Рената ДжалоСейчас прямой диалог ощущается как подвиг

Сергей Кулешов. Для тех, кто с фильмом еще не познакомился, можем ли мы вкратце сформулировать, о чем эта история?

Рената Джало. Для меня этот фильм не исследует историческую реальность, а обращается к моей памяти, которая принимает форму другого времени. Это память, в которой живет страх прикосновения, стремление к растворению, к полету — почти детское впечатление, слишком хрупкое, чтобы я говорила об этом напрямую. В фильме есть история, но она не имеет такого уж важного значения.

Сергей Кулешов. Давай с первого кадра, с крестного хода. Длинный план, «взгляд бога», но сразу — диссонанс между всеведением, совершенством ракурса и обреченностью мира. Заявочный план, который еще и заявка на дополнительную смелость — в выборе жанра, материала, языка. Ты с первого кадра хотела обозначить эту смелость?

Рената Джало. Мне приятны твои слова про смелость, но такой задачи не стояло. В сцене крестного хода мне было важно передать определенное ощущение от этого мира и от этого момента. В сценарии оно создавалось за счет огромного количества деталей и наблюдений, а такая погруженность внутрь процессии предполагала большое количество кадров. С точки зрения производства мы не могли себе это позволить, поэтому с оператором Катей Смолиной искали решение, как это придумать иначе. По итогу мы оказались не «внутри» происходящего, а «над» ним.

Сергей Кулешов. Прочитал, что мир фильма у тебя родился из эпиграфа какого-то исторического романа.

Рената Джало. Да, верно, он был про человека, который сделал крылья из камыша и палок, полетал — ни высоко, ни низко. Потом эти крылья сожгли, а его прокляли. Этот эпиграф был написан очень просто и прозаично, но языком, сильно стилизованным под конец XVII века. Быть может, поэтому у меня возникло чувство какой-то мощной достоверности. И этот образ в течение долгого времени не переставал крутиться у меня в голове, но я ничего не могла с ним поделать, потому что историческое кино снимать ни в коем случае не планировала.

Сергей Кулешов. А когда появился Альберт Серра, с которым тебя тоже сравнивают?

Рената Джало. Когда я училась на третьем или четвертом курсе ВГИКа. Он приоткрыл для меня завесу того исторического кино, которое может быть не декоративным и искусственным, как это часто бывает в России, а близким к твоим самоощущениям. Вбирающим в себя нашу реальность во всей полноте. Несмотря на то, что его кино историческое, за ним скрывается чувство правды и, одновременно, ощущение происходящей здесь и сейчас реальности. Короче говоря, именно Альберт Серра дал понять, что так возможно.

После на «Послании к человеку» я посмотрела новый фильм Бена Риверса [«Боганклох», 2024]. Я не до конца понимаю, чем занимается герой этого черно-белого фильма, но в мозг впечатался образ: пожилой мужчина держит над собой планеты. И тут мне пришло в голову, что именно так я и видела свое кино изначально. Это к тому, что, как я уже сказала, многое появляется после съемок, монтажа и готовой сборки. Альберт Серра, может быть, был всегда.

Сергей Кулешов. И люди, которые мастерят летательные аппараты, тоже. Их только трудновато сегодня заметить.

Рената Джало. Да, это как раз про чувство правды. Когда я прочла тот эпиграф, впервые отчетливо поверила, что такие люди были. Безусловно, я и до этого о них знала, но тут получилось ощутить это не как миф или сказку, а как факт реальности. И, видимо, раз это так долго сидело в голове, то не только исторической, но и моей персональной реальности. В марте 2022 года я села и довольно быстро, примерно за месяц, написала первый драфт сценария. Сделала будто бы шаг в сторону эскапизма, но и почувствовала, что получаю возможностью говорить.

Сергей Кулешов. Говорить — на уровне сюжета? Он, конечно, злободневный, но тут в глаза бросаются именно что снующие по второму плану персонажи. С этими странными репликами в никуда, с тремором. Этих вроде как фоновых персонажей как будто уже покалечил ПТСР.

Рената Джало. Я сознательно стремилась разбивать или вовсе уничтожать диалоговые связки. На уровне сценария еще, вплоть до появления господ в каретах, «здоровое» говорение отсутствует. Это в первую очередь мои личные наблюдения за человеческой речью. Когда я ее исследую отстранено, то вижу, что диалоги вообще редко встречаются в жизни: у нас огромные коммуникативные проблемы. Часто, даже когда общаюсь с друзьями, я представляю, что если транскрибировать нашу речь, то получится сумятица. Это ощущение сглаживается, когда ты находишься внутри общения, но если взглянуть на разговор со стороны, на то, как он устроен, то разного рода разрывы и даже абсурд становятся очевидны. Хотя у меня и у моих друзей нет никакого ПТСР.

Сергей Кулешов. То есть эта невнятность в речах героев — примета документальная?

Рената Джало. Если не слишком извращать это слово. Документальное кино ведь тоже в плену каких-то конвенций восприятия реальности. Не знаю, объясняется ли их поведение ПТСР или какими-то психическими отклонениями, но очень похоже на то.

Сергей Кулешов. Как ты думаешь, у европейского зрителя возникнет барьер, когда он услышит такую скомканную разноголосицу? Или у них там это осмыслено давно?

Рената Джало. Сама об этом много думала. Среди классиков на ум приходит Вернер Херцог, у которого даже основная масса героев такие же — подстреленные воробьи.

Сергей Кулешов. Они в основном просто выплюнуты обществом. А твоих как будто разом загипнотизировали, как он сделал в «Стеклянном сердце». Другое дело, героиня, которая в финале берет крылья. Вот уж кто выламывается из этого мира.

Рената Джало. Она единственная способна это сделать. При всей своей детскости и незащищенности.

Сергей Кулешов. А сегодня есть такие, как она?

Рената Джало. Принято считать, что нет, но мне кажется, что таких людей огромное количество. Людей, которые шагают в неизвестность и падают, но мы этого не видим, потому что привыкли смотреть на мир так, будто бы здесь все поистрепались и закончились. Александр Родионов, который помогал со сценарием, сказал, что это даже подвиг ее. Пытаться вспорхнуть вдали от усадеб и крестных ходов, по каким-то своим, странным и детским причинам.

Сергей Кулешов. Что должно случиться с «этой землей», чтобы такие вот подвиги перестали быть невидимыми? Еще больший катаклизм?

Рената Джало. У меня нет готовых решений, но как минимум диалоговая связка должна случиться. Это кажется чем-то простым, но на самом деле это очень и очень сложно. Сейчас прямой диалог ощущается как подвиг, как прыжок с высоты.

Сергей Кулешов. А ты с кем этим фильмом разговариваешь?

Рената Джало. К сожалению — с самой собой. Видишь ли, я бы очень не хотела уходить в эскапизм. Постоянно думаю об этом — не скатилась ли я туда, в пространство, которого интуитивно пытаюсь избегать? С другой стороны, я недавно поняла, что эскапизм — явление не тематическое. Твоя «отмороженность» от травмы действительности отражается в том, как у тебя в кадре дует ветер, шуршит листва, как за окном темнеет. По-настоящему эскапистское кино не дарит тебе опыт узнавания. В таких фильмах эта оторванность тотальна — ты ничего не можешь узнать, сколь бы ни была злободневна история или тема. Я была рада, когда посмотрела свой фильм на большом экране, потому что у меня получилось кое-что узнать.

Сергей Кулешов. В каких конкретно сценах?

Рената Джало. Когда один из господ берет крылья. Топчет их. Когда вслед за этим гремит фейерверк.

Сергей Кулешов. Мы и сегодня все застряли в паузе между сломанными крыльями и фейерверком, разве нет?

Рената Джало. Просто накапливается какая-то энергия — и все взрывается. Там еще среди роя этих голосов на балу есть мой голос: я записывала случайную реплику о том, что мне жмет платье. Ее никто не слышит, а я ее всегда распознаю, и она мне при просмотре перестала казаться такой уж случайной. Я очень хорошо вспоминаю это ощущение тесноты: как тебе хочется куда-то вырваться, все с себя снять, а ты по какой-то причине не можешь этого сделать

Сергей Кулешов. Ты вот до игрового фильма сняла документальный про Леонида Десятникова. И они друг на друга совсем не похожи.

Рената Джало. Предстоит узнать, как не повторяться и не оказаться при этом непоследовательной.

Сергей Кулешов: Не отвернуться от себя?

Рената Джало. Мир вокруг интереснее меня. Я за авторскую отстраненность все-таки.

Сергей Кулешов. Наше молодое кино, кажется, наоборот, вовсю занято собственными травмами разной тяжести — и, если себя не подпускать слишком близко к этим травмам, рискуешь быть непонятым.

Рената Джало. Прекрасно, когда кино личное, когда оно про твою историю, травму, боль или, наоборот, радость. «На этой земле» тоже очень личный для меня фильм, просто мой конечный интерес в чем-то другом, он требует от меня отстранения. Интерес — в том, что за границей меня. Умирать же потом.