Резо Габриадзе: эпитафия для бесконечного застолья

Если Аки Каурисмяки прав и загробная жизнь представляет собой ресторан, где ты выпиваешь с режиссерами, близкими по духу, то для Резо Габриадзе было зарезервировано место по соседству с Федерико Феллини и Тонино Гуэррой, Иржи Менцелем и Богумилом Грабалом. И конечно же, за одним столиком с Георгием Данелией, вместе с Габриадзе сочинившим свои самые яркие картины: «Не горюй» (1969), «Мимино» (1977), «Кин-дза-дза» (1986) и «Паспорт» (1990). Тут уже никому не грозит инфаркт, цирроз или алкоголизм, ведь все вечно молодые и пьют от радости, а не чтобы заснуть после напряженной съемки. Пьют от того, что праздник на душе, а не потому, что через пару часов вставать на смену, чтобы бороться за написанные или уже отснятые сцены, биться за монтажные склейки. И сопротивляться обстоятельствам, которые требуют вновь и вновь вносить правки в сценарий, по каким-то причинам не устраивающий продюсеров или чиновников Госкино ― людей, редко обладающих проницательным взглядом… 

В доказательство ― одна из финальных сцен первого фильма по сценарию Габриадзе «Необыкновенная выставка» (1968, реж. Эльдар Шенгелая): провинциальный скульптор Агули Эристави, попав на войну сразу после Академии художеств, всю жизнь проработал ваятелем надгробных памятников в родном городке, да так и не решился нарушить цельность огромного куска паросского мрамора, что достался ему от учителя. Однажды, возвращаясь ночью с дружественной пирушки, они с женой заблудились и оказались на кладбище. И вдруг Агули осознал, что это ― персональный музей его работ и, в отличие от обычных скульпторов, он может рассказать про героев своих работ множество увлекательных историй, ведь в маленьком городке все друг друга знают. Эристави встает за пустой постамент и, приняв позу роденовского мыслителя, объявляет: «Вот новая работа нашего скульптора ― автопортрет!» В итоге свой кусок мрамора он дарит мальчику-подмастерью, который поступил учиться. Он не нашел в себе решимости нарушить целостность камня, и это становится главным его произведением ― жест сохранения связи между ставшим свидетелем безумия войны поколением и теми, кто о ней уже не помнит. Его жизнь теперь мостик между бытием и памятью о нем, и уже его ученик сможет когда-то создать что-то прекрасное.

И мальчик, который выучил, что «мрамор не глина, и, если отколешь лишнее, обратно не примять» был ровесником Габриадзе и Данелии. Последний был на шесть лет его старше и вырос в Москве, а к моменту их встречи уже состоялся как режиссер. Его картина «Тридцать три» (1965) неожиданно оказалась на полке и из «модного молодого режиссера» сделала его еще и «автором запрещенного фильма». Они встретились с Габриадзе, потому что тот удачно зашел на студию раньше остальных сценаристов, и за кружкой свежего бочкового пива (главная цель визита на студию в этот день) родился замысел первого совместного фильма «Не горюй!» (1969). Все лето они гуляли по Тбилиси и сочиняли сюжет по мотивам французского плутовского романа «Мой дядя Бенжамен» о том, как в современности всплывает память о Грузии конца XIX века. Он привел Габриадзе в дом своего дядюшки режиссера Михаила Чиаурели, и тот рассказывал множество занимательных историй из времен своей молодости. Например, как в 30-х годах его назначили тамадой на похоронах: директор киностудии был смертельно болен и загодя планировал ритуальное шествие, но когда узнал, что на его родной улице ремонт и похоронная процессия не сможет по ней пройти, то передумал помирать и еще пять лет прожил, пока не закончили ремонт. Так фактически прототипом их героя и становится Чиаурели, тихо доживающий отмеренный ему век создатель «сталинского мифа» и режиссер, фильмы которого, наверное, наибольшее количество раз подвергались перемонтажу без его же ведома. После очередного «процесса» изо всех копий спешно вырезались новые «разоблаченные», и с каждым вырезанным кадром все дальше и дальше уничтожали режиссера… 

Это было переломное лето для нашей страны, ставшее итогом оттепели, и Данелия снимает кино в Грузии, как бы заново открывая ее для себя. В тот же момент они познакомились с Рене Хобуа, «не кинокритиком, но простым зрителем из народа», который сперва было чуть не выкинул Данелию из окна за утверждение о том, что он «тот самый кинорежиссер Георгий Данелия». А потом целую неделю до изнеможения ходил с ними по застольям и постоянно слушал все новые и новые сцены, которые буквально писались на ходу, и беспрестанно восклицал «Гадасаревия!» («Так хорошо, что с ума сойти!»). В итоге Рене раздобыл справку от врача, что ему нельзя больше пить, и тем самым подтолкнул наших авторов заканчивать с застольями и наконец-то собрать воедино все записи. Так простой прораб Р. Хобуа, стал появляться в титрах каждого фильма Данелии, ведь Резо предложил вставить его имя в титры, чтобы, когда тот придет с друзьями посмотреть картину и увидит свою фамилию, ему стало бы приятно! Дописывали сценарий уже в Москве, после долгого сидения в прокуренной комнате Данелия и Габриадзе выходили пройтись, уже через несколько шагов, видя серые лица прохожих и слякоть ранней зимы, спешили обратно домой, «спрятаться в своем черепичном городке». Наступила зима, которая затянется почти на 20 лет.

Впрочем, в их городке зимы никогда не бывало, ведь атмосфера той августовской бесконечной прогулки и застолья на многие годы определила их творческий тандем. Спустя семь лет «антисоветский» фильм «Афоня», внезапно получивший «первую категорию» с максимальным прокатом по стране, сделал Данелию «народным режиссером». Его тут же вызвали в Грузию, а он прихватил с собой, конечно, Габриадзе. И летали они на вертолете к маленькому городку Телави и сочинили историю про сокола Валико, которого все называли Мимино. Это имя Габриадзе взял у того самого ваятеля надгробий, историю которого рассказал в своем первом сценарии. Картина едва не оказалась на полке, режиссер бился за два небольших эпизода, когда Валико пытается позвонить домой в Телави, а попадает в Тель-Авив, в дом старого эмигранта, и они вместе поют песню, а потом у того случается истерика, когда Валико просит его перезвонить по его же номеру в Грузию. Сцены требовали вырезать, потому что у нас не было дипломатических отношений с Израилем, а фильм планировался к показу на очередном Московском кинофестивале. Так игра слов неожиданно стала политической крамолой, а Данелии удалось лишь отстоять эпизод с международной песней. 

К этому времени имя Резо Габриадзе уже известно многим, ведь каждое воскресенье по телевизору показывают одну из серий его авторских короткометражных фильмов. Сразу после «Не горюй!» появилась картина «Кувшин» (1970, реж. Ираклий Квирикадзе) по новелле Луиджи Пиранделло, ставшей основой для блестящей трагикомедии о незадачливом мастере, который чинил огромный глиняный кувшин, как обычно, залезая внутрь сосуда. А после ремонта оказалось, что кувшин-то из Мегрелии, и горлышко у него настолько узкое, что вылезти назад возможно, только разбив кувшин, а хозяин кувшина, конечно, этому противится. Так Габриадзе стал зачинателем школы грузинского короткометражного фильма, которые стали необычайно востребованны на телевидении. Настоящая слава пришла к его серии фильмов о троице дорожных рабочих ― бесконечному роуд-муви и единственному после Гайдая опыту создания комедии масок, где герои будут переходить из фильма в фильм. Труса, Балбеса и Бывалого к этому времени осудили и упекли за решетку, а Шурик изобретает машину времени и «сваливает» во времена Ивана Грозного ― куда угодно, лишь бы подальше от современной Москвы. Три рабочих Габриадзе будут как три темперамента: холерик (Кахи Кавсадзе), флегматик (Баадур Цуладзе) и сангвиник (Гиви Берикашвили), и с 1974 по 1978 год выйдет девять фильмов о приключениях их «дорожной» команды, где они будут попадать в различные нелепые и абсурдные ситуации. На спор протащить десять километров огромный кусок рельса, а потом получить от инспектора ГАИ нагоняй и приказ отнести егог «на место» или, погнавшись за одним из друзей, сказавших неприличное слово, поднять за заднюю ось «Запорожец» и держать его так, пока не кончится бензин. Или долго отмахиваться от надоедливой бабочки, чтобы потом оказалось, что это три рубля, которые в итоге станут роковыми для их дорожного вагончика…

Габриадзе придумывал персонажей, писал истории, а снимали уже другие режиссеры (или он сам в соавторстве), так фильмы получались разнообразными по стилистике и операторскому решению, но тем не менее следующими некоей сквозной логике. Когда герои лишаются своего вагончика и ломается машина, наносившая разметку, они рисуют полоски от руки и путешествуют на постоянно дымящемся мотороллере с кузовом ГАИ, больше похожим на пыточную, чем на средство передвижения. Они как средневековые странствующие живописцы, а их храмы ― это шоссе. Это троица вечных аутсайдеров, которые бредут по извилистому серпантину и очерчивают границы своего мира. Впереди ждало «поколение дворников и сторожей», что воскресными вечерами случайно ловило по телевизору отрывки из фильмов и видело, как можно заниматься формальной работой и вместе с тем нести на себе дзен. Работают они лишь поначалу, постепенно уделяя внимание исключительно саморазвитию. Так, холерик занимается живописью, заставляя друзей позировать в замысловатых позах «Героев дорожной разметки», пока он скрупулезно выводит на бесконечном шоссе белые разделительные черточки. Трое гордых горцев, которые парят в безвоздушном пространстве, как в самом последнем фильме серии «Покорители гор», где желание начальства бить спортивные рекорды обязывает наших героев напялить на себя кошки и кислородные маски и отправиться покорять все местные вершины. Веревка будет постоянно охотиться за ними и в результате ночного перехода, потому как отпуск заканчивается и нужно успеть и вершину покорить, и выспаться перед работой! И утром они оказываются на крыше местной ГАИ, которую начали строить четыре года назад, когда они заключили свое первое судьбоносное пари: «А можешь этот рельс отсюда до кафе на площади донести?» И если бы кто-то из создателей в тот моменты увидел новый фильм Вима Вендерса «С течением времени», где странствующий киномеханик увяз в тягучем черно-белом пейзаже восстановленной послевоенной Германии. Он приближается к самой границе Восточного блока. Год 1976-й, в бетонной коробке на границе миров догорает последняя пачка сигарет "Союз Аполон". Едва ли кто-то из них догадывался о существовании друг друга. В мире трех дорожных рабочих нет кино, да и телевизор неведомым образом отсутствует...

Следующий фильм Данелии и Габриадзе состоялся через десять лет после «Мимино», и здесь, на планете Плюк, уже выжженная земля, где некуда наносить разметку. Возможно, Данелия и планировал эпизод с появлением этой троицы, но подобной сцены в памяти и архиве сценариев, увы, не сохранилось... Они писали сценарий накануне перестройки и со всеми перипетиями подготовительного периода так долго, что милиционеры на посту за окном их номера успели дослужиться до капитанов. Через год страна загудела в новом порыве оттепели. К этому времени у Габриадзе уже давно был собственный кукольный театр, и он совершенно, кажется, не нуждался в кино. Последний раз с Данелией они поработали над синопсисом «Паспорта», вместе слетав в Иерусалим в очередное свое путешествие, в похождения двух повес. Данелия к этому времени совсем не пил стараниями профессора Довженко, известного гипнотизера и целителя. Все они, один за другим, ушли из жизни за последние несколько лет.

Резо Габриадзе был одним из последних, счастливый обладатель своего театра, владелец ресторанчика собственного имени и начальник фарфоровой башни с расписанными собственноручно изразцами и часами, что два раза в день играют маленький кукольный спектакль. Его городок с черепичными крышами оказался вместе с ним и жил благодаря ему. В наше время тотальной нехватки времени на знания (а на деле, скорее, лени душевной) я горд, что знаю о том, что скульптор Резо Габриадзе поселил у нас в Санкт-Петербурге Нос майора Ковалева, и маленькую птичку-пьяницу, и собирательницу монеток. Со мной эти трое дорожных рабочих живут с детства, то единственное издание этих фильмов на видеокассете появилось в моем доме, когда мне было лет восемь. Я пересмотрел эту кассету много раз, а когда приехал летом на дачу, оказалось, что в конце деревни стоит машина как из фильма, а через пару дней тут будут наносить разметку. И вот как-то утром я увидел троих рабочих в точно таких же оранжевых жилетах, в касках и с полосатыми колпаками, чтобы ограничивать движение и работать с чувством, с толком, с расстановкой... Вместе соседскими я пошел смотреть как будут рисовать… Сперва мужики дернули пивка и покурили, посмеялись и принялись отхаркиваться с матерком. Они были совсем не похожи на тех троих, которых я видел по телевизору... И если Габриадзе начинал работать примерно в то же время, когда был снят «Амаркорд», то с Тонино Гуэррой их роднит умение облечь массивный пласт воспоминаний из детства в яркую драматургическую форму. В их детстве еще не было телевизора, но в моем случае «Я вспоминаю» уже не особо работает.