Между порно и Холокостом

С чего следовало бы начать разговор об этих фильмах? Вероятно, с краткого прояснения контекста.

Напомню, что непосредственно после окончания войны, когда выжившие пленники концлагерей были выпущены на свободу, а режим, направленный на их уничтожение, — разгромлен и осужден, производство фильмов о Холокосте было по многим причинам совершенно невозможно. Позднее — когда масштаб геноцида стал понятен не только политикам, но и домохозяйкам, — оно стало теоретически возможно, но немыслимо практически. Еще позднее — Холокост возникает на большом экране как повод для документальной публицистики («Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма) — и интеллектуального кино («Ночи и туман» Алена Рене). В виде боковых ветвей этого интеллектуального сегмента можно рассматривать также «Ночного портье» Кавани, «Сало, или 120 дней Содома» Пазолини и тому подобные вылазки. Документальной же вершиной этого направления становится монструозное (более чем девятичасовое) «Шоа» Клода Ланцманна. К моменту его выхода в 1985 году Холокостом уже вовсю начинает интересоваться — и присваивать его себе — культурная индустрия, пресловутый масскульт. Разнообразие новых предложений простирается от безумных образчиков категории B (вспомним, скажем, сексплуатационный хоррор «Порнохолокост» Джо Д’Амато) до гораздо более многочисленного «солидного» fiction, балансирующего между различным жанровым кино и некой многозначительной «драмой». Умеренно шокирующие, умеренно исторические, умеренно развлекательные, новые фильмы о Холокосте служат благородному увековечению памяти жертв и героев, не считаясь с издержками упрощения, сентиментализма и вульгарности. Этому весьма разросшемуся сегменту картин («Список Шиндлера», «Сын Саула», имя им легион), и принадлежат, собственно, свежевыпущенные «Уроки фарси» и «Сопротивление».

Тем, кто сохраняет повышенную чувствительность к событию Холокоста, к его, условно, невыразимости (сохраняет благодаря прочитанной ли литературе или природной чуткости), остается принять как данность, что за минувшие годы Холокост превратился в, страшно сказать, такой же сюжет, как и все остальные, в тему не лучше и не хуже прочих, и не жаловаться на то, что за столь особенную материю в наши дни преспокойно берутся далеко не самые, прямо скажем, талантливые режиссеры — такие, как Перельман («блондин играет хорошо») и Якубович («брюнет играет плохо»). Навскидку в голову приходит лишь одно (что не исключает других) кинопроизведение масскульта, о котором можно сказать, что оно, пожалуй, справилось со сложнейшей задачей представить Холокост, во-первых, бескомпромиссно кошмарным (насколько позволил жизнерадостный жанр) и, во-вторых, не следующим с «мусульманской» (вспомним Примо Леви) покорностью акцентам, пафосу и подразумеваемому эмоциональному заряду, заведомо подстерегающим нас в этом нарративе. Речь о комедии Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна» (притом что и она работает скорее как философская концепция, нежели как киноискусство). Большинство же остальных картин в жанре Holocaust porn, включая всяческий «авторский артхаус», отличает, насколько могу судить, предсказуемость, схематизм, дидактизм, художественно заурядный уровень с элементами натурализма и карикатурности. Коротко говоря, кино это, как правило, интеллектуально и образно бедное, хотя и снятое из лучших побуждений. По этой же причине взыскательные критики о них, как правило, не пишут, потому что ругать не комильфо, а хвалить не за что. 

«Сопротивление» — пример именно такого рода. Здесь тоже нет никаких художественных или формалистических вольностей, никакой неожиданной смысловой ревизии. Здесь тоже запечатлены плоские одномерные персонажи-типажи, действующие в жесткой сюжетной конструкции, прошитой справочными интертитрами, а грубо-натуралистические эпизоды выдают не столько изобретательность режиссера, сколько его прямолинейность, если не садизм. Невысокая оценка фильма на Rotten Tomatoes — в районе 50–60% — в данном случае соответствует объективному положению дел. 

Впрочем, есть и плюсы. Среди них — обращение к фигуре Марселя Марсо (Джесси Айзенберг), похвально сумевшего совместить таланты мима с работой по вызволению детей из лап неизбежной, казалось, смерти. А также идея сопротивления (см. название картины) как неожиданно пацифистской стратегии, направленной не на уничтожение врага (не все же способны и хотели бы убивать, пусть даже гитлеровских солдат), а на спасение того, что враг стремится уничтожить. Интересна и идея пантомимы как универсального средства коммуникации, преодолевающего — в замысле — языковые барьеры и цензурные ограничения. Впоследствии она получит развитие у ряда авангардных киноутопистов вроде Стэна Вандербика — с той поправкой, что в этих экспериментальных синеданс-проектах пантомиму заменит танец. Согласно нескольким эпизодам в «Сопротивлении», искусство Марсо обладает могучей гипнотической и даже мобилизующей силой, способной воздействовать на массы. Впрочем, практически весь остальный массив происходящего в фильме остается невыразительным и шаблонным. Даже при эмоциональной и остросюжетной заряженности все его коллизии складываются в безупречную агиографию главного героя, в безупречный Рublic Relations. Перечисление плюсов завершу напрашивающейся исторической параллелью: не имеет ли смысл гражданам России присмотреться к опыту антифашистского сопротивления, показанного в фильме? Не окажется ли этот опыт актуален в нынешних условиях, то есть в обстановке неуклонно нарастающего террора?

В более остроумных, но тоже далеких от совершенства «Уроках фарси» сеттинг концлагеря был использован для образования любопытной симбиотический пары «немецкий офицер и узник-самозванец», в которой именно офицер нетривиально оказывается фигурой страдательной и обманутой. Что как бы намекает: вопреки унылому однообразию уже имеющегося ассортимента смысловой потенциал Holocaust porn еще далеко не исчерпан.