Вокруг света с Вернером Херцогом

Больше всего Херцог любит ходить пешком. Еще в юности он прогуливал школу, исследуя окрестности Баварии, а после выпускных экзаменов едва не уехал в Конго. Одно из таких пеших путешествий, совершенное молодым режиссером, вернуло к жизни Лотту Айснер, которая была тяжело больна. Он решил, что если дойти до Франции — «марш против смерти» составил порядка 800‒900 километров — то Лотта поправится. Так оно и произошло. 

Херцог — настоящий искатель приключений. В каждом своем фильме, которых уже больше 70, он будто заново открывает мир. Детство будущий путешественник провел в уединенной горной деревушке. Херцог говорил, что выдумывал себе целые миры. Так, дорога до школы, сквозь лес, населенный колдунами, каждый раз превращалась для него в приключение. А однажды в детстве, когда мать оставила его одного на неделю в больнице, он вытащил из одеяла нитку и играл с ней, потому что эта нитка «скрывала множество сказочных историй». 

Во всех его работах — Херцог не разделяет фильмы на игровые и документальные — есть момент такой сказочности. В первую очередь потому, что в какой бы удаленный уголок планеты ни заглядывал режиссер, его путешествие никогда не ограничивалось внешней стороной дела. Для него любой поход на край света — это путешествие по собственным внутренним ландшафтам. Они часто туманны и призрачны, словно срисованы с картин немецких романтиков. 

Его путешествия проникнуты одиночеством и верой в несбыточную мечту. В них есть место страхам, свойственным каждому, кто бросает вызов природе. Но они всегда интересны и напоминают грезы, зафиксированные на пленку: воображение — основа творчества Херцога. Поэтому, задавшись целью повести разговор об этом человеке, уместнее всего отправиться вслед за ним в кинематографическое путешествие, которое длится вот уже 50 лет.

***

Как, вы не слышите этот ужасный голос, которым кричит горизонт и который принято называть тишиной?

То, что волнует Херцога без преувеличения во всех его работах, можно проиллюстрировать «Странником над морем тумана» Каспара Давида Фридриха. Эту картину, а также «Монаха у моря», режиссер показывает в документальном фильме «Портрет Вернера Херцога» (1986), когда обсуждает с Айснер немецкий романтизм. Лотта сразу разглядела его отголоски в фильмах режиссера. Подобно персонажам живописца, все герои Херцога ощущают себя затерянными в этом огромном мире. Но пейзаж, как скажет режиссер, одновременно является отражением их души — одинокой и бесприютной. Оттого его герои так часто взбираются на горы, парят над облаками и оказываются наедине с бескрайними пространствами природы: морем, пустыней, джунглями Амазонки или снегами Сибири и Антарктиды. 

Это ощущение потерянности заявлено уже в первом полнометражном документальном фильме «Фата-моргана» (1970), в котором зритель видит пески пустыни, ее миражи, зафиксированные на пленку, а голос режиссера за кадром рассказывает о звездах, в беспорядке разбросанных по небу. Но настоящее одиночество человека, пугающее, то самое, которое трудно вообразить, явлено в фильме «Земля тишины и темноты» (1971). Эта картина посвящена слепоглухой женщине Фини Штраубингер, которая общается с окружающими ее людьми при помощи тактильного языка. Ее одиночество безгранично, а емким образом, передающим его, являются горы, пронзающие тихую гладь. Но одиночество дарит героине необычайную силу жить и помогать другим. «Находиться в одиночестве, когда другие веселятся, но оставаться счастливым. Отказываясь от собственных желаний, жить в темноте, не видя солнца, но сиять ярче звезд», — читает стихотворение слепоглухая подруга Фини на одном из праздничных вечеров.  

Подобное устремление вверх, к звездам, характерно и для следующего героя Херцога — чемпиона по прыжкам на лыжах Рудольфа Штайнера. Ему посвящен фильм «Великий экстаз резчика по дереву Штайнера» (1974). Тут нужно оговориться: режиссер называет это не «прыжками», а полетами на лыжах. В юности Херцог увлекался этим видом спорта, но увидев, как разбился его друг, оставил свое хобби. Должно быть, во многом поэтому его фильмы посвящены в том числе борьбе со страхом. «Прыжки с трамплина — это духовные поиски, преодоление страха смерти и одиночества», — рассказывал режиссер Полу Кронину в книге «Знакомьтесь — Вернер Херцог». 

В дальнейшем герои режиссера продолжат испытывать подобные чувства, а их олицетворением будут служить горы. Так, Бруно С. в фильме «Каждый за себя, а Бог против всех» (1974) однажды представит себе скалу, по которой взбираются люди, а наверху их ждет смерть. Пророк Хиаз в картине «Стеклянное сердце» (1976) живет в горах, а нищий в «Ла Суфриер» (1977), оставшись один на острове, где должен взорваться вулкан, молчаливо ожидает конца — чем напоминает полковника Аурелиано Буэндиа из романа «Сто лет одиночества», который ждал, когда мимо пронесут гроб с его телом. Идти этим персонажам было некуда, повсюду царила неприветливая природа, ждало одиночество, гибель. Примечательна история, которую рассказывает героиня «Войцека» (1979): жил на свете один бедный мальчик. Все люди умерли, а он все ходил и искал их. Тогда он отправился на небо, но и там никого не встретил. Мальчик вернулся на землю, сел и заплакал. Так и в фильме «Далекая синяя высь» (2005) герои, отправившись в космос, никого там не обнаружат.

Но если вовне никого и ничего найти не удавалось, следовало начать поиски внутри себя. Несмотря на одиночество, все персонажи Херцога — сильные личности, которые в столкновении с миром обретают свободу. Один из наиболее ярких примеров — Райнхольд Месснер, именитый скалолаз, которому посвящен фильм «Гашербрум» (1985). Герой рассказывает режиссеру о том, что на высоте 8000 метров, в «зоне смерти», он ощущает себя по-настоящему одиноким. Но в восхождении на вершину важно не ее покорение, а само путешествие. В финале Месснер говорит, что часто представляет себе, как идет вперед, никуда не приходя. Не оглядываясь назад — позади ничего нет, не заглядывая вперед — ничего и не нужно. «Я просто иду, пока не кончится мир, — говорит Месснер. — Вероятно, с моей жизнью и кончится мир». Нужно ли упоминать, что режиссер, любящий пешие прогулки, вдохновляется его монологом и отвечает, что хотел бы иметь лайку и идти с ней, пока не закончится дорога.

Подобного рода движение, лишенное цели, является образцом «путешествия по внутренним ландшафтам». Оно ничем не продиктовано, ни к чему не ведет, а путник, отринувший условности мира, обретает свободу. В одном из интервью режиссер скажет: «Для многих людей счастье — цель жизни, а у меня нет целей». И Херцог, ничего не преследуя, равно как и его герои — Фини Штраубингер, Рудольф Штайнер, нищий с острова Гваделупа — обретает гармонию внутреннюю и внешнюю.

Все его последующие герои, оставшись наедине со своим одиночеством, выглядят по-настоящему счастливыми, реализуя себя в том или ином деле: для самого Херцога это кино. Так, о промысловиках в фильме «Счастливые люди: год в тайге» (2010) сказано, что, отправляясь зимой на охоту, они обретают свою сущность. Становятся счастливыми, свободными людьми. «Здесь видишь, что все идет своим чередом, и от этого возникает чувство удовлетворения. Ты тут ни при чем, но ощущаешь себя частью миропорядка», — говорит герой фильма. В картине «Встречи на краю света» (2007) ученые в Антарктиде выглядят не менее вдохновленными. Особенно тот, что запускает в стратосферу аэростат для поиска нейтрино — мельчайшей частицы, которую он называет Духом, пронизывающим все.

***

Корабль в «Фицкарральдо» — это великая метафора — я, правда, до сих пор не знаю чего. 

Когда режиссер произносил эту фразу, он лукавил. Ответ на вопрос, для чего нужно было затаскивать многотонный корабль на склон в «Фицкарральдо», у него есть. «История Фицкарральдо — это победа невесомости мечты над грузом реальности». И таких «побед» в послужном списке Херцога и его героев достаточно, однако история с кораблем показательна. На гору его втаскивали несколько сотен индейцев, Херцог руководил процессом, а после успешно завершенного проекта он назвал себя Конкистадором Бессмысленного. До сих пор, когда корабль пересекает вершину, зритель испытывает необъяснимое чувство восторга — неудивительно, что на премьере зал аплодировал стоя.

Херцог говорил, что его всегда привлекали сильные люди. Однако их сила не столько внешняя, сколько внутренняя. Она-то и дает им право грезить наяву, воплощая мечты в реальность. Например, перетаскивать через джунгли корабль, чтобы построить там оперу. Но эта сила одновременно делает их одинокими, чудаками, обреченными на непонимание. Одним из таких мечтателей для Херцога был баварец Людвиг II, которого все считали сумасшедшим, но чей замок Нойшванштайн теперь является одной из главных достопримечательностей Германии. Такого рода порыв к осуществлению невозможного роднит героев и кумиров Херцога с Дон Кихотом Сервантеса или трагическими персонажами Шекспира, знающими, что их труд обречен, но продолжающими осуществлять задуманное. «Герои моих фильмов, и вымышленные, и реальные, — все они из одной семьи <…> отчаянные бунтари-одиночки, неспособные найти общий язык с миром и неизбежно страдающие от этого. Они знают, что бунт обречен, но из последних сил упорно продолжают борьбу, ни у кого не находя поддержки». 

В будущем великими мечтателями и бунтарями станут в его творчестве ученые. Их прототипом можно считать одного неприметного, полусумасшедшего старика из «Строшека» (1977), который измеряет уровень магнетизма: персонаж вновь напомнит героя из романа Маркеса, только теперь главу семьи Буэндиа — Хосе Аркадио, который все свое время проводил в алхимической лаборатории.

Первым в ряду ученых, заинтересовавших Вернера Херцога, был Грэм Доррингтон из «Белого бриллианта» (2004) — авиаконструктор, заново изобретавший дирижабли, — их отличие было в том, что они небольшого размера и были выполнены в форме капли. Еще в детстве герой потерял несколько пальцев, при испытаниях погиб его друг, но он продолжил заниматься любимым делом. «Очень красивый вид, на фоне заката какой-то белый цветок, парящий в воздухе без цели», — так отзовется о дирижабле один из помощников ученого, и его характеристика будет поэтична и точна как в описании дирижабля, так и в извечной идеи полетов человека. 

«Профессиональными мечтателями» названы персонажи фильма «Встречи на краю света» (2007) — ученые, находящиеся в Антарктиде, вдали от цивилизации, изучающие айсберги, мир подводный или, как вулканолог Клайв Оппенхаймер, наземный. Именно с ним Вернер Херцог оправится исследовать вулканы в фильме «В самое пекло» (2016), где один ученый-археолог, не менее одержимый, чем Фицкарральдо, будет искать кости древнего человека и восхищаться землей, в которой они находятся. Еще более вдохновлен будет герой в «Кометах и метеоритах» (2020), просеивающий космическую пыль, и ученый, нашедший крохотный кусочек метеорита в Антарктиде. В этом и кроется неподдельное очарование профессии ученого, шире — искателя приключений и настоящего романтика, коими являются все герои Херцога. 

В творчестве режиссера есть еще одна важная тема — одержимость иллюзиями. Человек может поставить себя выше природы, захотев подчинить себе мир, как главный герой фильма «Агирре, гнев божий» (1972), или вторгнуться в природу, забыв о царящих в ней опасностях. И тогда его устремления обернутся катастрофой. Подобной той, что постигла Агирре и его группу или молодую пару вулканологов из фильма «В самое пекло». Они изучали вулканы, но всегда очень близко подходили к лаве, и однажды это закончилось для них гибелью. Клайв Оппенхаймер, впервые познакомившись с Херцогом, боялся, что тот полезет в жерло вулкана, чтобы раздобыть материал для фильма. Но был приятно удивлен, потому что режиссеру оказался важнее не вулкан, а человек, его изучающий, — «Конквистадор Бессмысленного» выглядел крайне рассудительным.

Здесь проявляется одна важная черта Херцога. Несмотря на то, что он считал и считает константой этого мира хаос, с природой режиссер стремится выстроить гармоничные отношения, основанные на адекватном и тактичном взаимодействии с ней. Человек может пытаться преодолеть законы природы, но до разумных пределов. Не стоит стремиться исправить ее: правильнее, прикоснувшись к ней, оставить природу в ее первозданной, пугающе-прекрасной красоте. Именно об этом финал фильма «Белый бриллиант», в котором героям не удалось проникнуть внутрь скалы, где живут стрижи, чему Херцог оказывается несказанно рад. «Так пусть тайное царство стрижей остается таким до конца времен», — говорит он. 

Нарушению границ мира природы посвящен фильм «Человек-гризли» (2005). В нем рассказывается о натуралисте Тимоти Тредуэлле, который изучал медведей гризли в национальном парке на Аляске. На первый взгляд, он — типичный герой Херцога: преодолевающий страх смерти, путешествующий по «внутренним ландшафтам», одержимый мечтами. Но эти мечты, такие же хаотичные, как ледник, который Тимоти снял на камеру, не были романтическими мечтами о том, как построить в джунглях оперу или полететь на аэроплане над землей. Они оказались иллюзиями, заставившими человека поверить в то, что он может стать частью дикой природы, быть таким же, как изучаемые им медведи. Но, как скажет режиссер: «На лицах медведя нет ни родства, ни понимания, ни милосердия». Поэтому единство человека и животного не могло окончиться ничем иным, кроме как катастрофой. 

«Я увидел фильм о человеческом восторге и внутренней суматохе», — говорил Херцог за кадром, просматривая отснятый материал своего героя. Настоящей гармонии — как внешней, так и внутренней, — Тимоти обрести не удалось. Он один из немногих героев, чье одиночество не позволило ему до конца понять свою идентичность. «Человек-гризли» — один из наиболее трагичных фильмов Херцога, который демонстрирует, насколько иллюзии могут быть опасны.

***

Огонь хочет вырваться, и его совершенно не волнует, что мы здесь делаем. 

Проблема конечности интересует Херцога на протяжении всего творчества. Еще в «Фата-моргане» безжизненные пейзажи пустыни и заброшенные стоянки людей выглядели апокалиптично. Монологом о конце света открывалась картина «Стеклянное сердце», в которой Хиаз, взобравшись на взгорье, почти как «Странник над морем тумана» Фридриха, смотрел вдаль и видел, как в водопаде рушится земля. Позже в эпизоде в таверне он будет пророчествовать о приближающейся войне, когда никто никого не будет любить и все будут друг друга убивать. Но видения Хиаза не были окончательным приговором цивилизации. Они служили поводом к тому, чтобы человек задумался, в том ли направлении он идет. 

Один из наиболее ярких фильмов, посвященных катастрофе, — это «Ла Суфриер». Херцог поехал снимать вулкан, который вот-вот должен был взорваться, но извержения так и не произошло. Однако мир, как говорит Войцек, в каждую секунду может раствориться подобно сахару. Поэтому наиболее адекватное поведение в ситуации конечности всего и вся — умение принять этот факт, которое проявляет нищий из «Ла Суфриер» или представители племени индейцев из фильма «Там, где мечтают зеленые муравьи» (1984). В нем старейшина однажды скажет молодому герою, что он и другие белые люди потерялись. Перестали понимать землю, утратили смысл, и это может закончиться плачевно. «Ваша цивилизация все уничтожает. Вы человек в поезде, который отправляется в бездну». 

Образ поезда возникнет еще один раз. В картине «Крик камня» (1991) альпинист Рочча так описывает свой сон: «В поезде ехали люди, но вагон загорелся и состав остановился. Никто не мог потушить пламя, и тогда все решили — путь состав едет сам». Герой наблюдал, как горящий поезд мчится вдаль, не зная куда. В этом поезде считывается образ цивилизации, которая в любой момент может погибнуть.

Образ техногенной катастрофы отражен в фильме «Уроки темноты» (1992) — реквиеме по планете, которую люди губят собственными руками. Речь в картине шла о последствиях войны в Персидском заливе и о пожарах в Кувейте, когда горели нефтяные вышки. Херцог демонстрирует здесь поистине брейгелевский взгляд: камера парит над полыхающими пейзажами пустыни, а за кадром звучат слова из «Откровения». Мы видим завораживающие панорамы стихии, перед лицом которой человек ничтожно мал. Однако финал, несмотря на то, что пожары будут остановлены, не выглядит оптимистичным. Херцог говорит о том, что все случившиеся в любой момент может повториться, стоит только человеку заскучать. Так, в финале один пожарник поджигает нефть, и все начинается заново. «Теперь они довольны, им опять есть что тушить», — заключает режиссер. Поэтому главный «урок» фильма состоит не в том, что апокалипсис возможен, а в том, что человек несет за него ответственность. 

С другой стороны, все может закончиться и без нашего вмешательства. О том, что конец человечеству может наступить из-за взрыва вулкана, говорилось в фильмах «Ла Суфриер» и «Встречи на краю света», но целиком теме возможной одномоментной гибели нашего вида посвящена картина «В самое пекло». «Огонь хочет вырваться, и его совершенно не волнует, что мы здесь делаем. Эта кипящая масса безразлична к снующим тараканам, ползающим рептилиям и обездоленным людям. Однажды вулкан уничтожит мир», — говорит в фильме вождь племени, которое живет по соседству с вулканом, и его мысль оказывается близка мировоззрению Херцога. Когда один ученый рассказывает режиссеру о приборе, который может предсказать извержение, параллельно автор монтирует кадры города в Индонезии, окутанного вулканическим пеплом, словно напоминая о том, что чересчур самонадеянными в вопросах взаимодействия с природой быть не стоит.

Оппенхаймер однажды спросит Херцога о том, действительно ли он считает, что вулкан — это всегда разрушение. «Хорошо, что есть вулканы, потому что земля, по которой мы идем, не вечная. Ничто не вечно, и нет вечности в стараниях человека», — ответит режиссер, что звучит как очередное напоминание об истинном положении вещей. В фильме есть замечательный образ: после того как заканчивается какое-либо бедствие, племя собирается на общий «танец счастья». Вождь говорит, что сегодня многие люди разучились танцевать: они не знают, зачем танцевать. Подобным танцем, но другого племени, завершается фильм «Кометы и метеориты». В обоих случаях танец олицетворяет одно — мимолетность жизни, призрачность устремлений, но одновременно благодарность природе за то, что мы были ее частью. Пусть и не всегда лучшей.