«Озеро диких гусей» — неон-нуар под звуки дождя и Boney M

17 июля 2012 года. Авторитет среднего масштаба Чжоу Зенонг (Ху Гэ) вышел из тюрьмы и подоспел к перераспределению зон влияния между группировками в родном Ухане. Ключевой промысел здесь — воровство мотороллеров, а потому в борьбе за выгодную точку две банды устраивают «олимпиаду по угону» (нужно раздобыть шесть плохо стоящих мотоциклов). В процессе этого веселого соревнования в ход идут разные кровавые уловки (один из лихих парней лишается головы), а Чжоу случайно убивает двух полицейских, перепутав их в пелене дождя с преступниками-конкурентами. И вот по всей провинции Хубэй мобилизована полиция и даже армия, по телевизору подробно докладывают о развитии событий, а Чжоу, как какой-нибудь тролль, прячется под мостом неподалеку от вокзала; до свободы рукой подать, да зуб неймет. Босс неудачливого бандита посылает ему в помощь коротко стриженную взволнованную проститутку Лю (Квай Луньмэй), которая должна то ли выпутать Чжоу из этого рокового клубка, то ли сдать полиции. Сам разыскиваемый мечтает лишь о том, чтобы солидная часть вознаграждения за его голову (30 000 юаней, на секундочку) досталась жене, с которой у них, очевидно, уже не самые теплые отношения.

Китайский режиссер Дяо Инань пять лет назад получил главный приз Берлинского кинофестиваля за сардонический нуар «Черный уголь, тонкий лед», и «Озеро диких гусей» уже отобрали в конкурс смотра в Каннах, где он, правда, остался без наград. В новой картине Инань — представитель так называемого шестого поколения китайских кинематографистов, сформировавшегося в 1990-х, — продолжает работать с эстетикой нуара, однако на смену суровой иронии (в том числе — в адрес местной полиции) приходят неоновые всполохи и ощущение тотальной ирреальности происходящего.

В одну монтажную склейку, практически не моргнув глазом, сюжет прыгает из настоящего момента в проклятый день, когда Чжоу оказался вне закона. Монтаж памяти здесь напоминает и морок, дурной сон, от которого герой мечтает очнуться. Роковая Лю, безучастно бродящая с вечным испугом на лице среди обшарпанной архитектуры КНР и потрепанных людей, постоянно рифмуется с тенью, которая вот-вот пропадет. Ее профиль, отгороженный от зрителя зонтом, растворяется в свете фар; пару раз во время их бесед с Чжоу камера начинает всматриваться не в лица героев, но в их силуэты на стене; вдобавок нередко Лю оказывается отсечена от зрителя покрытым моросью окном или прозрачными мембранами палатки, за которыми разыгрывается пугающий театр теней (там бродят фигуры полицейских).

Невеселая поэтика «Озера диких гусей» напоминает не только о шедеврах нуара (нетрудно, скажем, отыскать цитату из «Леди из Шанхая», 1947), но и о двух измерениях огней городских окраин. Пронзительно-романтическая роль бликующих вывесок и огоньков в расфокусе плотно ассоциируется с лентами Вонга Кар Вая; кровавый неон, вспарывающий урбанистическую тьму как складной нож, — отсылает к последним работам Николаса Виндинга Рефна, которые любят причислять к номинальной эстетике неон-нуара. Все это в той или иной степени описывает мир иллюзий, где люди пытаются выделиться светящимися подошвами кроссовок, а фары мотороллеров на горизонте напоминают то ли стаю мотыльков, то ли звезды, на которые остается уповать человеку в столь безвыходной ситуации.

Если же рассматривать фильм Инаня не как трип по современному Китаю (лента, кстати, основана на реальных событиях), то призрачная фигура Лю оказывается не столько классической фам фаталь, сколько самым человечным персонажем в этом циничном мире. Полиция, прекрасно осведомленная о многослойной криминальной деятельности в приозерной области, активизируется лишь в связи с убийством двух копов. Группировки же прикидывают, как бы так повыгоднее выкурить Чжоу с вокзала — из алчности или же мести (впрочем, не все его, кажется, покинули). Безжалостная атмосфера морского дна отсылает к обилию криминальных трагедий разной степени поэтичности. Например, к брутальной южнокорейской драме «Желтое море» (2010), где неудачливый северокорейский таксист, проживающий на севере Китая, соглашается съездить в Сеул и прикончить неугодного человека, надеясь, что вырученные юани наладят его жизнь хотя бы чуть-чуть. Или к последней трети немногословного экзистенциального триллера Жан-Пьера Мельвиля «Красный круг» (1970), где вышедший из тюрьмы Ален Делон вынужденно идет на крайне непростое ограбление, а в итоге оказывается окружен полицейскими посреди поля, напоминая, что за свободу приходится платить кровавую цену. О балетной строгости режиссуры Мельвиля напоминает эффектная сцена, в которой Чжоу в нелепом танце пытается перевязать себе рану без помощи рук, прикрепив край бинта к стулу и выделывая странные па, чтобы обернуть себя им. Параллельно в комнате стремительно светает.

Конфликт неонового кошмара и отрезвляющего отчаяния дня довольно точно описывает два полюса, между которыми мечутся главные герои. Убер-условное насилие с применением ножей, лески и даже зонтика плюс демонстративно рваный монтаж сочетаются с эффектными сценами, снятыми одним кадром: чаще всего, это проходы Лю сквозь разрозненный человеческий ансамбль, который занят своими делами, — предается унылому отдыху на пляже или утомленно танцует под Rasputin или Dschinghis Khan диско-групп Boney M. и, собственно, Dschinghis Khan, освещая танцпол неоновыми подошвами. В этой рыночной реальности, где у всего есть своя цена (в том числе и у человеческой жизни), многое видится мечтой о лучшей доле — от стародавних песен о людях, наделенных какой-никакой властью, до футболки аргентинской сборной с номером девять и стертой фамилией; в ней Чжоу отправляется в последний побег. В каком-то смысле — от своей тени.

Она его, разумеется, настигнет, о чем Дяо Инань намекает еще в самом начале: в одной из сцен окровавленный Чжоу выглядывает из мутной воды, как капитан Уиллард в «Апокалипсисе сегодня» (1979), а в другой — его заштопывают под закадровое скуление собаки, что невольно порождает рифму между человеком и животным. «Озеро диких гусей» — это, безусловно, еще одно путешествие в самое сердце тьмы, но лишенное малейшего величия. Все в нем мелочно, безжалостно и буднично. Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?