«Нежный восток»: королевство приморской земли

Лилиан (Талия Райдер) вместе с одноклассниками из реднековской Южной Каролины приезжает на экскурсию в столицу США. И пока лихие тинейджеры пропускают мимо ушей болтовню гида, планируя более веселую программу, героиня Райдер смотрит на них скучающим и безучастным взглядом. Вечером в караоке-баре Лилиан отлучается в уборную, где напротив зеркала поет песню под названием Evening Mirror, тем самым как бы открывая «зазеркалье» и заодно сам фильм — в этот момент начинаются титры. 

Неожиданно в бар вламывается вооруженный сторонник теории заговора, требующий выдать ему всех педофилов. Местный антифашист спасает Лилиан и отвозит в коммуну фриганов. На следующий день его банда готовит налет на лагерь неонацистов. Там Лилиан встречает альт-райт профессора Лоуренса (Саймон Рекс), скрывающего идеологическую позицию от левых коллег из академии. Дальше девушку ждет знакомство с нью-йоркскими самодовольными режиссерами и фундаментальными исламистами. Ну а зрителя — странное погружение в тематический парк развлечений Америки.

Первое, что бросается в глаза, — это идеологическая нейтральность Лилиан, особенно ярко считывающаяся на фоне других радикально настроенных персонажей. Но эту нейтральность точно нельзя назвать осознанной позицией, да и вообще «позицией» — ее траектория начинается с пассивности и мимикрии. Иначе говоря, героиня лишь принимает или игнорирует нарративы, с которыми знакомят ее спутники. Так, неонацист Лоуренс, своего рода Гумберт Гумберт, рассказывает ей о снисходительной позиции европейских интеллектуалов по отношению к незрелой культуре Штатов, а парень-антифашист — о роли художника в современном мире. Эти мысли Лилиан позже воспроизводит уже сама, и, аналогично с именами, — она берет чужие истории, чтобы выгодно устроиться в новых обстоятельствах.

Одна из загадок фильма — как этой девушке удается очаровывать всех на своем пути? Быть может, это своего рода магия отрешенности и кажущаяся необычность, характерная для night dream girls (слово dream здесь следует понимать как фантазию). Ведь что происходит с Лоуренсом, поклонником Эдгара Аллана По, когда Лилиан представляется именем Аннабель — именем первой любви Гумберта Гумберта, которое, в свою очередь, отсылает к одноименному стихотворению По? Он чуть ли не сходит с ума от счастья! Лоуренс сразу же признает в ней ту самую «нимфетку» из прочитанных романов, но его любовь — чисто платоническая, словно ожившая книжная фантазия. 

Этому общему эффекту магичности и «нездешности» героини способствует эстетизированное визуальное оформление фильма. Шон Прайс Уилльямс использует 16-мм пленку, которое дает крупное зерно, а также разнообразные цветофильтры — в основном с теплым галогеновым светом, растекающимся по кадру. Последнее справедливо для интерьерных сцен, в которых Лилиан преимущественно находится одна, где быстрый, скачущий, темп повествования уличных эпизодов как бы застывает.

Тематически и интонационно Шон Прайс Уилльямс продолжает традицию американского независимого кино, которую задали «маргинальные» режиссеры Ларри Кларк, Грегг Араки, Хармони Корин и Ричард Линклейтер (в первую очередь его «Бездельники»). Речь идет про иронично-мрачный взгляд на американский человеческий удел как на тотальное фрик-реалити-шоу. В этой Америке альт-райт теории заговора оборачиваются правдой, а леволиберальный рай Восточного побережья оказывается мифом.

Уилльямс еще и заимствует структурные приемы у старшего поколения. В первую очередь это эпизодическое повествование (здесь — обрамленное интертитрами из немого кино; тогда как авторы 90-х избегали подобных виньеток). Пожалуй, самым ярким примером такого типа повествования будут уже упомянутые «Бездельники». В них переход от одного эпизода к другому совершается бесшовно — каждый из новых героев незаметно появляется в кадре еще до того, как получит эстафетную палочку в рассказывании своей истории. То есть камера сама выбирает, кто будет рассказчиком и что будет дальше. Нечто похожее происходит и с Лилиан. Она, будучи главной героиней, не формирует повествование, а отдается логике случайного.

Именно недоразумение и случайность выступают основными двигателями сюжета в «Нежном востоке». Согласно этому принципу протекают все знакомства девушки, или, например, разворачивается одна из самых ярких сцен, в которой герой Джейкоба Элорди на съемках исторического фильма стреляет из игрушечного пистолета, но в ответ получает уже настоящую дробь в голову, после чего начинается пальба.

Авторы тех лет сторонились эмпатии по отношению к героям, да и вообще какого-либо четко обозначенного отношения к ним. Можно вспомнить педофила Билла Мейплвуда из «Счастья» 1998 года, которого Тодд Солондз не осуждает, согласно консервативной логике, и не намекает на «оправдывающие» аспекты в психическом состоянии. Короче говоря, в том кино, как выразился американский киновед Джеффри Сконс, герои «были поюзаны судьбой» — и что бы с ними ни происходило, от режиссера не стоило ожидать авторской позиции или финального суждения. Тогда как Шон Прайс Уильямс откровенно симпатизирует Лилиан. Ей всегда удается выйти сухой из воды, более того, с каждой новой встречей она теряет образ флегматичной путницы и обретает циничную самостоятельность, некую, пусть и негативную, но позицию. В этом смысле «Нежный восток», конечно, прочитывается как выпад Шона Уильяма Прайса в сторону оголтелых политических убеждений и идеологий, а Лилиан выглядит как новая героиня, олицетворяющая очередной виток нигилизма в американском кино.

Однако финальный кадр предлагает еще одно прочтение «Нежного востока» — не как сатиры, но, скорее, как автофикционального произведения. В нем Лилиан на фоне американского флага с вызовом и ухмылкой идет на зрителя, смотря прямо в камеру. Этот взгляд есть взгляд самого Шона Прайса Уильямса, до того как он стал самостоятельным режиссером, а если точнее, в момент завершения работы над фильмом. 

Уильямс как бы разоблачает свое присутствие — не просто свою симпатию к Лилиан, а именно метафорическую тождественность с ней. Ведь до этой картины Уильямс был оператором — техническим работником, который мимикрировал, как и поначалу Лилиан, под желания и требования больших «идеологий», то есть признанных авторов. После хулиганского дебюта он наконец отправляется в собственный, если угодно, критический путь в американском независимом кино. Неудивительно, что недавно Уильямс назвал A24 «фабрикой», а ее фильмы «математическими формулами». Также нельзя не вспомнить один из первых кадров, в котором Лилиан (и Шон Уильям Прайс) подмигивает зрителю, уже предвкушая, чем история закончится — обретением собственного взгляда.