Глаза навыкате: «Раскрашенная птица» — самый адский фильм о войне

«Раскрашенная птица» выходит далеко за пределы очерченного круга фильмов о войне, являясь квинтэссенцией самых жестоких и непримиримых из них. Его невыразимо сложно воспринять, зрители на Венецианском фестивале, даже на пресс-показе, где вроде бы должны были оказаться самые подготовленные из нас, бежали, не дожидаясь окончания очередной сцены, а закрывая глаза, лишь бы больше ни секунды не увидеть, и прорываясь через соседские ноги (есть и такой, кстати, эпизод в фильме, только ноги там лошадиные, но дыра в одной из них — сквозная). 

Писателя Ежи Косинского (настоящая фамилия его семьи Левинкопф, так его родители прятались от холокоста), опубликовавшего роман-шокер «Раскрашенная птица» в 1965 году, обвиняли в плагиате: он, как считается, еще и не сам, а чужими руками (на момент «написания» романа он не знал английского языка) собрал книгу из украденных сюжетов польской литературы, той, что неизвестна была широкому зарубежному читателю. Изначально писатель утверждал, что история в книге автобиографическая. В 1991 Косинский покончил с собой — у него было плохое здоровье, и его травили журналисты.

Подлог как художественный прием, безусловно, не нов для литературы. Впрочем, режиссер Вацлав Мархоул (для чешского актера это второй полный метр в качестве постановщика — в 2008-м он снял «Тобрук» и на десять лет погрузился в «Раскрашенную птицу») вовсе не замечает в оригинальном романе обмана и преувеличений, он ставит все по тексту, а где-то докручивает его. Им движет идея снять универсальный фильм о войне, а значит, возможно, последний из них. Главный художественный мотив картины — насилие, основные режиссерские задачи — его деэстетизация, десакрализация, гарантия монотонности, предопределенности, универсальности жестокости.

Все страны Восточной Европы смешиваются в кадре в одно большое грязное село и лес — прифронтовые государства теряют перед жестоким молохом всякую национальную идентичность. Главный герой, мальчик из еврейской семьи, живет с бабушкой (родители, видимо, спасаются от холокоста), пока та в одночасье не помирает. После чего он начинает почти что против своей воли скользить от города к городу, из одной приемной семьи в другую, от очередного поломанного где-то глубоко внутри, сумасшедшего человека к следующему на своем пути.

В фильме много известных артистов из других картин, в том числе о войне, и каждый их образ неслучаен. Демоническому Удо Киру достался ключевой момент, где фильм превращается из псевдоэтнографической зарисовки о жизни оборванных народов Восточной Европы в тотальный театр ужаса и насилия (некоторые критики считают, что эта сцена и вовсе вдохновлена треш-хоррорами): он играет сумасшедшего мельника, который выловил главного героя из реки, чтобы появился невольный свидетель того, как он вынимает при помощи ложки глазные яблоки потенциальному любовнику его жены. Триеровский артист Стеллан Скарсгард — в роли совестливого нациста, который не решается расстрелять еврейского мальчика и дает ему сбежать (чуть ли не единственный добрый поступок в картине). Алексей Кравченко, выросший из седого ребенка в «Иди и смотри» (фильм, на который Мархоул оглядывается во многом) в красноармейца из «Раскрашенной птицы», делает мальчику больно по-другому — внушает ему что-то о величии сталинского режима: даже государственная система смерти, подавления и выдавливания одушевленного из человека будет в фильме репрезентирована. Война хоть так, хоть эдак подбирается к мальчишке, но сами боевые действия он ни разу так и не увидит. (Кроме перечисленных, появляются еще Барри Пеппер («Спасти рядового Райана»), Харви Кейтель, Джулиан Сэндз.)

Кадр по-германовски плотен, здесь правит настоящее, вся физиология — навыворот. С частями тел герои манипулируют как с вырезкой на кухне, без затей: несмышленый мальчик относит облизанные котами глаза (а чего котам еще делать) пострадавшему и кладет их ему в ладони, чтобы он, может, их обратно смог вставить. Совершенно бессмысленно ждать в «Раскрашенной птице» насилия, которого удастся избежать, — оно здесь предначертано рукой жестокого Бога. В фильме, наперекор Джармушу, даже мертвые умирают, и сама заглавная птица, раскрашенная для изуверского эксперимента белой краской, скончается, замученная своими же сородичами по стае, упав с небес (и еще сдохнет целый контактный зоопарк). Лишь мальчик, ненадежный рассказчик, пройдя войну и почти ни разу ее лично не повстречав, выживет, и то не факт — финал своей антонимической святостью и светлостью наталкивает на мысль, что это, возможно, предсмертная греза озверевшего младенца. Его герой не принимает все лишения стоически, но и актором в сюжете не является, — он, скорее, почти невидимый, хотя истязаемый, дух, свидетель невозможного ужаса.

Все герои (и даже мальчик проронит всего несколько реплик, хотя до какого-то момента кажется, будто он вовсе немой) говорят на полуискусственном плановом языке — межславянском, его знают несколько сотен человек в мире. Реплики на нем должны быть понятны любому носителю славянских языков, и ощущение понятности текста не покинет российского зрителя так же, как и чешского. (Кстати, только герой Кравченко разговаривает с ним на чистейшем русском — «Коммунизм — это поезд, а Сталин — машинист».) Таким образом Мархоул делает историю безымянного ребенка тотально универсальной.

Лишая мир в войне всякой красоты, Мархоул демонстрирует нам его кишками наружу — это труп, неправдоподобно страшный, и смотреть не получается, и нет сил отвести взгляд. Мне говорили, что «Раскрашенная птица» — фильм для терпил. Что ж, если это и манипуляция, то абсолютная, эталонная, а значит, априори примечательная с художественной точки зрения. Аналогия с фильмом Элема Климова более чем легитимна: Мархоул снял еще один «Иди и смотри», только в этот раз — лучше не ходи и не смотри, а иначе пеняй на себя.

Читайте также:

• Великое отечественное кино: эволюция наших фильмов о войне