Одержимый чудотворец: «Шарлатан» Агнешки Холланд

Холланд всегда отличалась от других польских режиссеров, работающих за границей (Романа Поланского или Ежи Сколимовского), тем, что не теряла связи с центрально-европейской тематикой и регулярно обращалась к фундаментальной для этого региона проблеме существования личности в условиях несвободы. В более широком контексте ее внимание привлекали неординарные персонажи, бесконечно преданные своему делу или идее, причем не только такие знаменитости, как Бетховен («Переписывая Бетховена», 2006) или Рембо и Верлен («Полное затмение», 1995), но и, например, малоизвестный журналист Гарет Джонс (в одноименном фильме 2019 года), первым рассказавший миру о Голодоморе. Всем этим историческим фигурам свойственна страстность, даже одержимость, порой болезненная, — неслучайно одна из ранних картин Холланд, повествующая о деятельности польских революционеров в 1905 году, называлась «Лихорадка» (1981). «Шарлатан» — последняя на сегодня работа классика польского и мирового кино — продолжает эту линию.

Фильм снят в копродукции Чехии, Ирландии, Словакии и Польши на чешском языке, стал в Чехии хитом проката и триумфатором национальной премии «Чешские львы» и был выдвинут на премию «Оскар» от этой страны, не чужой для Холланд, получившей режиссерское образование в пражской ФАМУ. В центре картины — драматическая история целителя Яна Миколашека, прославившегося еще до Второй мировой войны, а впоследствии практически забытого. Симптоматично, что начальные титры этого вольного байопика (о главном герое не так уж много известно) сопровождает хроника похорон второго президента ЧССР Антонина Запотоцкого. Он был одним из самых высокопоставленных пациентов Миколашека, но важнее другое: Холланд не просто экранизирует биографию, а погружает зрителя в социально-политический контекст Чехословакии конца 1950-х годов.

«Мы не видим, насколько сложно прошлое, делим его игроков на героев и трусов, атакующих и атакованных, жертв и палачей. Упрощая историю, мы ее фальсифицируем. Делаем из нее бесполезную сказку, где преступления и заслуги одинаково реальны и не влекут за собой никакой ответственности», — рассуждала режиссер после премьеры . Действительно, в личности Миколашека (актер Иван Троян) отразились многие противоречия — не только и не столько эпохи, сколько человеческой натуры.

С одной стороны, он, без всяких сомнений, жертва системы. В начале ленты показано, как за главным героем следят, как его травят в газетах и вскоре арестовывают, разумеется, среди ночи, по сфабрикованному делу. Ни очевидные заслуги перед пациентами, ни возраст, ни проблемы со здоровьем не становятся для госбезопасности преградой. «Верь, и вера твоя спасет тебя. Так вы говорите клиентам?» — иронически спрашивает прокурор. «Так говорил Иисус», — парирует Миколашек.

Репрессивная Чехословакия предстает на экране подчеркнуто холодной, металлически-серой, хотя это вроде бы уже не самые темные времена («Сталин бы тебе показал!» — восклицает гособвинитель). Камера словацкого оператора Мартина Штрбы фиксирует мрачные коридоры, блестящие решетки тесных тюремных камер, грязные улицы. Лишь однажды визуальную монотонность нарушают ярко-желтые цветы во дворе тюрьмы — как напоминание о другой жизни и призвании героя.

На контрасте с угрюмой послевоенной реальностью решены флешбэки, проникнутые светом и будто даже ностальгической тональностью, хотя именно в этих эпизодах, составляющих примерно половину фильма, Миколашек раскрывается совсем с другой стороны — как человек весьма противоречивый. Холланд любит ретроспекции, порой даже злоупотребляя ими, но здесь они действительно необходимы. Интересно, что героя в молодости сыграл Йозеф Троян, сын исполнителя главной роли. Режиссер последовательно, в неспешном темпе показывает, как Миколашек, получивший ранение после неудачной попытки самоубийства в окопах Первой мировой, вначале почти случайно открывает в себе талант лечить при помощи трав. Затем он проходит школу у народной целительницы, ставящей диагнозы по бутылочкам с мочой больных, и после ее кончины становится самостоятельно практикующим врачом. Тем не менее он все время повторяет: «Я не доктор». И столь же часто: «Я должен лечить».

Холланд не ставит под сомнение способности Миколашека, не оценивает его компетенции, дабы не уподобляться власть имущим, будь то нацистам или коммунистам, относившимся к нему с подозрением и завистью. Толпы страждущих, которые ежедневно выстраивались у дома «шарлатана», и тысячи вылечившихся говорят сами за себя, — тем более что едва ли не у всех членов съемочной группы родственники пользовались услугами целителя. Автору фильма интереснее иное — драма человека, живущего исключительно своим делом. Он действительно не может не лечить, за неимением ничего другого. Его верный ассистент Франтишек (Юрай Лой) в годы нацистской оккупации говорит: «Пусть даже у тебя была бы татуировка со свастикой, ты все равно делаешь для людей больше, чем движение Сопротивления». Можно ли назвать Миколашека коллаборационистом? Каждый зритель ответит для себя сам.

Несомненно одно: главный герой далеко не святой. Военная травма, конфликт с отцом, наконец, скрываемая гомосексуальность — все это, безусловно, сказывается на его отношении к людям и миру. В «Шарлатане» есть моменты шокирующей жестокости, например, когда юный Ян по просьбе своей учительницы убивает только что родившихся котят. Его первый секс с Франтишеком начинается, по сути, как изнасилование. Впрочем, страшнее психологическое насилие, на которое способен целитель, что ярко продемонстрировано в сцене, когда он узнает, что жена Франтишека ждет ребенка, и требует избавиться от него…

Миколашек — одинокий эгоцентрик, зацикленный на своем даре. Может сложиться впечатление, что даже финансовую помощь беднякам он оказывает не из благородства, а чтобы доказать собственную значимость. Иван Троян, знакомый российским зрителям в основном по фильмам чешского режиссера Петра Зеленки («Хроники обыкновенного безумия», 2005), точно передает преданность героя делу (но и его гордыню), которая во время суда заставляет заложить коллегу, лучшего друга и любовника в одном лице. Чудотворец Ян не обладает даром любви и прощения — но они есть у Франтишека, и поэтому финал, несмотря на весь драматизм, оставляет неоднозначное ощущение и немало вопросов. Кажется, именно к этому стремилась Агнешка Холланд.