Адрес известен — Париж, набережная Вольтера: «Все прошло хорошо» Франсуа Озона

Франсуа Озона не любят в Каннах. Он уже не первый раз в конкурсе, но каждый раз уезжал с Круазетт не солоно хлебавши. Франсуа Озона не любят и журналисты «Кайе» или «Позитива», считают его буржуазным стилистом, человеком без лица, который всю жизнь ностальгирует и копирует либо Ромера с Фассбиндером, либо Кьюкора со Стёрджессом. А когда не ностальгирует по passe compose и обращается к клокочущей современности, моментально теряет легкое дыхание и впадает в казенщину и формализм.

Но с картиной «Все прошло хорошо» у режиссера наконец-то появился реальный шанс заполучить главную «ветку». 

Как почти всегда у Озона, фильм основан на романе, а роман, в свою очередь, на реальной истории. Одной привилегированной парижской семьи еврейских кровей. Отец (Андре Дюссолье) — топ-менеджер на пенсии, всю жизнь безуспешно боровшийся со своей сексуальной ориентацией, а в итоге разрушивший брак, разум жены (Шарлотта Рэмплинг) и психику дочерей (Софи Марсо и Жеральдин Пайя). Последние годы он коллекционировал совриск, выпивал бордо, содержал жиголо, подумывал о самоубийстве. Однако судьба, у которой несмешных шуток не бывает, его опередила. Бернхайма-старшего разбил инсульт. Теперь дочерям — писательнице и музыковеду — придется бросить новый роман и оперный фестиваль, чтобы заняться жизнью отца, его прошлым, настоящим и особенно будущим. Ведь давних планов «со всем покончить» тот не оставил. Только теперь для осуществления заветной мечты ему требуются «ассистенты».

Тема эвтаназии в мире вообще и во Франции в частности обсуждается не первое десятилетие. Аргументы за и против нам известны. Бог дал, пусть Бог и заберет, кроме того, легальные обоснования туманны, а нелегальные злоупотребления потенциально обширны. Философия, в отличие от религии или юриспруденции, к эвтаназии более благосклонна. В цивилизации комфорта заметно увеличилась средняя продолжительность бытия. Человек живет долго, слишком долго, ибо страданий — нравственных и физических, комфорту отменить не удалось, даже напротив — усугубить.

Но Озона философские мотивы или правозащитные идеи интересуют не в первую очередь. Озон не теоретик, а практик, прекрасно изучивший свою модель — буржуа из 7-го, 15-го, 16-го аррондисмана, натуру вроде бы уходящую, но от того не менее фактурную и, конечно, возмутительную. Герой Дюссолье — самовлюбленный деспот и мещанин (во дворянстве), страсть к Брамсу или графике Роберта Лонго никак не облагородила его и не вознесла над накипью дней или собственной желчью. Десятилетия он тиранил жену, которая, осознав его гомосексуальность, ушла с головой в творчество — в абстрактную керамику неизменно серого цвета, ибо у серого, как и у боли, 50 оттенков. Помыкал он и детьми, хотел, чтобы родились у него не дочери, а сыновья, не с упитанными от круассанов щеками, а изящные, да и вообще хотел, чтобы все было иначе.

Иначе получается у Озона. Любой другой режиссер сегодня устроил бы в фамильном особняке и в больничной палате фабрику травм, галерею ярких образов абьюза, зал заседания суда — сажайте и вырастет. «Все прошло хорошо» напрямую перекликается с оскаровским «Отцом» Флориана Зеллера. Но это «Отец» здорового, ироничного, напрочь лишенного претензий и патетики, парижанина из четвертого округа. В Маре Ромера и Девиля ценят больше Бергмана, поэтому перед нами не косплей «Осенней сонаты», а «Летняя сказка», подошедшая к долгожданному концу.

Софи Марсо Озон дарит чуть ли не лучшую роль в карьере. Вик повзрослела, папа Вик одряхлел, но, как и 40 лет назад, они общаются друг с другом на равных. Клод Брассёр умер, однако Андре Дюссолье подхватил знамя — отцов-ходоков, отцов — старших приятелей, с которыми проще обсудить мужчин и мальчиков, нежели оценки в зачетке. 

Если вся жизнь серая, то весь юмор черный. Никак иначе с судьбой, что постоянно ведет себя не как мамочка, а как обычная шлюха, справиться нельзя. Только взаимные подколки, только бульварный мариводаж, вечная ночь будет прекраснее этих дней. Поэтому будем и мы прекрасны в своей бессердечной честности: убей меня, убей отчасти и себя, чтоб не осталось ничего. Сартру с Камю посмотрим в глаза, а потом наплюем на их высоколобое чистоплюйство.

Безусловно, Озон держит в уме и «Любовь» Ханеке и его же «Хеппи-энд». Но Озон исповедует святую французскую простоту, то есть незамутненное картезианство. Жить надо, только если жизнь хороша, если раздается еще в ночи у холодильника хруст французской булки, и запах байонской ветчины, и аромат Жевре-Шамбертен. Все остальное не предлагать. Все остальное — самообман, блажь и разговоры в пользу бедных. Которым, кстати, эвтаназия в Берне, организованная уморительной совершенно Ханной Шигулой, не по карману, бедные ожидают смерти смиренно в очереди, как и проводят жизнь. Бедность не порок, но и не сюжет для того самого классического французского фильма, что Франция почти позабыла/потеряла.

А Озон нашел. По адресу: Париж, набережная Вольтера, второй столик у окна, передайте Тьерри, что мсье Берхайм будет, как обычно, — в 20:00, камбала на горячее, мусс о шоколя на десерт, и пусть Тьерри не забудет про вино, последний ужин, не тайная вечеря, у жизни от смерти нет никаких секретов.