Усталость дьявола: «Аннетт» Леоса Каракса

Леос Каракс, наверное, появился на грешный свет уже с печальным выражением лица. Его глаза, которые он так часто прячет за темными очками, полны тоски, если он на что-то смотрит, то это что-то — всегда пропасть отчаяния. Поэтому Адам Драйвер, безусловно, наделенный режиссером в «Аннетт» функциями альтер эго, дает своей дочери, убаюкивая ее на руках, один единственный совет: не заглядывай в пропасть. Увы, пропасть — он сам.

Совершенно неважно, кто именно — братья Мэйл из группы Sparks или сам Каракс — стоял у истоков этого фильма-мюзикла, по степени трагедийности превосходящего любую итальянскую оперу — хоть «Травиату», хоть «Риголетто». Ведь история Анн и Генри — очевидно автобиографична. Каракс похоронил Екатерину Голубеву и воспитывает от нее дочь Настю, она «материализуется» в кадре в самом финале, чтобы заявить Драйверу с жестокостью, присущей «трудным детям»: тебе больше некого любить, отец.

Нет повести печальнее на свете, чем мюзикл об Анн, Аннетт и Генри.

Вселенная здесь, как и полагается у Каракса, похожа на дьявольский калейдоскоп, только дьявол устал. Если бог умер давно, то дьявол сегодня при смерти. «Аннетт» — это буквально постэкзистенциализм. Существование после гибели всего сущего. Интуицию герои «Аннетт» тоже используют не для постижения действительности, а для отрицания. Фатализм как единственно верная земная конфессия. Что наша жизнь? Игра со смертью в поддавки.

Генри Макгенри — комик-провокатор, сделавший карьеру на оскорблении чувств всех верующих в хеппи-энд, ловелас и циник, найдя любовь в лице оперной дивы Анн, разрушает себя и убивает ее словно по наитию. Любовь — еще большая мука, чем смерть.

Анн (Марион Котийяр, окончательно превратившаяся в национальное французское достояние и кинодиву масштаба Дитрих или Гарбо) — умирает каждый вечер на подмостках, заблудившись в сумрачном «Лесу» композитора Савинкова (тут Каракс остроумно пародирует постановки Боба Уилсона), а затем, как только занавес летит вниз, возрождается из пепла. Но интуитивно желает умереть раз и навсегда от руки возлюбленного Генри. Смерть еще большее блаженство, чем любовь.

Их отношения, начавшись на фоне того же Города Света, что и в «Ла-Ла Ленде», приведут к вратам Ада, изваянным Караксом не хуже Родена.

Ревность к успехам Анн, распутство и, конечно же, типично мужская слабость, оборачивающаяся ненавистью к женской силе, сделают из Генри монстра, а из Анн уже настоящего призрака оперы. Во многом персонаж Драйвера напоминает Нормана Мэйна в исполнении Джеймса Мэйсона из оригинального «Звезда родилась». Став (не)вольным убийцей, он годами будет видеть Анн повсюду. И восставшей из пучин потусторонней Венерой, и сиреной, вселившейся в тело дочери, увлекающей своим пением обратно в пучину небытия.

Кокто ожидаемо встречается у Каракса с Франжю, чтобы оплакать не золотой век, и не бель эпок, и даже не нувель ваг, оставшуюся, как теперь кажется, настолько далеко — где-то после рождества Христова и до рождества тик-тока, а нашу жизнь. Ибо другой не будет. Ни у кого. Ни у Анн, павшей от рук, как теперь принято говорить, «токсичного мизогина», ни у Аннетт, как теперь мы знаем, обреченной «прорабатывать травмы» до глубоких седин, ни у Генри, наверняка, оказавшемуся на стороне тьмы потому, что и его в детстве не любили. Современность, которую Каракс интуитивно игнорирует, взяла привычку многое объяснять и многих обвинять — в картине мелькнет и пропадет из-за помех связи и бессонницы феминистская повестка — но современность несвоевременна и не имеет ничего общего с личным временем, что течет по жилам и героев и автора.

Современность, к сожалению, жива, а многие из нас уже нет. А жив ли Каракс — кажется, и на этот счет у режиссера «Аннетт» есть сомнения.

Адам Драйвер катит этот шедевр в гору как Сизиф 21-го года XXI века. Впервые Каракс, как и все мы, увидел Драйвера в сериале «Девочки». Лена Данэм не стала менять Драйверу имя. Он звался Адамом, как первый человек. Экзистенция до появления всего сущего. В «Девочках» Драйвер делал ставку на животное. Уходил в животное, как Анн в океан. Десять лет спустя, став героем неназванного, но обреченного поколения, воплотив на экране высшие звездные силы, разыграв низменные супружеские сцены, озвучив поэтику и политику и даже поучаствовав в зомби-апокалипсисе, из инди-талисмана и гуру интроспекций он вернулся к точке отсчета, к животному, как Генри Макгенри по прозвищу Обезьяна Бога.

Человек — это обезьяна, хоть и божественная креатура. Обезьяна только повторяет за человеком. Как Генри за Анн. Но человеком не рождаются, а становятся. Человек проснется в Генри лишь в тюрьме. Тюрьма будет пожизненной, как и сама жизнь.

Жизнь — еще большая мука, чем смерть. Особенно, когда некого больше любить. Когда вся любовь — и в тебе, и к тебе — умерла.

Каракс обрывает заглавную песню «Мы любим друг друга так сильно» так внезапно. Смерть не тратится, в отличие от жизни, на предупреждения.

Вначале Каракс вопрошает нас: may we start?

В конце он просто выключает свет.

Все умерло. Какие уж тут вопросы.