«В чужом кругу»: «Девушка и паук» Рамона и Сильвана Цюрхеров

…пространство сделано из коридора и кончается счетчиком.

Иосиф Бродский. «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку»

«Девушка и паук» — вторая часть «свободной трилогии о человеческой общности», как называют ее сами режиссеры Рамон Цюрхер и Сильван Цюрхер. Швейцарцы по происхождению, братья тем не менее по духу очень берлинские режиссеры. Начать с того, что они учились в Берлинской академии кино и телевидения (DFFB) вместе с Юлианом Радльмайером и Александром Коберидзе, премьера новых фильмов которых, как и «Девушки и паука», прошла на Берлинале-2021. Но дело, конечно, не только в этом. Снимают братья Цюрхер исключительно о берлинцах, в берлинских квартирах, в узнаваемом «тихом» стиле, всегда об общечеловеческом.

Задуманная трилогия была начата в 2013 году картиной «Странный маленький кот» (Das merkwurdige Katzchen). В режиссерском кресле сидел Рамон, а Сильван был продюсером, и только на втором фильме он стал полноценным творческим соратником брата. Премьера «Кота» прошла на том же Берлинале в секции Forum, которая всегда открыта новым формам и киноязыку. «Странный маленький кот» — негромкая история об одном осеннем дне берлинской семьи, когда старшие дети приезжают в гости, младшие вносят сумятицу в распорядок дня, друзья наносят вечерний визит, а животные то и дело попадаются хозяевам под руку. В «Коте» много смеха, улыбок и разговоров, объятий после долгой разлуки, замираний от столкновения с давно забытым. Но еще больше в нем тотального одиночества. Коммуникация то и дело готова дать сбой, сломаться, как ломается стиральная машина, разбивается стакан, а в лампу попадает мяч с улицы. Чем ближе герои находятся друг к другу физически, тем очевиднее внутренняя дистанция между ними.

Многое, что беспокоило и занимало братьев в «Коте», перекочевало и органично развилось в «Пауке». Даже неприметные, но в то же время ключевые обитатели квартир, вынесенные в названия. «Девушка и паук», как и «Кот», — пример кино, которое не нуждается в громких событиях или в переломном моменте, запускающем действие. Это фильм, сюжет которого при желании можно пересказать в одном предложении, но случившееся за кадром будет напоминать о себе еще долго. У Рамона и Сильвана, несмотря на отсутствие солидной фильмографии за плечами, уже есть свой собственный язык, который так и норовит оттеснить сюжет в сторону, сделать его прозрачным, обманчиво доступным, а в конце концов и не важным. Симптоматично, что в новом фильме снова, как и в своем первом, Рамон и Сильван, говоря об общности, идут от противного. Они исследуют распад, который неумолим, хоть и незаметен глазу на первых порах.

Лиза (Лилиане Амуат) переезжает в новую квартиру. Раньше она жила с Марой (Генриетте Конфуриус) и Маркусом (Иван Георгиев), но пришло время двигаться дальше. Что произошло между Марой и Лизой — ссора, недопонимание, любовное расставание? — мы не знаем точно. А теперь новая квартира Лизы полна людей. Это ее мама Астрид (Урсина Ларди), все те же Мара и Маркус, помогающие с переездом, новые соседи снизу и сверху, их дети и питомцы, рабочие. Все они участвуют в круговерти, начинающей новую главу жизни Лизы. А еще, кажется, Лизе не раз придется проверить, подошла ли к концу старая жизнь. Все герои, ставшие временными обитателями ее квартиры, перемещаются из одной комнаты в другую без остановки, как будто бы остановиться – значит задуматься о том, зачем и почему ты совершаешь очередной шаг, движение, жест, действительно ли он нужен для того, чтобы почувствовать себя живым.

«Девушка и паук» начинается со звуков. Это шорохи и скрипы, постукивание перекладываемых вещей, отзвуки живого города. Затем на экране появляется план квартиры. Строгий и стройный, чернила на белоснежной бумаге. Лиза теперь будет жить вот в этих красивых четырех квадратах. Мара специально распечатала их для Лизы. План есть план, у всех он будет. Монтажная склейка, рабочие сверлят асфальт. План рушится? Или для него специально расчищают место?

Казалось бы, что может быть менее подходящим пространством для фильма об отношениях, чем тесная квартира? Или, наоборот, лучшим пространством, где ничто не отвлекает от сути? Чем скупее внешнее пространство, тем богаче внутренняя жизнь. Так было в «Коте», этому же правилу верны режиссеры и на этот раз. Но оба дома Лизы, новый и старый, — это не просто квартиры, а живые организмы, самостоятельные персонажи. В них все постоянно меняется и перетекает из формы в форму. Каждый из героев уже не тот, кем был минуту назад. Новая глава начинается не только у Лизы. И новая глава настойчиво требует новой формы. Этот текст, как и сама картина, во многом состоит из вопросов. Все потому, что фильм «Девушка и паук» максимально открыт к интерпретации, он хочет быть прочитанным и просмотренным столько раз, сколько потребуется, чтобы не упустить из виду ни одной детали.

Звуки, музыка, пространство, вещи, их цвет и очертания — за неимением, за ненужностью острых сюжетных поворотов здесь детали тоже становятся полноценными героями. В первом фильме Цюрхеров саундтрек появлялся сразу же вместе с начальными титрами: композиция Pulchritude группы Thee More Shallows, тревожная, вязнущая на губах и застревающая в голове надолго после финала. В «Девушке и пауке» саундтрек обнаруживает себя на десятой минуте, вначале притворяясь легким дуновением, проходящим по клавишам. Voyage, voyage французской певицы Desireless. Силу он набирает незаметно, но быстро, становясь камертоном для того, что испытывают снующие вокруг люди, каждый из которых приходится кем-то другому. Есть тут и еще одна мелодия, такая же настойчивая: «Граммофон» Евгения Доги. Вальс, потакающий кружению героев, их озабоченности новым шкафом, ножом для картона и тоске по теплу другого. «Ты принесла занавески?» «Что мы будем делать с плесенью в ванной?» Слушать героев не так интересно, как наблюдать за тем, что скрывается за их жестами и взглядами.

Но только до той поры, пока Мара вдруг не начинает рассказывать Лизе о своем сне. Когда-то они отправились в путешествие на велосипедах. Мара потеряла Лизу, осталась сидеть на лавочке в окружении незнакомых детей, закрыв глаза, слушая звуки фонтана. Но потом Лиза появилась из ниоткуда. И Лизе тоже снился сон. В его финале она не смогла прикоснуться к Маре. Не это ли лучший способ сказать о том, что любви тут больше нет места?

Цюрхеры зачарованы навязчивым повторением, выхватыванием предметов из повседневности, единиц из множества. Их фирменные кадры-натюрморты: лужицы от вина, одеяла, перышки, прищепки — все, что попадает в кадр. Взгляд камеры почти не отличить от взгляда человека, задумавшегося и случайно обнаружившего перед собой стакан с водой, пустую пивную бутылку, зажигалку на подоконнике. Лиза складывает одежду, пес ворует губки со стола, соседские дети сбрасывают с верхнего этажа перышки из подушки, Мара снова курит у окна. Все имеет значение, с легкостью разбирается на более мелкие составляющие и пересобирается заново.

Неизменно одно. Мара всегда отдельна от других. Она олицетворяет разрушение, она сама и есть разрушение. Стоит на дороге у всех, удивленно озираясь по сторонам и не обращая внимания на просьбы о помощи. Лиза продолжает паковать неочевидные вещи — люстру, вешалку из прихожей, так же как когда-то горячо любимые нами люди забирают неочевидные, но важные части нас самих. Мара лишь смотрит на то, как у нее их отнимают. Ее реакция — полуулыбка, полуоборот, полуслово. Где-то глубоко внутри она знает, что назад дороги нет.

Для Цюрхеров цвет значит много. Как и прежде в «Коте», братья кропотливо работают с основами цвета – желтым, синим и красным. Это базис цветовой гаммы, в фильме они метафора для базиса человеческих чувств. От любви до ненависти, от притяжения до отторжения и правда всего один шаг, иногда очень длинный. От смешения трех цветов получаются другие. А как смешаются человеческие чувства на этот раз? Герои обсуждают цвет дивана, который перекочевал из старой квартиры Лизы в новую. Желтый с переливом в горчичный — Маркус резонно и скучно замечает, что желтый — цвет безумия, а еще ревности. Так-то оно так, но почему никто из героев не упоминает радость и солнце? Разве их время прошло?

Ни один цвет не закреплен за одним героем, это было бы слишком просто. Сочетать их, создавая новые оттенки эмоций, — вот сознательное решение режиссеров. Как новый цвет в палитре формируется за счет вычитания определенных цветов из белого света, нулевой точки отсчета, так и чувства героев формируются из гулкой, пульсирующей пустоты. В воздухе разлито желание, каждый хочет другого и никого конкретно, у каждого есть границы и яростное желание от них избавиться, сбросить их, как заржавевшие оковы. Рабочий Ян приходит на прощальную вечеринку к Лизе, чтобы сблизиться с Марой. Мара едва обращает на него внимание, зато сводит его с Керстин, соседкой сверху. Керстин не может забыть Маркуса, но спит с Яном, а затем подталкивает его к Норе, своей соседке. Зачем? Ответ тот же: это ожидание новой главы, горячее желание человеческого тепла. Фильм имеет свойство заканчиваться, а это ожидание, кажется, не подойдет к концу никогда.

Вояж, вояж… к себе, к ближнему, в далекий горизонт.