Эффект отсутствия: «На близком расстоянии» Григория Добрыгина

Второй фильм Григория Добрыгина, окончательно переквалифицировавшегося из актеров, то есть заложников отечественного кино, в режиссера, отважно партизанящего на оккупированной местности, удивляет своей серьезностью. Добрыгин наконец-то избавился от кокетливой, юмористической интонации — смех все огрехи спишет — и заговорил о вещах и явлениях сугубо огорчительных, ведь ничего забавного в России сегодня не происходит. Судя по финалу, в ближайшей перспективе знакомая уже драма национальных характеров почти наверняка обернется шекспировской трагедией, то есть вечным сном в зимнюю ночь.

Добрыгин опять не словоохотлив, чувствуя, что в стремительно мутирующем языке так и не найдется правды для окружающей лжи. Он предпочитает необходимый минимум не проговаривать, а показывать — в виде написанных от руки инструкций или всплывающих в окошке мессенджера мемасиков. В новом фильме Добрыгин много кому шлет свою любовь, и с Оливье Ассайаса стартует этот список дорогих сердцу авторов — неудивительно, ковид, полноценный персонаж истории, сделал всех нас либо персональными продавцами, либо покупателями боли. Вообще, лучше всего эмоциональное состояние картины характеризует статус «печатает» и дрожащее многоточие рядом.

Главная героиня «На близком расстоянии» Инга, знаменитая актриса, застрявшая в пандемию между прошлым и будущим (первое, ей, как и Родине, надо забыть, второе выбрать), сыграна Ксенией Раппопорт, актрисой, известной широтой диапазона. Добрыгин Раппопорт внезапно предлагает побыть человеком, выйти из тени собственной славы в поле чистого эксперимента, и мы признательны Григорию за смелость.

В этом поле одиноко, как и в жизни, как и в смерти, как и вообще везде — от просторной гардеробной, заполненной элитными брендами, до подсобки супермаркета, заполненной деклассированными элементами, мигрантами — всего один шаг. Первых от последних отделяет близкое расстояние. Еще и потому, что их страх безъязыкий: какой толк играть в театре, если заперт в своем полубезумии, словно на карантине. Способов выразить себя у Инги в итоге не больше, чем у курьера из Средней Азии. Его в этот мир не пустят, ей в этот мир не надо.

«На близком расстоянии» можно смотреть как «Паразитов» — критику капитализма и колониализма под видом триллера, а можно как безвоздушное синема-верите, перешедшее в онлайн. Можно вспомнить Антониони с его вечным ожиданием события, которое так и не случится, потому что жизнь по-прежнему славится своей вопиющей пустотой, но ближе всего Добрыгин подобрался к Ханеке, чей фильм «Скрытое» красуется у Инги на полке.

В реальности несчастье скрыто, оно спрятано, оно дремлет, оно печатает…. Чтобы в самый неподходящий момент явить нам свое отталкивающее существо. Крик о помощи всегда раздается слишком поздно, когда уже ничего не исправить и себе не простить. Разумеется, у Григория Добрыгина нет опыта и философского багажа Ханеке, а значит, он далеко не так жесток со своими героями, он больше наблюдает за ними, чем мучает. Да и Ханеке последние годы отказался от прямых истязаний, согласившись с непреложным законом экзистенции — жизнь сама всех замучает и прикончит.

«На близком расстоянии» обходится без морализаторства. Инге можно было бы вменить в вину нарциссизм, эксплуатацию с объективацией — больной, обессилевший мигрант для нее не человек, а способ — доказать подписчикам в Инстаграме право называться «интеллигенцией», глашатаем благих намерений, диктатором добра. 

Так и оставшегося анонимом курьера стоило бы осудить за холодный расчет и наглый обман — балансирующая на грани нервного срыва, блажная, беззащитная Инга для него не человек, а способ решить финансовые проблемы.

Но ведь понятно, что в этой пьесе без голоса про пустые комнаты оба персонажа — жертвы — друг друга, обстоятельств, ужасного времени и проклятого пространства. Пока они вырабатывают правила общежития, двигаясь наощупь по кривой судьбы и по арке фильма, скрытое в соседней квартире поднимает голову, печатает свой сценарий…. И последние останутся последними, а первые, хоть и на близком расстоянии, опять окажутся в стороне. Даже если против собственной воли.

Участь или случай творится почти в полной тишине, так автору сподручнее расслышать эпоху, не думать о мгновеньях свысока. Несправедливости нужна тишина, а редким вкраплениям света требуется музыка Игоря Вдовина, помещающая хроники ожидания чуда или беды в чуть ли не религиозный регистр. Кажется, что руки Инги и пленившего ее пленника в какой-то момент соприкоснутся, как на знаменитой фреске, и замерцает надежда, и в карцере отворится дверь. 

Увы, как и все печальные истории, эта тоже герметична. Дверь останется закрытой — стучите, как если бы хотели разбудить общество, но там никого, тем более надежды.