Остров русского безумия: «Гуляй, Вася! Свидание на Бали» Романа Каримова

Двадцатый век… Еще бездомней,

Еще страшнее жизни мгла

(Еще чернее и огромней

Тень Люциферова крыла).

А. Блок, «Возмездие»

Замени в строчках Блока (книга его стихов появляется в первой части «Гуляй, Вася!») крыло Люцифера на экран смартфона, а двадцатый век — на двадцать первый, мало что изменится. Русский человек так и остался сиротой, борющимся с окружающим хаосом и страхом смерти. По крайней мере, такое впечатление складывается на начальных эпизодах сиквела.

Экзистенциальный, простите, ужас охватывает незадачливого подкаблучника Пашу (Борис Дергачев) в одной из первых сцен: устав от маниакального контроля жены, он решает покончить собой. Но не тут-то было: друг Митя (Ефим Петрунин), «идеальный муж» из первой части, зовет на Бали. По сказочной логике чудо-остров, конечно, спасет от суицида, а заодно поможет исправить прошлые ошибки, в том числе исторические. Ведь пока не проживешь травму, судьбу свою не изменишь, говорит нам популярная психология.

Разумеется, отправляются на Бали и другие персонажи: то ли в надежде познать себя, то ли чтобы отомстить воображаемым и реальным обидчикам за свою стремную жизнь. Кажется, что героев теперь объединяет далекий остров — место, где каждый получает то, что хотел, заветная русская утопия. Однако сказка не выходит стройной: режиссер жонглирует жанрами, пародируя все на свете: от китайских боевиков «уся» с летающими ножами до ромкома и бадди-муви. Довершает пародию дробный монтаж, в котором, как в волшебном зеркале, отражается абсурд нашего мира.

Один из его элементов — русская версия капитализма, достойная отдельного стеба. Успешен в этом мире самый хитрый, а не трудолюбивый. Поэтому в бизнес-классе на Бали летит жена Паши, контрол-фрик Кира (Вера Кинчева) вместе с приятелем-психологом. Подчиненный ей муж — в экономе, ну а «двоим из ларца», провинциальному качку Максу (Роман Курцын) и его напарнику, достается багажный отсек. По иронии судьбы (для особо непонятливых картина Рязанова дважды цитируется Каримовым) постсоветский капитализм за каждым закрепил свое место, а вовсе не уравнял в правах, как рассуждал об этом Макс в первой части.

А раз так, значит, каждый выживает на острове как может. Паша, например, спасает свою шкуру от аборигенов, а затем ищет смысл жизни в коммуне Данко (Владимир Карпук) — недобитого позднесоветского романтика, цитирующего стихи шестидесятника Роберта Рождественского. Преуспевающая Кира ходит на экскурсии и медитирует в зале тишины — чем еще заняться «праздному классу», дабы убить скуку? Ну а Макс со своим другом — аллегория «глубинного народа» — добывают деньги нелегальными путями: то байк угонят, то ножи местным впарят, а то и в боях без правил поучаствуют.

В этом театре абсурда можно угадать «еще одну» русскую треш-комедию, повод для часового троллинга от Badcomedian. Вот только патетика «оттепельной» поэзии и выкрутасы формы располагают к поиску другого смысла. Оказывается (мы и не знали!), воспоминания о позднесоветском детстве и соответствующая мифология скрепляют героев больше, чем доступный интернет и деньги. Потому-то в кадрах флешбэков используется эффект затертой пленки — фальшивой стилизации под ретро.

Заведомо условный мифологический сюжет о сумасшедших приключениях на далеком острове — только предлог, чтобы сказать: реальный мир глазами русского человека — фикция, религия — тем более. Потому сказочная русская красавица, гулящая Василиса (Любовь Аксенова), исполняет ритуал привлечения суженого в образе монашки. И ей верят, ведь нет ничего убедительнее плохого спектакля в правильных декорациях. Абсурд неистребим, поэтому можно лишь подчиниться его логике — стать юродивым, сыграть роль безумца, и тогда Вселенная воздаст тебе. Азбука русской культуры, если не знали. 

Как и первый фильм, «Свидание на Бали» — еще и сатира на «общество спектакля», где каждый человек — подделка, набор ложных идентичностей. Единственный верный друг — это миф, вымысел, представленный в виде смартфона, тоски по прошлому или фантомной цели отомстить обидчику. Так что персонажи фильма обречены на непонимание. «Не понимаешь ты меня», — говорит Паша «маленькому Ленину» Данко. Тому комфортно внутри созданного мифа, где можно чувствовать свою власть над туземцами и заглушать свое сиротство (родители погибли на Бали) высокими словами. Ресентимент победил, призрачное прошлое оказалось привлекательнее серого настоящего. А война с воображаемым врагом — теперь лучший рецепт убежать от себя и от пугающей реальности за пределами маленькой коммуны.

По-видимому, Данко — и есть скрепа сегодняшней России. Самая искренняя подделка под советский миф, сохраняющая не только тягу к пафосу, но и дух романтизма. В мире, где универсальный язык умер, соединить разобщенных героев могут лишь советская поэзия и крестьянский труд на чужой, но уже ставшей своей, земле.

Поэтому лента Каримова интонационно, а не только цитатами, напоминает фильмы Рязанова: безжалостная ирония над социальным порядком соседствует у него с поэзией, которая только и поддерживает веру в человека. В «Иронии судьбы» и «Служебном романе» герои читают друг другу стихи и только так начинают понимать друг друга, видеть за набором социальных масок личность. В финале «Гуляй, Вася — 2» Паша вспоминает строчки из Рождественского, чтобы, наконец, осознать:

Человеку

мало

надо.

Лишь бы дома кто-то

ждал.

Дополняет идиллию еще один романтический штамп — море. Это единственная свободная стихия в мире тотально несвободных и отчужденных людей, она-то и принимает их. Осиротевшие россияне могут только слиться со стихией, подчиниться вихрю истории, забыв о классовых противоречиях. Может, там они обретут себя и восстановят утраченную связь с прошлым и друг другом.