Отрада из ада: «Агнец» Вальдимара Йоханнссона

Его первый вздох легко спутать с приливной волной, снег под тяжелыми шагами скрипит так, что слышно по всей округе. Впереди заплутавший в метели табун лошадей жмется в попытках сохранить хоть какое-нибудь тепло, но, едва взглянув ему в лицо, скакуны в ужасе разбегаются. Когда он заходит в хлев, никто не может его остановить, Рождество здесь — всего лишь дата на календаре, а колокольный звон и радиотрансляция молитв — бессмысленный фоновый шум. Человеку здесь делать нечего.

Ингвар и Мария живут в исландской глуши, в краю, что так и хочется назвать землей снов и струн, хотя этими словами сотню лет назад характеризовали другую территорию. Живут, впрочем, очень практично, без оглядки на силы природы, со всем доступным в ХХI веке комфортом. Хотя их существование в этой среде и нельзя назвать откровенно потребительским, от гармоничности оно тоже далеко, это больше похоже на взаимное отчуждение. В канун Рождества что-то происходит — и спустя несколько месяцев супруги забирают из хлева дитя, антропоморфную овечку. Явная насмешка как над христианскими обычаями в частности, так и над здравым смыслом вообще ими воспринимается как дар небес и знак свыше, вот их первая и главная ошибка.

Премьера дебюта Вальдимара Йоханнссона прошла в каннской секции «Особый взгляд», с Лазурного Берега исландец улетел с наградой «За оригинальность». И если о собственном режиссерском почерке Йоханнссона судить еще, наверное, рано, то о других слагаемых успеха можно говорить с гораздо большей уверенностью. Во-первых, это Нуми Рапас, вернувшаяся в места своего детства актриса вписывается в уникальный островной пейзаж как никто другой. Во-вторых — Бела Тарр. Продюсер продюсеру рознь, но проблесковые маячки влияния отошедшего от режиссуры венгерского классика заметны без труда. И третье — самое интересное — Сьеун, соавтор сценария. Автор романа «Скугга-Бальдур» (ИЛ №9, 2018) тоже о природе и тоже легко перетекающего из жанра в жанр. И хотя все трое и работают в одной и той же кинематографической системе координат, у каждого из них своя плоскость — актерская, режиссерская, сценарная. В отсутствие взаимных ограничений их вектора лишь дополняют друг друга, кажется, что ни у кого нет даже возможности перетянуть одеяло на себя.

Несмотря на все жанровые условности, а «Агнец» это все-таки фильм ужасов, и страх здесь нагнетается в лучших традициях слоубернеров последних лет («Ведьма» 2015, «Реликвия» 2020), это к тому же очень литературоцентричное кино. Начиная с очевидного разбиения на главы и забавных пасхалок, как-то мелькающее в кадре исландское издание булгаковского «Собачьего сердца», заканчивая возможностью отчетливого выделения стержневых тем, осей полярности — материнское/отцовское, языческое/христианское, природное/урбанистическое. Агнец, овцедевочка Ада, одним своим существованием сталкивает эти полюса, соединяет то, чему соединяться не должно ни при каких обстоятельствах. Из-за нее реальность идет трещинами, каждая сцена, даже самой невинной детской игры, оборачивается двойным аттракционом — страшно одновременно и из-за того, что с ребенком может что-то случиться, и из-за того, что может и ничего не случиться, и он таким и вырастет.

Мария принимает Аду как родную дочь, даже сводит счеты с ее биологической матерью. О том, чтобы сквитаться с отцом, и речи не идет, впрочем, это уже забота Ингвара. Где Мария справляется легко и непринужденно, там Ингвар зачастую просто не знает, что делать, — именно женщина находит решение большинства проблем, мужчина же просто пытается делать то что должно. Это проявляется не только в обустройстве жизни, но даже и в том, как они занимаются сексом, как ведут себя с родственниками, в том, как складывается их дальнейшая судьба.

Йоханнcсон деликатен в описании всех заявленных противоречий — никто не пытается крестить овцу, Ингвар не превращается в карикатурную тряпку. Насколько «Агнец» сдержан и немногословен, настолько же и четко проговаривает явно консервативные установки — девочки налево, мальчики направо, людей по домам, зверье в загоны. То, что шатается по полям да по лесам, — от греха подальше лучше вообще не трогать.

Ингвар и Мария упорно идут против сложившегося порядка, за что им и приходится платить. Родительская любовь сама по себе прекрасна и может свернуть горы, но, по Йоханнссону, иногда любви все же недостаточно. Сколь ни велико желание принять «другого» — «своим» он не становится, различия непреодолимы. Прямое столкновение даже не столько смертельно, сколько чревато уничтожением годами выстраиваемого мира, разрушением реальности — насколько развязка чужеродна исландской сельской пасторали, настолько же и логична, после первого шока кажется, что иначе и быть не могло. Тяжелое дыхание и поиск жертвы на входе — скорбный выдох и смирение на выходе, каждый получает свое.

Она все-все понимает, только говорить не может. Одна ее рука заканчивается ладонью, другая — копытцем. Спросонья ее даже можно перепутать с обычным ребенком. Голова украшена венком, взгляд мил и доверчив. Может есть обычную еду с семьей за столом, а может и траву с рук только-только увиденного человека. Невозможное создание, что могло бы осчастливить не только приемных родителей, но и каждого, кто с ней соприкоснется, в решающий момент пусть с тоской и грустью, но все же уходит, оставляя родителей в ледяном аду бескрайнего горя. Вместо шума теперь «Сарабанда» Генделя, но человечеству здесь делать по-прежнему нечего.