Войти в берега: «Анатолий Белкин. Высокая вода».

На большом экране кинотеатра «Аврора» Анатолий Белкин — легенда «неофициального искусства» 1970-х, создатель первого питерского глянца «Собака.ru» и исследователь болотной цивилизации — гуляет по кладбищу в Комарове, перебирает старые фотографии и велит режиссеру Юлии Бобковой «задавать свои глупые вопросы». Они припасены и на речной вояж по Грибаналу (с обязательными воспоминаниями о Венеции и вапоретто), и на экскурсию по коммуналке, и на выгул бодрой таксы. Белкин обильно острит: к примеру, архитектуру ДК «Невский», где когда-то прошел бенефис нонконформистского искусства, характеризует фразой «коммунистам в дворцы культуры хотелось въезжать на танках». В кадре, закономерно, руины, битое стекло, облупленный фасад. Знакомцы художника — в диапазоне от частных коллекционеров и типографов до опальных германистов — не зря с экрана аттестуют его как «градообразующую фигуру». Без него, без испытующего взгляда визионера, Петербург существовать не может, обречен так же стать рудиментом имперского ли, советского ли — любого проекта, ставящего политику впереди культуры.

***

На 4000 кв. м ЦВЗ «Манеж» Александр Бенуа — одно из главных лиц серебряного века, сооснователь художественного журнала «Мир искусства» и изысканный западник — заочно, из глубины прежних десятилетий, представляет свою знаменитую династию акварелями, книжными иллюстрациями, коллекцией предметов зодчества, эскизами к дягилевским «Русским сезонам». Прежде чем покинуть Россию навсегда в 1926 году, он совершил культурный переворот, закрепив в прессе термин «авангард», дав трибуну символистам и не дав большевикам распродать запасники Эрмитажа. На выставке «Все Бенуа — Всё Бенуа» представлена не только история семьи, некогда застроившей и обжившей Петергоф, но и хроника бунта этого молодого человека, ратующего за сближение с Европой и костерящего «передвижников». Экспозиция организована как пространство диалога художника и его единомышленников (Репина, Сомова, Маковского), родственников (Л., Н. и А. Бенуа, Лансере, Серебряковой), вдохновителей (Беклин). Отдельный этаж выставки отдан под знаменитую «Азбуку Бенуа»: лабиринтообразный ярус поворачивается к посетителю (почти) всеми 33 буквами, сопровождаемыми то литографией, то платьями арапов, то рыцарскими доспехами, то фарфоровыми куклами. В другой «Азбуке…», белкинской[Брошюра «Азбука Белкина» издана музеем AZ к выставке «Буквальные связи» — прим. ИК], внимание также уделяется «фарфоровой» серии художника. Циклу «Исчезающие типы», где бюсты торговок и академиков соседствуют с советскими бытовыми сценками («Хорошие ребята, голосуют правильно», — хвалит свои творения художник). 

***

Фантомами похожих сценок пополам с отпечатками неуемной фантазии заселена квартира Александра Введенского на Съезжинской улице. Здесь намедни открылся Музей ОБЭРИУ — семь комнат, испещренных лоскутами потускневших газет и экспонатами из коллекций KGallery, МИРА, Галеев-галереи, Константина Эрнста и т. п. Справка о посмертной реабилитации Введенского, автограф Хармса, издания детских книг с рисунками Веры Ермолаевой, отпечаток руки то ли Липавского, то ли Друскина — две анфилады, хозяйская и парадная, образуют пространство хаотического уюта, где всякий угол мигает боевым задором подпольной арт-среды. Трапециевидная комната Введенского предательски обнажена, точно сам поэт перед лицом времени; бросая предсмертную записку из эшелона, везущего его на этап, автор «Элегии» едва ли думал, что добросит её из страшного 1941-го до новых т. н. «темных двадцатых». Квартира долго не отпускает: вход в парадную провожает акупунктурными каллиграфическими завитками, коими так славились ОБЭРИУты. Под снулым питерским дождем сотрудники ЖЭКа усердно колотят кувалдами по трубам, прямиком под означенными транспарантами. Бульдозер в двор-колодец не заедет, зато коммунальные службы, по-хармсовски, становятся деталью быта, элементами письма и случайными участниками экспозиции. 

***

Белкин же на большом экране «Авроры» продолжает травить байки: как-то Курехин на пешеходном переходе на Невском убедил его в том, что Бога не существует. Сопартиец Лимонова и Дугина, трикстер, провоцирующий эпоху акциями — музыкальными, артистическими, политическими, — в фильме про Анатолия Павловича предстает его ближайшим побратимом. Сетующий на оторванность от зарубежных галеристов, Белкин восторженно вспоминает, что и наша страна поставляет «штучные товары»: коммуналки, Кабакова, телевидение 90-х, того же лидера «Поп-механики». Одна горечь — в кадре уместно встретиться с курьером «Самоката» или с М. Б. Пиотровским, но не с россыпью друзей, рассеянных по заграницам. Другие страны, их культуры все еще манят Белкина, правда, не способны соблазнить: везде временами наступает Вальпургиева ночь. 

*** 

На работу «Египет» Анатолия Павловича вдохновил погром Каирского музея древностей, учиненный пришедшими к власти мусульманами. Прикладами своих АК те громили артефакты, топтали уцелевшие от мумий саркофаги — при сдавленных и бессильных всхлипах дирекции и охраны заведения. Варварство в отношении культуры и его последствия — генеральная тема творчества Белкина, и режиссер Бобкова снабжает образный ряд фильма съемками релевантных рисунков, инсталляций. А драматургическим каркасом ленты выступает процесс подготовки к выставке «Карпаччо. Высокая вода», прошедшей в Эрмитаже в 2022 году. Как-то раз Белкин улетел из Венеции накануне жуткого наводнения, катаклизма, грозящего стереть город с лица Земли. Измышления о том, как ко дну пойдет «Русский ковчег», если взбунтуется Финский залив, толкнули художника на создание работы, посвященной хрупкости искусства перед неумолимой мощью темной толщи. 

Бобкова изящно рифмует эскизы Белкина с крупными планами десантников, чьи крепкие (пусть и размягченные днем ВДВ) лица словно баррикадируют Английскую набережную, защищая ее от воды. Там, где киноязыку не хватает пронзительности и обаяния, на помощь приходит сам герой: Анатолий Павлович, пусть и не пошел на дно вослед «советской Атлантиде», но донес до седых волос советский голос. Учитывая его реноме нонконформиста, уместнее сказать — пронес в современность контрабандой. Его чертыхания и залихватские анекдоты выдают в нем уходящую натуру; сноровка и умение найти общий язык с ассистентами — предприимчивого классика; наблюдательность и скорость мышления — авангардиста. 

***

Нонконформизм — это не позиция, ведь Белкин и в молодости бы охотно распространил свои работы по частным коллекциям, и сейчас с радостью идет на контакт с большими музейными институциями в России. Нонконформизм — это практика. Несправедливая: чего она стоила отпрыску аристократов Бенуа и чем вдруг обернулась для Введенского, Заболоцкого, Хармса? За один уик-энд в декабрьском Петербурге, правда, можно обнаружить их всех уравненными в правах: по карте города, оказывается, рассеяны следы их хулиганств, а на одном маршруте можно повстречать и трость от Фаберже[Часть экспозиции «Все о Бенуа — Всё о Бенуа — прим. ИК], и лицо говорящего коня[«Лицо коня», стихотворение Заболоцкого — прим. ИК], и «болотных людей»[Часть проекта Белкина «Болотная цивилизация» — скульптурные объекты, фигуры мутантов-гуманоидов из Невских болот — прим. ИК]. «Градообразующий» Белкин, пусть он и не виновник торжества, может быть доволен: в городе остается место (одним центр, другим кайма) вчерашнему и завтрашнему, парадному и подвальному авангардному искусству. Вернулась бы только высокая вода в берега.