Морис Роне, обреченный герой

Морис Роне, актер с лицом спивающегося императора, играл много и разнообразно, однако если выбирать из созданной им галереи наиболее характерный портрет, то на нем будет изображен некто жертва-триумфатор. Большей частью он, конечно, запечатлевал крах и гибель, а даже если по сюжету выигрывал, как, например, в фильме «Без предупреждения» (1973), то это лишь подчеркивало его неприкаянность — для победителя его там слишком сильно бьют ногами и чересчур уж страстно наставляют ему рога. В финале «Лифта на эшафот» (1957) на роковой фотографии проступает лик Роне (а вместе с ним высвечиваются и неизбежные десять лет тюрьмы) и одновременно из темных глубин экрана на зрителя надвигается неумолимое слово FIN — примерно с тех пор оно и проступает на лбах у его персонажей. Притворяющийся слепым и покупающий трость в «На ярком солнце», тонущий в болоте в «Колдунье», получающий пулю в рот в «Осведомителе», Роне всегда рисует уязвимость. Однако собственные крах и гибель он неизменно обставлял с красотой и сладостью — последнее танго на последнем дыхании, апогей обездоленного лоска: даже когда он играет запойный раздрай, на нем неизменный галстук и белый плащ (хочется сказать — плащаница).

Роне хорошо смотрится в плену — как, например, в «Пропавшем отряде» (1966), когда он бредет в колониальной грязи и произносит с улыбкой: «Ну проживешь еще пару дней, съешь еще пару обедов, переспишь еще с парой женщин, ну и какая разница?»

Дни, обеды и женщины в его кинематографическом (да, очевидно, и житейском) рационе отличались неумолимой яркостью. Мало кто умел так изобразить фатальность сладкой жизни и подчеркнуть, что хороший любовник — мертвый любовник. Роне разыграл на себе как минимум три мощнейших удара по сластолюбию — у Клемана в «Ярком солнце», у Дерэ в «Бассейне» и у Шаброля в «Неверной жене». Иногда возникало чувство, что его кабриолет на эшафот просто переезжает из фильма в фильм. Так, например, в «Убийце» (1963) мы сразу же видим его в открытой машине, где жена немедленно заявляет, что он пьян. В конце фильма он, естественно, гибнет, получив нож в спину. Точно так же начинается шабролевский «Скандал» (другое название — «Убийство под шампанское», 1967) — разница в том, что Роне сидит уже на заднем сиденье кабриолета и картинно хлещет из горла без всяких одергивающих реприз. В том же «Без предупреждения» (1973) он возникает на экране со словами: «Бутылка коньяка стоит 30 франков, починка машины 500, мне понадобится несколько недель, чтоб собрать нужную сумму, конечно, если я брошу пить».

В «Соблазнительнице» (1972), этой сомнительной вариации на тему «Лолиты», действие начинается с того, как Роне едет по Катании, не в кабриолете правда, но для разнообразия в двуколке, однако кончается все как по нотам — за секс с дочерью получает три пули в грудь от матери, с которой, естественно, тоже секс. В «Демаркационной линии» (1966) Шаброля он заявляет «У меня и так нет надежд и иллюзий», картинно гибнет на мосту с открытыми глазами, и над его телом звучит какой-то на редкость длинный диалог. В «Дон Жуане 73» Роже Вадима он худо-бедно выживает, но получает убийственное заключение от Бардо: «Я терпеть не могу спившихся бывших любовников». 

Главным его достижением в этом марафоне упадничества стал, конечно, «Затухающий огонек» (1963) Луи Маля. Для роли ветерана алжирской войны и алкоголика Алена Леруа Роне похудел на 20 килограммов и сыграл некий идеальный шторм человеческого чувства — «вы меня не любили, но и я вас не любил». Вечный невозвращенец, блуждающий по дождливым парижским бульварам без зонта, в этом фильме он — сама обреченность. На последнем вздохе Ален Леруа стреляется из парабеллума гладко выбритым и в аккуратной пижаме, что очень характерно. Пижама, запонки, халат — неизменные атрибуты персонажей Роне, мещанство подчеркивает скоротечность существования. Как говорил поэт-дадаист Жак Риго, с которого списан главный герой «Огонька»: «Бережнее обращайтесь со смертью, друг мой. Подложите подушечку». Роне как раз был мастером по части таких подушечек. Так, в «Бассейне» его герой смакует «настоящий кофе наших бабушек», хотя цикады Лазурного Берега уже завели свой погребальный стрекот и красавчик скоро одолеет красавца. «Ваше место под столом», — как говорили Морису Роне в «Колдунье».

В «Рафаэле-развратнике» (1971) у Мишеля Девиля Роне играет очередной затухающий огонек, несколько более эротизированный, но столь же суицидальный. Девушки на него вешаются и из-за него же вешаются, а сам он требует, чтоб его стегали хлыстом, и ходит по канату в надежде не дойти (схожий трюк со скалолазанием повторит два года спустя Даль в роли Крестовского в «Земле Санникова» — уж не Роне ли навеял?)

Отказ и самоотвод — топливо многих его фильмов, и не зря же он самолично экранизировал великую новеллу Мелвилла «Писец Бартлби» — о человеке, живущем под девизом «Я предпочел бы отказаться». Его партнершей по съемочным площадкам с завидной регулярностью оказывалась самоубийца Джин Сиберг («упрямая, как мексиканский осел» — так он ее характеризует в шабролевской «Дороге в Коринф»).

Морис Роне родился в Ницце в 1927 году, учился у великого Барро (который намного пережил своего ученика), и несмотря на то, что прославили его роли у Маля да Шаброля, он казался порождением той Франции, что постарше. Типологически он более близок Жерару Филипу (оба снимались у Кристиана-Жака), нежели его нередкому напарнику Алену Делону. Странным образом, в некоторых ракурсах у него возникал очень советский киноактерский вид — он был бы неотразим в ролях белогвардейцев, цеховиков или дипломатов, мог бы идеально спеть «Русское поле» вместо Ивашова в «Новых приключениях неуловимых».

Как и многие чувствительные пьяницы, Роне симпатизировал правым идеям да и попросту фашистам. Это, в общем, понятно уже по «Затухающему огоньку», снятому по роману вполне правоверного нациста Пьера Дрие ля Рошеля. Но то кино, а Роне и в жизни любил порассуждать о вырождающейся цивилизации и пагубной роли женщин в этом процессе. Например, в октябре 1972 года он был замечен в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар на поминальной службе по актеру Роберу Ле Вигану, открытому коллаборационисту, приговоренному к десятилетнему заключению и сбежавшему после войны в Аргентину. Два года спустя он и вовсе вступил в ассоциацию друзей Робера Бразийака, писателя, который сотрудничал с фашистами самым возмутительным образом, за что и был расстрелян. Впрочем, и в проходной приключенческой картине «Сфинкс» (1981) персонаж Роне стреляет в египтян с видимым удовольствием.

Морис Роне заболел раком и умер молодым, в 55 лет. В последние годы он жил в деревне недалеко от Руссийона. Роне остался, наверное, актером не из первого эшелона, но скорее с запасного аэродрома, откуда улетают исключительно умирать — под музыку Майлза Дэвиса и с бутылкой чего-нибудь выдающегося.

Однажды он сыграл главную роль в редком подзабытом фильме «Птицы летят умирать в Перу». Его снял великий Ромен Гари по собственному рассказу. Режиссер из Гари оказался куда слабее, чем писатель, — во всяком случае, птиц он снимал точно лучше, чем людей. Но сам принцип затухающего огонька здесь наконец-то меркнет — герой Роне, владелец кафе на побережье, усеянном мертвыми птицами, встречает девушку, которой еще хуже, чем ему, и в этом состоит не столько ее, сколько его собственное спасение. Роне опять тут играет вместе с Сиберг и несет ее, похожую на Ихтиандра в этой своей серебряной чешуйчатой блузке, на руках по пустому пляжу. Безлюдный пляж — еще одна характерная для него локация, так заканчиваются «Пляжи Этрета» (1972), М. Р. застывает с полным отчаяния бездонным взглядом у ног женщины на берегу.

Гари оставил за кадром своего фильма много фраз, например эту: «Надо надеяться, душа не существует, для нее это единственный способ не попасться». Кажется, Морис Роне всю жизнь играл ровно это состояние — души существующей, и все же не попавшейся ни в чьи сети.