Антарктида современной семьи: «Пингвины моей мамы» Натальи Мещаниновой

«Всем привет, меня зовут Гоша, мне 15 лет и у меня возраст Христа… А что, Христу не было 15? Да, меня еще никто не знает, но и он в свои годы еще не очень-то отжигал…»

― постироничный подросток на скейте и при пубертате (Макар Хлебников) летит по Новому Арбату. Он спешит в Stand Up Club #1, первый независимый комедийный клуб в России. Недавно Гоша нашел здесь настоящую семью, родных не по крови, а по духу. Здесь во время «Открытого микрофона» ты можешь подняться на сцену и в форме шутки рассказать о проблемах, которые тебя действительно волнуют. В противовес КВН и прочим комикам из телевизора, они шутят не стесняясь в выражениях. Здесь ты сам себе цензор. Ты, твои комплексы, страхи, тревоги, отчаяние и гнев. В общем все то, что в стране диктатуры маскулинного пролетариата прилюдно оголять считается постыдным. Возможно, стендап и в самом деле новый рэп, но как по мне, стендап — новый способ психотерапии. Здесь еще можно услышать живую человеческую речь и вместе с комиком посмеяться (в первую очередь над самим собой), а стендапер, вдохновленный ответом из зала, продолжит импровизировать и высекать из наэлектризованного воздуха новые шутки, живые, рожденные здесь и сейчас. Комик позволяет другим посмеяться над собой, ведь такой смех — это едва ли не последний легальный в нашей стране способ снять стресс от ужасов информационного мира. 

Школьника Гошу играет Макар Хлебников, и для 18-летнего подростка этот фильм — необычный жизненный опыт. Перед тем как, вероятно, пойти по стопам отца и поступить во ВГИК на киноведение, чтобы постигать кинорежиссуру с основ, он снимается в кино как актер. В новой картине Натальи Мещаниновой «Пингвины моей мамы» для него создана экспериментальная семья, где его родителями стали такие же дети режиссеров. Его мамаша (Александра Урсуляк) ― маленький диктатор доброты, а он единственный «натуральный» ребенок в рейхе образцовой современной семьи, остальные трое детей ― приемные. В этом мамином государстве штрафуют за мат или позднее возвращение домой, а также вместе участвуют в семейном бизнесе: лепят марципановых хрюшек для тортов. Жаль, что создатели не обыграли название на этом уровне и розовые свинки не превратились в стайку пингвинов… Гошин папа же ― словно сторонний наблюдатель за маминым режимом. И по привычке дает проштрафившемуся сыну взятку, чтобы не оставить его совсем без карманных денег, а потом подсунет бумажку на подпись. Свидетельство, что он не против заключить с мамой пакт, по условиям которого дома скоро появится новый братик. Папа, конечно, врет, что в усыновлении им на этот раз откажут и мама успокоится, но боится признаться сыну в собственной беспомощности. Нет, мама получает все, что хочет. В ее двери колотят все дети мира, которые жаждут ласки и заботы. А папа — атавизм, не более чем социальная роль, которой, в принципе, можно пренебречь. По ночам его буквально выпихивает из постели младший сын, бегемотик Игорек, которому страшно спать одному, без мамы.  

Кажется, эта мама ― подросшая девочка, что когда-то произнесла заклинание «Все умрут, а я останусь» и навсегда осталась одинокой. Подросла, родила сына, окончила кондитерские курсы. А тут все обнулилось и на дворе наступила эпоха «Нелюбви». Здесь о пропавшем мальчике быстро забыли и детей берут из детдомов, потому как: «Нечего новых рожать, когда можно спасать уже готовых!» Эти-то точно будут благодарны, будут за них Богу молиться, как это делает старший брат Амир, что первым познал все величие этих людей. Такая Мама живет в согласии со слоганом своего мобильного оператора: «Быть лучше каждый день» ― ее влечет миссия усыновить всех детей мира. Новым братом станет лысый мальчик с аутическим расстройством. А Гоша окажется тем, кто попытается дать отпор маминому диктаторскому режиму. Потому что понимает ― маме сначала бы стоит разобраться с уже имеющимися детьми, а только потом наслаждаться красивым семейным ужином или фотосессией в столичном глянцевом журнале «Семья». Гоша единственный, кто находится здесь не добровольно, но потому, что ему было суждено родиться. В этой семье, в этот год, в этом городе, в этом государстве. Его втягивают в отношения и выселяют из собственной комнаты, а туда впускают нового маминого сына, лысого пингвиненка Омена. Место Гоши теперь в кухонном углу на раскладушке. Ему придется принять все испытания маминой тоталитарной любовью. И он стоически все принимает, ведь сами знаете, какой у него возраст. Вероятно, и Сыну Божьему такое не снилось, ну или о его подростковых проблемах евангелисты предусмотрительно умолчали.  

Гоша сбегает по лестнице в клуб и сегодня уж точно не испугается выйти на сцену объявить себя новым мессией. На входе его встречает комик Женек Сидоров, что, как пророк Иоанн, выступает с антиветхозаветным монологом про сложность отношений с Богом, для которых люди зачем-то выдумывают себе ритуалы. После чего выяснится, что в современном мире так легко обидеться на шутку простого прыщавого задрота с брекетами ― и вот уже горячие горцы готовы обнажить ятаганы, вписаться за оскорбленного Бога и отсечь голову самозванному пророку. После премьеры первых серий некие верующие оскорбились на монолог с шутками про иконы и на реального комика Женю Сидорова, который написал этот монолог с целью показать, как неосторожное слово способно отозваться в других ненавистью. Теперь его реально подвергают травле, и вырванная из контекста художественного фильма фраза может стать поводом для возбуждения настоящего уголовного дела. А веру проверяют способностью поддержать бойкот мобильного оператора МТС, которому принадлежит онлайн-площадка, что стала платформой для «опасного сериала». После такого начальники с МТС, вероятно, еще десять раз подумают, прежде чем связываться с этими «опасным» поколением интернет-комиков. И когда эти ребята станут популярными в интернете настолько, что их популярности можно доверить большой игровой фильм, продюсеры неизбежно станут вмешиваться в процесс. Создатели «Пингвинов», словно этого и ожидая, тут же уберут из фильма всю остроту, что обычно присутствует в реальном стендап-клубе. Ведь все эти задроты, вообще-то, крайне харизматичны и «на раз» могут осадить слишком темпераментного зрителя и обстебать любого, кто помешает всем вместе хорошо проводить вечер. Потому что если мы не способны влиять на свою жизнь и окружающие проблемы, то давайте хотя бы все вместе посмеемся над теми, кто не дает нам их решать. Таким образом, современные интернет-стендаперы внезапно оказываются наследниками левого брехтовского театра. И удивительно, как жанр подобного монолога (не просто сломавшего четвертую стену, но и никогда не забывающего, что в зрительном зале сидят живые люди) становится популярным именно сейчас, в эпоху максимальной виртуализации нашей жизни. 

Когда-то советское телевидение изобрело едва ли не единственную оригинальную передачу ― «Клуб веселых и находчивых». Их юмор когда-то находился на острие эпохи, но затем некоторым выпускникам КВН 90-х годов повезло, они смогли запустить свои комедийные стартапы на независимых развлекательных телеканалах страны, вскоре оказавшись под контролем «Газпрома», развившегося до медиахолдинга и завладевшего каналами вместе с популярными творческими коллективами вроде «Камеди клаб». Так в наших телевизорах появилось поколение государственных юмористов, которые имеют большие аудитории и совершенно не уважают собственных зрителей. Поколение нулевых — не такие циники. Они говорят — зачем нам телеканалы, когда есть интернет и он (вопреки всем планам) свободен. Каждый талант найдет здесь свою аудиторию. И действительно, за последние годы здесь сформировалось поколение независимых стендаперов, которые перенимают сложившуюся давным-давно (и даже обросшую учебными пособиями) западную культуру стендапа и учатся шутить заново уже на языке собственного поколения...

Мещанинова выступает за максимальное погружение в языковую среду — комические монологи главного героя (и еще нескольких комиков, которых играют «подсадные» актеры) поручает написать настоящему комику, и прямо посреди монолога Гоши в его речи начинают различаться авторские интонации Жени Сидорова (того самого, кто получает по щекам от оскорбленной ветхозаветной толпы). И в эти моменты оказывается, что проводник речи неспособен сделать авторскую интонацию своей. Женек останется Женьком, даже если его речь будет использовать главный герой. Подобные «брехтовские» моменты становятся самыми интересными в фильме но, к сожалению, составляют лишь его малую часть. Очаровавшись «освобождением речи» в культуре стендапа, создатели выбирают его главной темой для наблюдений. И, желая показать мир глазами 15-летнего подростка, используют стендап-среду как декорацию для драмеди. И в этом, как мне кажется, кроется их главная ошибка — в стереотипности взгляда. О чем мечтают 15-летние подростки? Конечно, о большой прекрасной любви, но современные клише сообщают, что больше всего они хотят, чтобы им отсосали в туалете. Главный прием Мещаниновой, чтобы показать отношения в кругу новых друзей, — это клип, где под модную музыку друзья только и могут что накидываться вискарем и барагозить до утра. Мальчик же не побоиться выйти в пекло к пьяным хеклерам (выкрикивающим с места «Да моя теща шутит смешнее») и швырнуть со сцены им прямо в лица горсть мелочи. Чтобы стать своим в их компании и обрести собственный голос. Потому что во все времена для 15-летнего подростка счастье — это «когда тебя понимают».

Так, Гоша начнет рассказывать о собственной школьной жизни, о стереотипах про школьника и недавней победе над своим врагом («у меня есть враг, у каждого школьника должен быть враг…»), а утром его шутка наберет внезапную популярностью и он схлопочет по лицу от «врага». Это сигнал, что и Гоша способен побывать в шкуре Антуана Дуанеля и рожден, чтобы убежать из дома. И вот он начинает свой программный монолог про пингвина, которого в мамином шкафу нашла сестра (оказывается, что под словом «пингвин» подразумевается секс-игрушка, ваккумный стмулятор). Так, продолжая метафору, можно заключить, что для мамы собственные дети — лишь игрушки для удовлетворения эго и потребности быть матерью? В финале монолога ребенок в отчаянии призывает кого-нибудь хорошенько трахнуть мать, чтобы показать отцу, как это нужно делать. И в кульминационный момент, когда родители смотрят перед сном его монолог и в их отношениях должен случиться катарсис, ничего не происходит, они лишь сдерживают смех, чем и ограничивается их реакция на отчаянное высказывание сына. Потому, что каждый школьник должен убежать из дома, чтобы потом вернуться обратно. Гоша обнимет маму, а когда в соседней комнате опять закричит лысый пингвин, покорно свернет одеяло и отправится спать на раскладушку. Взял на себя возраст Христа, так иди до конца!

У самого, вероятно, неординарного комика моего поколения Александра Долгополова в концерте «Флорентийское чудо» есть замечательная рефлексия про поколения 90-х и 2000-х, что должны поехать на поезде в светлое будущее нашей изобретенной заново страны. И поколение 90-х бежит вслед уходящему поезду, тащит огромный чемодан, куда мама с папой собрали в дорогу сыночку важные вещи — разнообразные страхи и комплексы, связанные с крахом системы ценностей, и последствия этого крушения, которое наше поколение испытало на себе в детстве. Когда мы сидели у телевизоров, а наши родители бегали по улицам с пистолетами и убивали друг друга за «Киндер-сюрпизы». «Поколение 90-х это те, кто не взрослеют, а просто становятся грустнее, толпы грустных бородатых детей, которые варят друг другу латте». Если продолжить мысль Долгополова и применить ее к российскому кино, которое обнулилось вместе со страной, то едва ли за 30 лет оно смогло избавиться от толики комплексов, оставленных ему в наследство «важнейшим из искусств». Потому-то и поколение Хлебникова — Попогребского прозвали «новые тихие», ведь после безумных переходных лет, где было сказано так много противоречивых вещей, люди в фильмах нулевых предпочитали молчать, словно бы не понимая, о чем теперь люди должны разговаривать. Когда же несколько лет назад вышла картина Хлебникова «Аритмия», стало понятно, что сценаристка Наталья Мещанинова способна влить молодое вино в ветхие меха системы «Театр.doc». Систему вербатимов, «слепков речи», которую драматург и дальше использует в качестве основы для сценария, она осваивала у Михаила Угарова и Марины Разбежкиной. После триумфа режиссерских работ Мещаниновой на «Кинотавре», когда вместе с талантливой сценаристкой Закой Абдрахмановой они придумали концепцию сериала, вдруг показалось, что именно она сможет послужить связующим звеном между поколениями и дать новый импульс современному российскому кино, которое зачем-то пытается поспеть за остальным миром и снимает супергеройские блокбастеры про ментов, дорогостоящие ситкомы с плоским шовинистским юмором и бесконечные вариации балабановской максимы про то, «в чем сила брат». Правда, без политической сатиры и, конечно, мата.

Кажется, у Мещаниновой и в самом деле получилось высказывание о том, как юмор становится новой искренностью и способен разрешить современные проблемы родителей и детей. В фильме Мещаниновой «пластмассовый мир победил», но вряд ли имеет смысл обвинять в этом режиссера, просто со времен «Школы» здесь действительно почти ничего не изменилось, мы просто проспали последние десять лет. И от осознания этого становится на душе «тухло и дохло», как любил выражаться старый бродяга и фантаст Килгор Траут. В 1997 году его роман «Времятрясение» рассказал, как в 2001 году пространственно-временной континуум оказался внезапно нарушен, нас отбросило на десять лет назад и последующие годы все будут вынуждены проживать собственную жизнь заново, словно на автопилоте. Именно это фантаст и называл «тухло и дохло», а когда в 2007 году умер создатель Траута — писатель Курт Воннегут, «Времятрясение» действительно случилось. По крайней мере, на одной шестой части суши вокруг Москва-сити внезапно все сделалось очень тухло и дохло. Изобретение высокоскоростного интернета или открытие платформы YouTube, глобальный финансовый кризис или «рокировка» правительства — для каждого это времятрясение стало чем-то своим, но итог везде одинаковый: «На вопрос, как дела и здоровье, отвечаю: сам так и живи. Москве не хватает крови. Москве не хватает любви!» Спасибо Наталья Мещанинова, я перестал бояться будущего, лишь бы оно только когда-нибудь до нас доехало...