В программе «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля показали отечественный фильм «Дылда», это новый шанс для Кантемира Балагова покорить главный смотр планеты после «Тесноты». Редактор сайта «Искусство кино» Егор Беликов — о том, насколько удачной получилась эта попытка.
Ия, она же Дылда (и действительно, очень высокая девушка), — зенитчица, комиссованная с фронта с контузией, после войны — медсестра в госпитале, и о прошлом напоминают лишь:
Ленинград образца конца 1945 года бесприютен: на его улицах никого не ждут, все сидят дома и плачут над пришедшими месяцы и годы назад похоронками. Подруг там встретят лишь первые ласточки нового времени — двое парней, рассекающих на машине в поисках легкой добычи. Одного Дылда сразу отошьет и еще руку ему сломает, а второй, сын привилегированной семьи (давайте я честно скажу, что мне этот артист кажется похожим на Путина), будет дальше ходить к ним в гости и носить продукты в обмен на крошки женского внимания.
У странной пары, Ии и Маши, немало тайн, и каннская номинация фильма «Дылда» на ЛГБТ-премию, «Квир-Пальмовую ветвь», уже выдала одну из них: неспроста они вместе живут. Но их вроде бы неожиданные лесбийские чувства останутся невыраженными, почти не высказанными и нереализованными. Действительно, демифологизировать выживших, превратить их из статуй, так и не оживших после войны-Горгоны, в людей, снова умеющих любить, — важно. Это смело, но это не кинематографический подвиг, а только интенция.
«Дылда» — второй полный метр 27-летнего Кантемира Балагова, сокуровского ученика. В его первой картине «Теснота» был момент, разделяющий на до и после, и не только фильм, а еще и жизнь зрителя: когда герои смотрели VHS-кассету со съемками настоящих казней первой Чеченской войны. Это была неожиданно ранняя и мощная кульминация, момент, ради которого все и делалось. Такой же искры «Дылде» не хватает, чтобы зажечься. Это фильм о мире, откуда ушла жизнь, радость, свет, но они должны вернуться: война в России никогда не закончится, но надо как-то жить. Но холодные, вялые героини, берегущие где-то слишком глубоко душевное тепло ленинградской зимой, так и не согреют друг друга.
«Дылда» — это аккуратная и очень художественная историческая реконструкция, которая во многом оглядывается на книгу «У войны не женское лицо» Светланы Алексиевич. Согласно ей, война советской женщины была совсем не та, что у плакатного красноармейца, который, отложив винтовку, с тем же героическим энтузиазмом принимается, вернувшись из Берлина, отстраивать разбомбленную Родину. История Аи и Маши — о том, как приспособиться, выжить, пусть даже изменив себе и себя. И пронизывающая честность, с которой Балагов об этом снимает, по-хорошему поражает.
Но, к сожалению, дальше вокруг героинь (не) обнаруживается дивный новый мир. Для сравнения с мирами Германов старшего и младшего миру Балагова не хватает воздуха, для сравнения с Хржановским — усердия. Все вопросы Кантемир решает, как было принято в кино испокон веков: героинь с новыми лицами ищет по кастингу среди выпускниц актерских отделений; декорации, пусть даже слегка оригинальные (из кадра вычищены вопиющие приметы эпохи, оставлена только разнообразная бытовуха, то, как постблокадный Ленинград видели не политруки, а простые возвращенцы и возвращенки), кажутся павильонными. Сценарий писателя Александра Терехова традиционен, а к концу излишне театрален: Ия, скажем, долго рассказывает, что внутри она пустая и нечем ей себя наполнить.
Чтобы показать, что вот-вот все заживет и расцветет и мы построим новую жизнь на обломках, Балагов вдруг демонстрирует не привычные для такого жанра сепийные цвета, а наоборот, яркие: зеленое платье из ситца (и вообще много зеленых элементов в кадре у тоже молодой, всего 24-летней операторки Ксении Середы), режуще-белый снег. Но ощущения пробивающегося ростка нет: апатия переходит в сон, молчание — в недлинные разговоры шепотом, неловкая аккуратная попытка лесби-домогательств — в припадок, но тоже бесшумный, без тряски на полу и пены изо рта, а такой припадок, чтобы никого не побеспокоить. Здесь жизни больше нет, во время постельных сцен могут заснуть, кажется, даже сами персонажи, и Ия с Машей так и не заведут еще ребенка, сколько ни пытаются зачать без любви c тем несчастливчиком, которого удалось уговорить.
Иногда кажется, что наше кино — это всегда про боль. Но в «Дылде» (во французских субтитрах ее зовут смешнее, la girafe) нет даже этой простейшей физиологической реакции на раздражитель, не доходит по слишком длинному спинному мозгу. Жизнь в предобморочном состоянии недостаточно кинематографична, как ни старайся, и фильм остается лишь натюрмортом.
Читайте также:
О Каннском фестивале:
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari