Диккенс, Гриффит и Гринуэй: «Щегол» — неоднозначная экранизация большого романа

«Щегол сидит подавленно, в неволе...»

Безумство храбрых, берущихся за экранизацию популярных литературных текстов, неподвластно моему робкому воображению. Тем более если речь идет об объемном романе страниц на 800. Тут ведь с какой стороны ни возьмись, нарвешься на злую критику. Старательно воспроизвел композицию — значит, рабски проиллюстрировал источник. Перемолол структуру оригинала — исказил месседж, привязанный к нарративу. В англо-американском обиходе акт переноса на экран печатного материала называется адаптацией, то есть приспособлением, прилаживанием. Что подразумевает отсутствие особых амбиций. Наилучший способ избежать грызущей критики — адаптировать роман, так сказать, по мотивам. Кстати, в таких случаях всегда прибегают именно к мотивам — во множественном числе. А стало быть, я как зритель могу уцепиться за какой-то мне особо приглянувшийся. К чему и название располагает: щеглы славятся пестротой окраски, и пение их называют «многогранным».

Бестселлер пулитцеровской лауреатки Донны Тартт «Щегол» экранизировал на основе сценария Питера Строхана ирландец Джон Краули, что не так чтобы напрямую, но близко подводит к задаче, которую ставила перед собой писательница: написать большой английский роман. В «Щегле» и вправду нельзя не заметить мотивов и викторианского диккенсонианского романа про сироту, который переходит из одних рук в другие, встречается с доброхотами-чудаками и жестокосердными злодеями, а также с мошенниками и непременно с ангелоподобной то ли девочкой, то ли виденьем; про таинственную стареющую даму и холодный дом. Есть тут и заход на территорию киплинговского «Кима» (это уже из эдвардианской литературы «для мальчиков»), а вкопаться — так и много чего еще.

Как бы то ни было, главное и для книги, и для фильма — не сюжетные ходы, а общая атмосфера сентиментальной доброжелательности и внезапное волшебное завершение приключений-злоключений Тео Декера, потерявшего во время теракта в «Метрополитен-музее» мать, ставшего обладателем-хранителем картины голландского художника XVII века Карела Фабрициуса «Щегол», который подружился с реставратором антикварной мебели Хоббартом/Хоби и девочкой с золотыми локонами Пиппой, а затем закорешился с подростком бесшабашной отваги русско-украинского происхождения Борисом, сыгравшим в его жизни роковую роль и потом ставшим «богом из машины», волшебным образом эту жизнь изменившим.

Какой же ведущий мотив я увидела особо проявившимся в фильме? Прежде всего бросается в глаза тема подделки, но в нынешней ситуации вездесущего, всепроникающего фейка ее толкование навело бы на слишком пошлые прямые ассоциации. Так что остановлюсь на другом мотиве, не столь уж и редком как для литературы, так и для кино. Я про то, что кажущиеся мелкими, незначительными или случайными события и происшествия как раз и определяют судьбу, а вовсе не тщательно продуманные, просчитанные планы. Мать Тео вызвали к директору школы, потому что он вроде бы курил, хотя на самом деле он просто стоял рядом с одноклассником, который занимался этим запретным делом; они с мамой явились рановато, до назначенного часа оставалось время, а на улице шел дождь и они зашли в Метрополитен-музей, где затем прогремел взрыв. В тот момент Тео остался на месте, не в силах оторвать глаз от прелестной девочки, а деликатная мама прошла в соседний зал и погибла. Тео только оглушило взрывной волной. Умирающий от ран антиквар отдал Тео кольцо и передал спасенную при взрыве картину, невольно направив на главный путь его жизни, туда, где он должен был быть. Как оказалось, девочка Пиппа тоже попала в музей случайно — вообще-то дядя вел начинающего музыканта на прослушивание, и дядя погиб. В результате Тео и Пиппа не только лишились опеки родных, но и на всю жизнь заполучили чувство вины.

Обратите внимание — девочку зовут Пиппа, как героиню пьесы Роберта Браунинга «Пиппа проходит» (ровно 110 лет назад экранизированной Дэвидом Уорком Гриффитом). Там девушка-прядильщица, проходя по улицам города, поет песенки, и под их влиянием меняются люди, которые их слышат. То, что Пиппе внешне кажется благополучным, на самом деле таит в себе и вину, и боль, и гнусность; Браунинг рассказывает истории об убийстве, об обреченном на смерть карбонарии и о прочем, но, как полагается в викторианской пьесе, песни Пиппы все волшебным образом меняют. Драматическая ирония Браунинга заставляет сделать вывод, что добро и зло, правда и ложь перемешаны в реальной жизни чуть ли не до полной неразличимости. Или, говоря словами Бориса, «и плохое ведет к хорошему».

По большому счету Тео Декер изменился под влиянием искусства, картины «Щегол», где птичка изображена прикованной к насесту. Между тем Питер Гринуэй в эссе «Пять голландских фильмов, поставленных в воображении», сочиняет сюжет, касающийся взрывов порохового склада в Дельфте, во время которого ее автор Карел Фабрициус получил ожоги и вскоре скончался. А некий немецкий студент, изучив его недописанный холст, как и картины двух его погибших собратьев, пришел к выводу о «неистовом соперничестве и язвительно-враждебных отношениях художников друг к другу», а потом обнаружил в самих картинах скрытый смысл, свидетельствовавший о том, что все трое приложили руку к ужасному взрыву. (Мертвое тело студента вскоре нашли качающимся на воде канала в предместье Дельфта.)

Нельзя сказать, что Энселу Элгорту, исполнителю роли взрослого Тео, удалось на отведенном ему хронометраже передать перипетии психологической драмы своего героя. Финн Вулфард в роли юного Бориса получился очень эффектным (кстати, почему-то с годами, когда его уже играл Анайрин Барнард, его русский акцент резко усилился). А Николь Кидман, играя отстраненную, словно замерзшую в благополучном холодном доме миссис Барбур, в точности создала то, что стремился передать Краули, сказавший, что нарочитая или непреднамеренная холодность — увлекательный стартовый импульс для современной истории, романтической, комической или трагической.

Читайте также:

• Питер Гринуэй. Пять голландских фильмов, поставленных в воображении