Запреты и ответы: иранское общество и кинематограф

Политическая цензура, полиция нравов, экономический упадок продолжительностью в два поколения, заказные процессы против независимых кинематографистов, пытки в тайных тюрьмах, публичные казни, массовое бегство населения из страны — действительность, в которой Иран существует уже сорок три года.

Почти каждый фильм, который добирается из исламской республики до международных экранов, хотя бы до фестивалей, что уж говорить о массовом прокате, становится событием. При этом режиссеры часто не могут сами представлять свои картины за пределами страны, потому что либо сидят в тюрьме или под домашним арестом, либо под запретом на выезд. Фестивальные показы таких лент проходят в атмосфере тайны и подвига, наверное, так на Западе впервые издавали Солженицына и Лимонова. Как это сказывается на работе иранских кинематографистов, как исподволь влияет на культурный ландшафт страны и почему иранским властям регулярные утечки запрещенного кино в мировой прокат, возможно, необходимы не менее, чем режиссерам, и пойдет речь.

Отмена развлекательного кино

До революции киноиндустрия развивалась по западной модели.

Вплоть до 1979 года в Иране правила династия Пехлеви. Такие режимы называют «просвещенными монархиями», и кончается для них все всегда одинаково — революциями. В случае Ирана революция была исламской, и с того самого 1979 года страна живет по законам шариата с элементами гражданской правовой системы. Под руководством последнего шаха кинематограф шел по западному пути развития и тесно сотрудничал с США, Форуга Фаррохзада. На экранах кинотеатров можно было увидеть современные зарубежные картины, люди охотно смотрели развлекательные фильмы на персидском, подражающие западному жанровому кино, — filmfarsi («Мехди в черном и горячие шортики» Незама Фатеми, «Машина Машти Мамдали» Реза Фазели). Но постепенно начинает формироваться направление авторского, социально ориентированного кино («Дом черный» Форуга Фаррохзада, «Кирпич и зеркало» Эбрахима Голестана, «Корова» Дарьюша Мехрджуи).

В 1960-х в Иране бытовала присказка, что в Тегеране юбки носят короче, чем в Париже, но реальность была такова, что вестернизация в стране была поверхностной, коррупция — чудовищной, а светский характер режима поддерживался скорее репрессиями, чем инвестициями в образование. К концу 1970-х неочевидный союз левой интеллигенции и ультраконсервативных шиитских богословов снес шахский режим. Из своего парижского изгнания в страну прилетел аятолла Хомейни, а правящая династия из страны, наоборот, улетела и с тех пор в основном занимается девелоперскими проектами на западном побережье США.

В Иране же новая власть объявила доктрину экспорта исламской революции, села под санкции и стала перекраивать культурный ландшафт. Поначалу муллы явно относились к кинематографу как к враждебному западному влиянию, что повлекло за собой жесткую цензуру. Все успешные актеры и режиссеры развлекательного кино, популярного в массах до революции, подверглись своего рода отмене: им пожизненно запретили работать в кино, а жанр filmfarsi перестал существовать.

Фестивальный успех авторского кино

Уход мировых релизов из Ирана был не следствием западных санкций, а внутренним запретом на западную пропаганду, изображение женщин с непокрытой головой и множества других ненормативных для шариата действий. В 1980-м, на следующий год после революции, началась ирано-иракская война — в нее молодое государство влетело все еще вооруженное идеей экспорта исламской революции. Ставки выросли, и роль кинематографа в борьбе режима за выживание резко возросла. Переродившееся кинопроизводство сфокусировалось на фильмах о детях («Где дом друга» Аббаса Киаростами, «Бегун» Амира Надери, «Бадук» и «Дети небес» Маджида Маджиди), военно- патриотических («Орлы» Самуэля Хачикяна) и религиозных картинах («Покаяние Насуха» и «Убегая от зла к Богу» Мохсена Махмальбафа).

После смерти верховного лидера и предводителя революции аятоллы Хомейни в 1989 году ограничения на экспорт начали смягчаться и о новом послереволюционном авторском иранском кино стали узнавать на Западе. Одним из первых прорывов стали фильмы Аббаса Киаростами, который получил в 1989-м «Бронзового леопарда» в Локарно за «Где дом друга», «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах за «Вкус вишни» в 1997 году.

Расцвет славы Киаростами пришелся на эпоху относительной либерализации режима в Иране. Новый аятолла, хоть и был сыном грозного Хомейни, поначалу был в союзе с реформистским крылом духовенства. При нем пост президента занимали два системных либерала подряд. Довольно сложно объяснить это в системе понятий гибридной религиозной автократии, просто представьте себе, что в России сначала восемь лет президентом числится Чубайс, а потом еще восемь — Герман Греф.

Аятолла при этом никуда не девался, все реформы и послабления происходили с его одобрения и носили характер скорее стратегического отступления под давлением санкций. Тем не менее этого относительного послабления хватило для того, чтобы выпустить из страны национальное достояние в лице Аббаса Киаростами. На рубеже тысячелетий ему удалось эмигрировать, преодолеть рамки национального кинематографа и продолжить работу по всему свету, как и полагается мастеру с мировым именем. Но пока системные либералы менялись на декоративном посту президента, аятолла старел и начинал все больше опираться на консерваторов в своем окружении. Страна снова начала закрываться. А когда в 2009 году прокатились самые многолюдные с 1979-го митинги, режим ответил массовыми репрессиями и дверь, в которую успел выйти Киаростами, закрылась прямо перед носом его главного ученика и ассистента Джафара Панахи. Именно ему предстояло придумать, как снимать большое мировое кино, сидя под домашним арестом и находясь под круглосуточной слежкой.

Оппозиционные режиссеры под домашним арестом

Вместе с Аббасом Киаростами несколько режиссеров сформировали и закрепили отношение к иранскому авторскому кино как к значимому национальному кинематографу. Самые известные среди них Мохсен Махмальбаф, Маджид Маджиди, Амир Надери, Бехрам Бейзаи и Джафар Панахи, который заслуживает отдельного разговора. Но нельзя не упомянуть и Асгара Фархади.

Фархади — фигура, стоящая несколько особняком в первом поколении послереволюционных кинематографистов. Он не только получил две оскаровские статуэтки за лучшие фильмы на иностранном языке («Развод Надера и Симин», «Коммивояжер») — он выстроил хорошие отношения с властями, сохранил право снимать кино и прокатывать его в Иране, а также выезжать из страны. Социально-политические проблемы не занимают первый план в его фильмах, но тонко вплетаются в повествование, именно поэтому власти не спешат запрещать его картины. Например, в «Коммивояжере» цензоры приходят смотреть спектакль перед премьерой, муж одной из героинь «Развода Надера и Симин» оказывается в долговой тюрьме, а в случайном разговоре персонажей «Героя» зритель узнает о том, что из-за тяжелых условий содержания один из заключенных покончил с собой.

Нескольким коллегам Фархади повезло меньше: в 2010 году Джафар Панахи был осужден за несогласованные съемки массовых протестов на шесть лет тюремного заключения, замененные впоследствии домашним арестом, а также на 20 лет запрета участвовать в съемках, писать сценарии и давать интервью.

За время действия приговора Джафар Панахи выпустил четыре полнометражные картины («Это не фильм», «Закрытый занавес», «Такси», «Три лица»). Ограничения требуют изобретательности, и местом съемок поочередно становились его квартира, дача и машина такси. Фильмы были награждены в Каннах и Берлине. Снимать кино, идущее вразрез с официальной позицией властей, Панахи начал намного раньше: проблеме положения женщин в стране посвящен «Круг» 2000 года, а для согласования съемок фильма «Офсайд» (2006) про футбольных болельщиц, которых не пускают на стадион, он подавал сценарий, где главными героями были мальчики.

В интервью openDemocracy он охарактеризовал свою стратегию так: «Для каждого фильма приходится придумывать креативные способы съемок. На фарси есть поговорка: «Если не можешь зайти в дверь — лезь в окно». Именно это мы и делаем, чтобы найти возможности достижения наших целей. Выбранный метод может быть использован только один раз, и для следующего фильма надо искать альтернативный».

Другой обладатель различных премий европейских фестивалей Мохаммад Расулоф («Рукописи не горят», «Неподкупный», «Зла не существует») в 2020 году был приговорен к году тюрьмы и запрету на съемки на два года за пропаганду против режима.

Тайком от властей он снял состоящий из нескольких новелл фильм о смертной казни «Зла не существует», завоевавший «Золотого медведя» на Берлинале в 2020 году. Независимым режиссерам в Иране он советует не брать деньги у властей, максимально сокращать бюджет съемок, использовать небольшие легкие камеры и стараться завоевывать европейский рынок.

В мае 2022-го, после жестокого подавления протестов властями, Расулофа и его ассистента Мостафу Алеахмада задержали за публичный призыв к мирному решению конфликта.

Джафар Панахи был арестован 11 июля 2022-го после попытки за них заступиться, и в заключении сейчас находятся все трое: домашний арест, к которому приговорили Панахи в 2010 году, теперь заменили тюремным сроком.

Пиратский видеопрокат и онлайн-рынок

Информацию о внутренней жизни киноиндустрии в Иране можно получить только из самого же иранского кино. В фильме «Такси» Джафара Панахи есть персонаж Омид, продавец пиратского видео, который протягивает режиссеру диск с «Полночью в Париже» Вуди Аллена. В ответ на удивление Панахи, что картина не вышла в прокат, он отвечает: «Пустяки, я могу достать вам фильм, который еще только снимают».

Пока по рукам ходят диски с европейскими фильмами, которые очевидно не допустят до показа в кинотеатрах, стриминговые платформы тоже не отстают. Общая ситуация с импортозамещением онлайн такова: на каждое запрещенное западное приложение или сайт есть национальный аналог, который зачастую имитирует не только функционал, но и визуал. На одобренных властями сайтах все картины лицензируются так же, как и для показа в кинотеатре. Фильму нужно получить одобрение на трех этапах: для начала съемок, для показа в кинотеатре и онлайн. Но в сети ситуация не такая однородная. Помимо официальных сайтов есть и пиратские платформы, которые показывают в том числе западное кино без цензуры.

Не обходится и без скандалов с блокировками и монополизацией рынка. В 2019 году право выдавать лицензию перешло от Министерства культуры к государственной телерадиокомпании Ирана. Вскоре два главных стриминга в стране были заблокированы. Их обвиняли в распространении нецензурированного контента. Тем не менее сейчас оба сайта — Namava и Filimo — доступны.

Иными словами, мировое кино в Иране смотрят так же, как в мире смотрят ленты Джафара Панахи, — полулегально, но массово.

Телевидение и кинопрокат

«Мы сожжем хиджабы. Мы сожжем их фотографии и агитационные плакаты. Мы разрушим их идолов. Мы откроем их дворцы, чтобы люди могли их наказать» — ролик с таким текстом прервал государственное телевизионное вещание в Иране. В целом это максимум радикальной политической полемики, доступной иранскому телезрителю без VPN, но это не значит, что с персидским массовым телевещанием ничего не происходит. Бывали и призывы бойкотировать из-за коррупционного скандала «Шахерезаду» — самый дорогой сериал в истории иранского телевидения. Именно его, кстати, «довезли» и до России: в 2019-м его транслировал телеканал «Культура».

Еще одна любопытная картина про развлекательный контент на иранском телевидении основана на реально существующем телешоу: «Ялда — ночь прощения» о том, как в телевизионной студии решается судьба женщины, обвиненной в убийстве мужа. Героиня приговорена к смертной казни, но если ведущим удастся уговорить дочь погибшего простить героиню, то наказание будет заменено на тюремное заключение. Решение потерпевшего в иранском судебном процессе играет практически ключевую роль в дальнейшей судьбе обвиняемого, и это касается не только вопросов, связанных с убийствами, но и ситуаций, когда человек попадает в долговую тюрьму, как это случилось с Рахимом из фильма Асгара Фархади «Герой». От «Героя» в иранском кинопрокате ждали коммерческого успеха, но сборы оказались довольно скромными по сравнению с комедийными и развлекательными лентами, вышедшими в это же время. Непонятно, связано ли это с длящимся разбирательством относительно прав на идею и концепцию «Героя» — ученица этого режиссера Азаде Масихзаде обвинила его в том, что подписала разрешение на использование истории, изначально рассказанной в ее документальном фильме, под давлением. Об ущербе репутации публично заявил и человек, ставший прототипом главного героя, находящийся в тюрьме Шираза. В апреле этого года суд признал Асгара Фархади виновным в нарушении авторских прав Масихзаде и плагиате. Наказание должно быть определено еще одним судом. Окончательное решение еще не вынесено, и неопределенность ситуации очень напоминает перипетии, в которых по преимуществу оказываются персонажи фильмов Фархади.

Тем временем аятолла продолжает стареть. В стране чудовищная безработица, гиперинфляция вынуждает переименовать национальную валюту из риала сразу в «туман» — этим разговорным словом обозначают купюру номиналом 10 тысяч. У восточных границ страны к власти пришли талибы, которых иранская власть боится не меньше американцев, у западных границ догорает апокалипсис войны с Исламским государством*. Санкции работают, и, кажется, иранское правительство боится довести до конца курс на изоляцию в стиле Северной Кореи. На посту снова декоративный президент-либерал, но это уже не помогает.

Относительно лояльное отношение к оппозиционным режиссерам вряд ли связано со страхом санкций и осуждения либералов. Тюрьма для политических заключенных «Эвин» не прекращала своего существования все эти годы, и оказываются в ней как фемактивистки, так и просто неугодные режиму люди, смертную казнь продолжают применять.

Стране все еще нужны связи с внешним миром, и, возможно, в этом иррациональном страхе остаться без ключа в запертой комнате и таится причина, по которой Джафар Панахи и другие режиссеры до недавнего времени могли снимать и отправлять на фестивали свои фильмы.

* Квазигосударство и международная террористическая организация, запрещенные на территории РФ.