Неси свою ношу: «Девушка, подающая надежды»

«Что ты вообще здесь делаешь?» — спросит бывший однокурсник белокурую Кассандру (Кэри Маллиган) за стойкой заурядной кофейни. Когда-то Кэсси подавала большие надежды в медицинском колледже, но единственная не преуспела среди ровесников и теперь с кислой миной наливает кофе посетителям, на которых ей откровенно плевать (в кофе, если что, она тоже может плюнуть). Все покатилось к чертям, когда несколько лет назад лучшая подруга Кэсси Нина покончила с собой. Ее, вдрызг пьяную, изнасиловал на студенческой вечеринке один из популярных студентов, а его друзья сняли это на камеру. Пострадавшая девушка приходила с жалобами в деканат, но потом отказалась от заявления, запуганная адвокатом насильника. Отсутствующая в кадре Нина и есть главная героиня фильма — девушка, подававшая надежды, которой не суждено было вырасти в женщину: от нее остались только тинейджерские фотографии и лучшая подруга, которая ничего не забыла. Славные ребята, улюлюкавшие во время изнасилования, успешно окончили колледж, построили врачебную карьеру, получили трофейных невест и живут в иллюзии, что не сделали в этой жизни ничего плохого. Кэсси живет, чтобы напомнить им, что это не так.

Каждые выходные героиня Кэри Маллиган надевает что-то сексапильное, красит яркой помадой «идеальные губы для минета» по видеоурокам на YouTube и приходит в ночной клуб, где играет пьяную в стельку: и почти всегда находится доброжелатель, готовый отвезти «девушку в беде» до дома. В такси очередной парень меняет адрес девушки на свой, приводит к себе в квартиру, подливает ей выпить, кладет на кровать или начинает приставать к ней еще на диване в гостиной, несмотря на то что «беспомощная» Кэсси просит остановиться. «Что ты сейчас делаешь?», сказанное трезвым женским голосом, пугает каждого до трясучки: из податливого тела анонимный секс-объект превращается в живого человека с волей, который не только готов за себя постоять, но и может вспомнить каждую минуту прошедшего вечера.

За долгие годы Кэсси не встретит ни одного мужчины, который действительно довез бы ее до дома, уложил спать и проследил за ее безопасностью, зато в маленьком блокноте соберется длинный список с именами всех местных «хороших парней». Охота Кэсси закончится четырьмя последними мишенями — предателями Нины: общей подругой, которая приняла сторону насильника; равнодушной деканшей, решившей «не портить перспективному парню жизнь»; адвокатом-манипулятором и самим насильником, который уже готовит четырехэтажный торт к долгожданной свадьбе. В сюжете «Девушки, подающей надежды» стыд движется по кругу — когда-то незаслуженно пережившая его Нина возвращает стыд тем, кто ее предал. Через Кэсси Нина отыгрывает один и тот же подростковый сценарий со всеми встречными мужчинами: ретравматизируется с триумфом, но и на том свете не может найти покой.

C четырьмя номинациями на «Золотой глобус» и пятью — на «Оскар» «Девушка, подающая надежды» — один из самых громких профеминистских фильмов с посланием против насильственного общения, попустительства преступлениям и обвинений жертв. О мести женщины за надругательство над собой сняты десятки драм — от фильма «Невеста была в черном» до «Девушки с татуировкой дракона», — но детальное проговаривание поддержки насильников в массовом кино на такой громкости, кажется, звучит впервые.

Гибридный образ шакалихи в овечьей шкуре тоже что-то свежее: Кэри Маллиган играет несносную мизантропку в духе героини Энид в инди-классике Терри Цвигоффа «Мир призраков» и одновременно чуть ли не Бритни Спирс с леденцом во рту. Поп-культурное напыление — от композиции кадра до цветовых решений — фастфудная подача истории о возвращении тела себе. К упомянутой Бритни Спирс и ее страстному хиту Toxic режиссер обратится в саундтреке: только в оригинале песни поется об опасном парне, вызывающем привыкание, а в римейке «Девушки...» речь явно идет о ядовитой мстительнице, идущей на убийство в вульгарной стриптизерской форме медсестры (Бритни Спирс в клипе Toxic была наряжена другим популярным секс-объектом — стюардессой).

История с изнасилованием вымышленной Нины в кампусе не исключительная, а рядовая: системная проблема с домогательствами и сексуальными преступлениями стала обсуждаться за несколько лет до движения #MeToo. В 2014 году студентка Колумбийского университета Эмма Сулкович носила на спине по кампусу синий матрас, на котором ее, по ее словам, изнасиловал другой университетский студент. Куда бы ни отправлялась Эмма в течение учебного года, она тащила двадцатитрехкилограммовый матрас за собой — от столовой и внутреннего двора до мастерской и спальни. Акцию «Неси свою ношу» (Carry that weight) студентка сделала выпускным проектом на факультете изящных искусств, чтобы привлечь внимание к изнасилованиям и домогательствам в кампусе, игнорируемым как «серая зона» и «побочные эффекты» студенческой жизни. История разорвала The New York Times и The Daily Beast и даже получила отдельную страницу в Википедии: если бы не шумиха в медиа, по кейсу Сулкович и аналогичным жалобам в других университетах, скорее всего, ничего бы не предприняли. Тогда выяснилось, что для обсуждения проблемы не существует ни адекватного языка, ни моральных стандартов, ни универсальной процедуры: претензия Эммы воспринималась как частный случай коллективного негативного опыта. В конце концов, у кого в университетские времена не случается неудачный секс?

Нарушение личных границ и опасное поведение в колледже — давно нормализованная студенческая практика в Штатах. Всеобщий промискуитет, свободные отношения, «секс по дружбе» (friends with benefits), вечеринки с попойками и наркотиками, братства и сестринства с жесткой иерархией, флирт и беспорядочный секс, о котором часто жалеют на утро, — как будто бы просто попадая в кампус, студент вписывается в эти условия по умолчанию. Университетские общежития — зона без правил, когда это удобно руководству: что-то в духе «что было в Вегасе, остается в Вегасе». На помутненный рассудок, дурную память, подростковый максимализм, юношескую неопытность и необходимость горьких уроков взрослые, принимающие решения, списывают жалобы доверившихся им подростков. Воспользовавшись отговоркой «он сказал — она сказала» (так называют ситуации, когда взаимные показания сторон разнятся, а фактических доказательств для суда нет), Колумбийский университет на первых порах замял противоречивую историю Эммы Сулкович. Как и придуманный медколледж Кэсси и Нины. Когда Нина решает получить поддержку друзей, близкая подруга, несмотря на наличие видео с доказательствами, берет сторону насильника; руководство факультета решает не портить судьбу перспективному студенту; адвокат защиты запугивает и шантажирует студентку, чтобы она отказалась от жалобы.

«Неси свою ношу» — подходящее название не только для перформанса с матрасом (западные журналисты в свое время высокопарно сравнили шествие Сулкович с восхождением Христа на Голгофу), но и заголовок для нынешнего молодого поколения, которое пытается на своих синяках, шишках и судебных исках установить границы добровольного и насильственного секса. Как выглядит активное согласие? Через сколько стаканов пива можно констатировать «измененное сознание»? Как, полагаясь на воспоминания, определить момент, когда что-то пошло не так? Как принимать чью-то сторону, не игнорируя стыд, оговор, клевету, алогичные поступки, откровенную ложь ради самозащиты? Как смотреть на давнее прошлое оптикой настоящего? «Мы были детьми» — это правда или оправдание?

Режиссер фильма, дебютантка Эмиральд Феннелл, делится в интервью, что нет ничего страшнее разрушенных иллюзий о своей праведности:

«Хотела бы я, чтобы кто-то постучал мне в дверь и ударил меня по лицу или подошел ко мне и сказал: “Я знаю, ты считаешь себя хорошим человеком, но это не так. И если ты мне откроешь, я покажу тебе, что ты ошибаешься”. Это же наш самый большой кошмар. Никто не в состоянии этого вынести».

Вспомним сюжеты подростковых университетских фильмов — от «Американского пирога» до «Правил секса»: как часто сюжет «уломать девушку» подается как комедийный, всего лишь препятствие героя-мужчины на пути к инициации, захватывающий квест, требующий смекалки.

«Больше всего огорчает, — продолжает Фeннелл, — что для очень многих людей это было частью культуры соблазнения. Так правда поступали “хорошие люди”. Это была шутка, лазейка для многих».

Маллиган и Феннелл рассказывают, что намеренно работали в фильме с эстетикой конца 1990-х и начала 2000-х — времени расцвета колледж-комедий о муравьях в штанах, евротурах и испанских гостиницах — и ориентировались на актерскую игру в ромкомах двадцатилетней давности.

«С комиками так волнительно работать, потому что им правда интересны такие вещи, как стыд. Ты часто обнаруживаешь, что они об этом много размышляют и говорят. И герои в этом фильме — злодеи не в каком-то сексуальном смысле. Они — злодеи в своей заурядности: ленивые, толстокожие, эгоистичные слабаки», — подытоживает Феннелл.

В середине фильма, однако, появляется трещина, которая губит «Девушку...», как погубила многие другие профеминистские манифесты нашего времени. После едкой легкомысленной увертюры начинается череда серьезных жизненных уроков. Персонаж Кэсси вообще не существует вне плана возмездия: с каждой новой сценой мы не узнаем о ней ничего нового, свежего, увлекательного или неожиданного, что делало бы ее интересной для наблюдения во времени. В «Девушке...» недостаточно палпа, чтобы кино можно было маркировать как слэшер категории Б, но, по сути, перед нами линейная история терминатора с дидактическими перебивками о коллективной вине. Тем временем черный юмор, проходные детали и интерес к обстоятельствам и месту действия могли бы продлить фильму жизнь: у сатиры в американском инди долгая история и прекрасные учителя — от Тодда Солондза и Хэла Хартли до Александра Пэйна и Миранды Джулай. Увидим ли мы в ближайшие годы больше историй в духе «Тони против всех», в которых поломанная психика героини — отражение неадекватных обстоятельств и коллективного сумасшествия, вторгающихся в нашу алогичную жизнь?

Вторая большая проблема «Девушки...» — overexplaining: повторение и разжевывание мотиваций, морали и характеров героев, чтобы у зрителей точно не возникло сомнений, что и зачем они смотрят. Недавние «Скандал», «По половому признаку», «Скрытые фигуры» или «Ангелы Чарли» иллюстративны, лишены второго слоя и похожи на методичку курсов по бизнес-английскому и либеральной этике. Персонажи «Девушки...» в нервных диалогах тоже общаются репликами искусственного интеллекта и спекулятивных заголовков «Что не так с...». «По-вашему, она виновата в изнасиловании, потому что была пьяная?», «Все выглядит иначе, когда речь о том, кого вы любите», «Разве презумпции невиновности не существует?» будто скопированы из телеэфира, этического HR-семинара или треда в соцсетях.

«Девушка, подающая надежды» — отличный пример массового кино, которое берет на себя образовательно-воспитательные функции спасения людей из первобытности. Осознанный мейнстрим — от сериала о подростках «Сексуальное просвещение» до брачной мелодрамы «Малкольм и Мари» — сейчас, кажется, в первую очередь занят перевоспитанием аудитории через проговаривание и повторение. Так фильмы перестают быть собственно фильмами и перенимают подход ангажированных медиа: в декларативной форме и на простейших примерах донести политическое послание, чтобы аудитория быстро и однозначно усвоила полезную информацию. Именно так беднеют киноязык, сценарный спектр и актерский диапазон, а продукт культуры превращается в корпоративный тренинг, привязанный к теме года и облаку актуальных тегов.

Текст был впервые опубликован в №3/4 ИК (2021) под заголовком «Что не так с...»