Юхо КуосманенЧерез несколько лет все эти поезда будут другими

— Удивительно, как точно вы воспроизвели атмосферу российского поезда. Мне кажется, вам должно было быть трудно не только поместить действие фильма в пространство поезда, но и воссоздать атмосферу тех лет, создать ретроспективу.

— Я изначально не рассчитывал на то, что действие фильма будет проходить в какое-то определенное и конкретное время. Я хотел, напротив, этого избежать. 

Сам был удивлен тем, какие старые бывают поезда. Когда мы снимали «Самый счастливый день в жизни Олли Мяки» — действие там происходило в 1962-м, — мы стали интересоваться, какие поезда (да, я люблю снимать поезда) были в 60-е годы. И оказалось, что точно те же, на которых я ездил в 80-е, в моем детстве. Но сейчас, как я понимаю, у них истекает срок эксплуатации. Поэтому, если вы хотите получить подобный опыт, то вам лучше поторопиться. Через несколько лет все эти поезда будут другими.

— Какое время нам все-таки показывается в фильме: 80-е или 90-е?

— Важно, что это время до смартфонов. Поскольку фильм основан на финском романе Росы Ликсом, а в книге действие происходит в СССР в конце 80-х, то сначала мы хотели показать именно это время. Но потом, по некоторым причинам, мы решили показать время, которые было бы ближе к нашему. Но все равно не совсем наше время, потому что время смартфонов и интернета очень отличается от того, что мы хотели показать: как люди бывают нужны друг другу, как они общаются в поездах. Вы не могли бы тогда спрятаться в своем онлайн-пространстве, как сейчас. Если вы едете в путешествие, вы путешествуете. Сейчас во время путешествия вы половину времени остаетесь в своем привычном онлайн-пространстве.

— Да уж, если бы такая история произошла в наше время, что герои говорили бы друг другу? Ничего?

— Мы видим, как даже в том времени героиня пытается сбежать от реальности и спрятаться при помощи своего кассетного плеера. Но сейчас в Мурманске можно было бы использовать Гугл, чтобы найти какое-то место. 20 лет назад вам нужны были бы знакомства с местными для этого.

— Да и вообще, у вас все в кадре как-то болезненно аутентично. В чем секрет?

— Мне не очень близки какие-то концепты режиссуры, но я все же приведу одну цитату, которая мне нравится: «Ври как можно меньше». Когда мы искали места для съемки, мы поняли, что 80-е годы слишком сильно отличаются от сегодняшнего дня. Конечно, сейчас все не выглядит так, как показано в фильме, там мы все-таки видим конец 90-х. Но выбор этого времени дал шанс реальности как-то проявиться. Например, дом Лидии, старой женщины, к которой приходят герои. Конечно, это фикшен, но мы сталкиваемся в нем с реальными элементами.

— Я слышал, что вы поменяли имя главного героя благодаря Лехе, которого вы встретили во время подготовки к съемкам.

— Да, Юра был с нами, когда мы поехали на север, чтобы выбрать места для съемки в Мурманске. Мы встретили парня Леху, который сказал, что он — король поездов. Нам было с ним очень весело. Юра отличается от героя книги — он моложе, и у него совсем другой характер. Поэтому мы захотели поменять его имя, чтобы никто даже не начинал сравнивать героя на экране с героем книги. 

— Но, помимо окружающей обстановки, и сама история тоже ощущается реальной.

— Да, это все благодаря невероятным актерам. Это фильм Юры и Сейди. Да, конечно, с одной стороны, фильм про то, как Лаура и Леха встретились в поезде. Но когда я увидел Юру и Сейди вдвоем на прослушивании, я понял: это и есть фильм. Просто посмотрел на них вместе, и мне стало понятно, что фильм произойдет между ними. У них столько аутентичности, что мы безоговорочно начинаем верить в то, что все в фильме происходит на самом деле. Несмотря на то, что это выдуманная история.

— Вы снимаете все свои полные метры на пленку, причем разную. Почему?

— Даже когда мы снимали черно-белый фильм о 60-х, мы старались делать общие планы, чтобы показать окружающую среду в документальном ключе. Но мы решили, что новый фильм должен быть более тяжелым. И он действительно поднимает более глубокие вопросы. «Купе номер шесть» снят на 35-миллиметровую пленку. В «Самом счастливом дне в жизни Олли Мяки» у нас была пленка 60 мм, она показывает все как в новостях, и она более светлая. А в этот раз нам нужно было показать показать визуальную тяжесть и плотность, которая сочеталась бы ещё и с тем, как звучит поезд. Особенно это ощущается, когда в конце появляется свет и чувствуется больше воздуха.

— Насколько тяжело было для вас и для вашей команды снимать что-то с большим количеством аппаратуры в таком маленьком пространстве?

— Да, обычно на съемках мы можем показать мизансцену с высоты птичьего полета. И я люблю давать больше свободы актерам. Но когда вы находитесь в таком маленьком пространстве, то часто приходится говорить: «Пожалуйста, повернитесь на десять сантиметров вправо».

— Расскажите о песне Voyage, Voyage в фильме. Все выходили из кино с этой песней в голове и на устах.

— Она как-то начала играть в такси, когда мы были в Таллине. Мне понравилась песня, она из того времени, она несет в себе эту меланхолию и ощущение аутсайдера. Вы не можете просто уехать откуда-то без этого ощущения аутсайдера. И у этой песни хорошее поп-звучание. Я не хотел делать грустный, темный фильм, я хотел разобраться со всеми вопросами с юмором и в нужном ритме.

— Вы бы назвали этот фильм лавстори? 

— Да, в каком-то смысле. Но обычно, когда вы говорите лавстори, то появляется идея романтической любви. Но я не хотел, чтобы зрители надеялись, что кто-то заполучит кого-то в конце, как бывает в случае хеппи-энда. Конечно, в этом фильме также идет речь о любви... Но все же это больше о связи двух душ.

— Ок, если не о любви, может, о свободе?

— Да, о свободе и принятии себя. В начале фильма мы застаем Лауру в красивой квартире среди других людей. Она пытается вписаться в их общество, но она притворяется, она просто пытается доказать, что она достойна там находиться. Но связь с Лёхой — это ощущение чистой любви, когда тебе не нужно быть никем, кроме себя. И если у вас получается даже ненадолго ощутить это, то вам легче принимать любовь, которую люди дают вам.

— Перед тем как вы начали съемки, вы устраивали репетиции в России или вы просто следовали за книгой?

— Нет-нет, я не хотел полностью фокусироваться на романе. На самом деле фильм меняется при написании сценария, на стадии съемки и монтажа, поэтому я не хотел быть ограничен книгой. Мы говорили с Росой об адаптации, я сразу сказал, что боюсь того, как это все может выглядеть в конце. И она ответила: «Ты можешь делать все что угодно». Это разные вещи, в конце концов. Фильм мой, а книга ее. У нас была пара дней в Финляндии, когда мы просто говорили о фильме, персонажах и узнавали друг друга. Потому что, когда вы не боитесь и понимаете друг друга, вы начинаете общаться напрямую, более открыто. С Юрой Борисовым это оказалось довольно легко.

— Были ли у вас какие-то трудности с языком, когда они говорили по-русски?

— Это было несложно. Я мог понять, о чем они говорят, потому что это было написано в сценарии. Поэтому я больше сосредотачивался на их игре, на выражении, а не на языке. Я думал, это будет сложнее, хотя у меня уже был опыт съемки с иностранными актерами. Но сейчас, уже во время кастинга, я понял, что в этом не было никакой проблемы.

— Когда вы писали сценарий, вы не ориентировались ни на кого из актеров? Вы устроили кастинг позже?

— Да, между съемками и написанием сценария был достаточно большой промежуток, и поэтому, когда мы решили работать с Юрой, роль в каких-то моментах была изменена для него. 

Но мы изначально говорили об этой роли с Сейди, потому что она — замечательная актриса, причем я сразу пояснил, что это не предложение о работе. И даже после этого у нас было прослушивание. 

— Некоторые говорят: «Я не понимаю, о чем это фильм». Вот вы можете в одном предложении рассказать, о чем он?

— Нет. Он о путешествии. Он о принятии. И мне кажется, что мы показали вещи, которые невозможно описать, эмоции, для которых нет слов. И момент, который срезонировал во мне больше всего, — это когда он просит ее описать Москву. И она описывает Москву, которую она потеряла. Она говорит: «Люди приходили. Мы пили, разговаривали, ходили в музеи, смеялись». И сейчас этого всего нет. Мы ничего не знали о пандемии, когда снимали эту сцену, но современный контекст привнес сюда что-то большее.

— Мне нравится, как вы показываете культурные различия. Потому что вы соединяете души двух людей, несмотря на их очевидные культурные различия.

— Да. Языки, социальные роли — то, что нас может разделять. В начале он — русский мужчина, а она — финская студентка. Но в конце они освобождаются от этих ролей. Мне было интересно, каким выйдет фильм финского режиссера, снимающего о России. И я был очень рад тому, что Люба Мульменко, которая писала русские диалоги, после просмотра сказала мне, что фильм не ощущается так, словно он снят иностранцем. И это был огромный комплимент. Я не рассказывал историю о финской женщине или русском мужчине. Я рассказывал историю о двух людях.

— У вас есть сеттинги, в которых заинтересованы? После того как вы показали мир русского купе, куда будете двигаться дальше?

— На лодки. У меня есть разные проекты, над которыми я сейчас работаю, и не знаю, что выйдет в следующий раз. Но идея с поездом была достаточно давней.

— Вы уже два раза сняли фильмы о прошлом, таковым был и «Самый счастливый день в жизни Олли Мяки». Вы много ностальгируете о классическом кинематографе прошлого?

— Не уверен. В любом случае я не пытаюсь копировать классические работы в своих фильмах, хотя они, безусловно, влияют на мои собственные. Но сам по себе я поддаюсь ностальгии, и я стараюсь излечиться от этого. Я скучаю по тому, чего больше нет. Я не думаю, что раньше жилось лучше. Но меня просто не отпускает эмоциональная связь со многими вещами и местами.

— Если вы решили избавиться от ностальгии, то следующий фильм, видимо, будет научной фантастикой.

— Вы удивитесь, но я действительно работаю сейчас над таким проектом. Он о человеке, которого разрушает реальность, и поэтому он строит ракету.