По ком звонит колокол: «Мелочи жизни» Тима Милантса

Монотонный звон колокола, рассеивая утреннюю дымку, оповещает о начале нового дня. Но Билл Ферлонг встал задолго до рассвета. Может, он и не спал вовсе. На дворе 1985 год, Ирландия никак не выкарабкается из кризиса, кругом нищета, каждый заработанный шиллинг — это уже маленькая победа. Вот и Билл работает не покладая рук. На носу Рождество, которого ждут местные жители — Ферлонги не исключение. Глава семьи уже заприметил туфли, на которые не раз поглядывала жена Эйлин, пятеро дочерей тоже не должны остаться без внимания. Кажется, что потихоньку семейство справится со всем, что выпало на их долю. Однако вскоре Билл становится свидетелем жестокого инцидента в «Прачечной Магдалины» — женском исправительном учреждении при местном монастыре. Теперь он не может выбросить эту ситуацию из головы. Так перед главным героем возникает моральная дилемма, разрешение которой может пошатнуть и без того неустойчивое положение его семьи.

История «Прачечных Магдалины» берет начало в XVIII веке. Эти учреждения, задуманные как исправительные для «падших» женщин, уличенных в измене или забеременевших вне брака, множились, уходя за пределы Великобритании. К концу более чем 200-летнего существования их деятельность настолько обросла скандальными подробностями, что приюты остались в памяти людей как синоним жестокости и бесправия.

«Мелочи жизни» — не только фильм о судьбе непосредственных жертв тех богаделен, как это было, например, у Стивена Фрирза в «Филомене» (2013) или в «Сестрах Магдалины» (2002) Питера Муллана. Это еще и взгляд на события тех лет через оптику невольного свидетеля. Фильм Тима Милантса исследует зло и природу молчания, которое вокруг этого зла возникает и отчасти его питает.

Билл, оказавшись очевидцем происходящего и пытаясь выразить протест, становится главной фигурой в разворачивающейся драме маленького человека, столкнувшегося с властной системой. «Прачечные» были не просто обособленным религиозным сообществом, творящим беззаконие с девушками за своими дверьми. Они образовывали прочную структуру, пустившую корни во многих сферах жизни — единственная достойная школа в городе располагается при монастыре, не говоря уже и о том, что на него приходятся самые объемные поставки угля, который продает местным Билл. Эти обстоятельства обуславливают молчание и ставят Ферлонга перед выбором, который определит будущее не только пленниц, но и судьбу его семьи.

Киллиан Мёрфи, который едва отошел от оваций после триумфа «Оппенгеймера», снова находится в центре внимания — строгий костюм физика-ядерщика сменила потертая куртка работяги-угольщика, вязаная шапка стала предпочтительнее широкополой шляпы, руки огрубели, сажу не отмыть. Ночи, зачастую бессонные, его герой проводит сидя в кресле. Он всматривается в темень за окном, вспоминает детство, а утром загружает машину углем и едет от одного пункта назначения до другого. Камера же всматривается в его взгляд, в котором читаются внутренние терзания, бессилие перед несправедливостью, и этот взгляд говорит гораздо больше, чем любой предполагаемый в подобных случаях монолог.

Когда ряд флешбэков проливает свет на прошлое Билла — родного отца не знал, фамилию носит по матери, которая и сама была в шаге от приюта, — вскрывается и его возникшая эмоциональная связь с узницами монастыря, а те самые мешки угля, уложенные в кузове позади главного героя, становятся метафорой не только груза свалившейся на Билла ответственности, но и тяжелого детства за плечами.

Не менее выразительной на фоне Билла оказывается и сестра Мэри — настоятельница монастыря, роль которой исполняет Эмили Уотсон. Сцены с ее участием занимают значительно меньше экранного времени, но актрисе их достаточно, чтобы продемонстрировать циничность, хладнокровие и уверенность в скором решении тех проблем, которые назревают в общине с возникновением случайного свидетеля. Непродолжительного разговора у камина под ее пристальным взглядом, пары ясных намеков и рождественской открытки с компенсацией за молчание вполне достаточно, чтобы пошатнуть уверенность Ферлонга и отправить его восвояси.

В фильме вообще проговаривается не очень многое. Гораздо больше зритель может считать из оттенков кадра и безмолвия, которое вторит молчанию всех, закрывших глаза на судьбы девушек.

Например, диалоги Билла с женой, у которой он не находит понимания в своем желании предать огласке происходящее в монастыре, не так передают ту обескураженность и одиночество, с которыми столкнулся главный герой, как ряд общих планов, на которых зрителю не составит труда различить силуэт Билла. Порой камера возвышается над площадями, заглядывает в помещения, переулки, и тогда зритель наблюдает за суетливыми жителями городка, среди которых затесался и сам Билл. Образ трудяги, оказавшегося в толпе один на один с собственной совестью, работает гораздо сильнее. Частая игра оператора Франка ван ден Эедена («Близко», «Холли») с отражением и зеркалами создает дистанцию и отрешенность, будто за Ферлонгом и его окружением присматривает кто-то незримый, или, быть может, Билл просто хочет на время исчезнуть в Зазеркалье. Усиливает ощущение безысходности и ограниченность пространства в кадре: главный герой часто оказывается стеснен дверными проемами, арками, узкими коридорами. Такое художественное решение работает созвучно тискам обстоятельств, в которых оказался главный герой.

Не раз в фильме упоминается Чарльз Диккенс. В «Мелочах жизни», где действие развивается в канун Рождества, и впрямь можно найти много общего с творчеством английского классика — сермяжный реализм, мрачные тона, столкновение морали и нравственности с эгоизмом. Фильм Тима Милантса мог бы даже стать образцовой рождественской сказкой, где чудо способно рассеять окружающий мрак, — и авторы не лишают зрителей волшебной возможности, оставляя финал открытым. Настанет новый день, туман вновь рассеется под звон колокола, и Билл Ферлонг, очнувшись ото сна, нагрузит старенький грузовик мешками угля и повезет его тем, кто нуждается в тепле.