Два болвана и ателлана: история Франко и Чиччо

Советской кинокритике, вдохновленной почти документальной достоверностью народного быта в неореалистических фильмах, случалось писать, что режиссеры-неореалисты любили выбирать яркие уличные типажи, то есть снимать непрофессиональных актеров. Утверждение это, верное лишь отчасти и то с большими оговорками, тем не менее прижилось, и когда в конце 1970-х на наши экраны вышел постнеореалистический «Амаркорд» Феллини, многие были удивлены, узнав, что столь колоритных персонажей играют никакие не типажи, а настоящие актеры — вполне известные в Италии, хотя и второго плана. А то даже «низкого жанра» — как, например, Чиччо Инграссия, сыгравший памятного всем безумного дядюшку. Его вместе с партнером и другом Франко Франки уже тогда называли «золотой парой» комиков итальянского кино, — при том что киносправочники, в изобилии начинавшие выходить в западноевропейских издательствах и посвящавшие пространные статьи творчеству Бергмана или Антониони, чьи фильмы нередко проваливались в прокате, ни словечком не упоминали о двух шутах, которым удавалось собирать в кинотеатрах толпы восторженных зрителей.

В строгом смысле слова оба они и впрямь не были профессионалами. Признание пришло к ним поздно. А сейчас, когда оба уже в ином мире, они прочно занимают свое место среди «I grandi» итальянского кино.

* * *

До своих шестнадцати юный Чиччо расхаживал по родному Палермо в такой же одежде, какую мы видим на старом дядюшке из «Амаркорда»: старые, протертые на коленях штанцы явно коротковаты и открывают щиколотки долговязых тощих ног, пиджачок в плечах тесен и с оторванной пуговицей; дурацкий вид парня довершал щеголеватый, видавший виды котелок. Но сицилийские нравы просты и патриархальны — и колоритный паренек, в будни подрабатывавший на жизнь то столяром, то башмачником, то мясником, в выходные отдается любимому призванию: выступает на свадьбах или крестинах с уморительными ужимками, копируя любимого Тото. Его успех у богатых крестьянских семей таков, что он становится завсегдатаем местного артистического кабачка! И даже получает ангажемент в местный театр. Иногда выступает со скетчами перед фильмами в небольших частных кинозалах. На сельских праздниках его чувство юмора иногда зашкаливало, и поэтому в приличных местах роли ему дают коротенькие, строго требуя произносить все в соответствии с текстом и режиссерскими указаниями. Чиччо не против. Он слушает. Впитывает. Вникает. Такое отношение к тексту роли во многом определит его комическую манеру на всю жизнь. А пока он доволен. Да и костюмчик приличный, наконец, купил…

* * *

Франко родился в том же Палермо, на соседней улице. Его семья была еще беднее. Мальчику, типажу сродни горьковскому Пепе, приходилось обходить со шляпой богатеев, покуривавших у своих машин на паркинге, и исполнять песенки — у него был неплохой голос. Уже тогда он прославился коронным номером, который останется с ним на всю жизнь: исполняя знаменитую сицилийскую песню-жалобу крестьянина — к тому в дом залезли разбойники и, не найдя что унести, просто увели ослика, — он во время припева («Пойду ли в хлев или на луг — он был единственный мой друг; я встать успел едва-едва — а он уже кричал: и-а!») непревзойденно двигал шевелюрой и прядал ушами — в точности как мул. И срывал аплодисменты — больше такого не умел проделывать никто в городе. Актерских «университетов», даже таких скромнейших, как у Чиччо, у Франко не было. Но красавчик-побирушка уже тогда мечтал о славе артиста и, случись ему разжиться, забегал в артистический кабачок и пел еще и там – в надежде, что какая-нибудь заезжая знаменитость заметит его талант.

Позже Чиччо и Франко неизменно утверждали, что встретились случайно на какой-то из улиц родного Палермо. Но, скорее всего, было иначе. В кабачке на Франко обратил внимание не знаменитый гастролер, а такой же, как и он сам, просто добившийся чуть большего успеха Чиччо. Возникает нехитрый эстрадный номер: теперь петь пытается Чиччо, у которого со слухом не очень. А Франко мешает ему, с уморительными ужимками дергая за полу новенького пиджака и подмигивая в зал. Так рождается комический дуэт.

Скетчи множатся и имеют успех. И кто-то из местных профессионалов советует им выступить в Неаполе: одно дело — шаржированно показывать сицилийцам их самих, и совсем другое — изобразить сицилийские типажи неаполитанцам, у которых свои традиции уличного театра. Там может ждать успех… Так оно и случится. Но прежде…

Никто не придумывает о себе столько небылиц и побасенок, как удачливые шуты, и наша пара вовсе не исключение. Вот одна из таких. Стоит паре приехать в Неаполь и договориться о выступлениях в местных кабаре, как вечером к ним в отель заявляются гости. Крепкие молодые парни выводят их и сажают в машину. В чем дело? Все выступающие перед народом артисты обязаны пройти «худсовет», то есть получить одобрение каморры — мафиозных «отцов города», отвечающих в том числе и за «культпросветработу» с местным населением: «Дон … хочет проверить, что вы за комики…» По дороге Франко и Чиччо, трясясь от страха, вполголоса спорят, какую репризу показать. Тщетно! Мрачные мафиози сидят в темном небольшом зале перед сценой, освещенной лишь висящим фонарем. На столе — картонная коробка. «Представьте, что это маленький гробик, — говорит артистам мрачный толстяк в строгом костюме. — У вдовы умер младенец. Вас наняли плакальщиками. Оплачьте его так, чтобы мы все тут попадали со стульев от хохота».

О судьбе стульев история умалчивает — но, видимо, неаполитанские станиславские остались довольны: Франко и Чиччо разрешили выступать. Это была важная встреча в судьбе Франко — мафии еще предстоит сыграть в его судьбе определенную роль. И даже, возможно, отчасти оказаться виноватой в его преждевременной смерти.

* * *

Неаполь — лишь первая веха: отныне они ездят по всей Италии, играя скетчи, исполняя песенки, кривляясь и паясничая. Теперь это уже не просто шуты на шумных крестьянских свадьбах, а сценический дуэт из Палермо. Они выступают в кабаре, в небольших театрах вроде того, который ностальгически показал Феллини в «Риме». Даже грубая вульгарность их шуток воспринимается как непременная черта регионального юмора: они имеют успех как два шаржированных сицилийских типажа — хмурый, высокомерный и непомерно долговязый («телеграфный столб с усами» — дразнит его напарник и друг Франко) и невысокий, по-крестьянски крепкий задним умом — и лукавый, и простоватый.

И тут судьба бросает двум бродячим беднякам-актерам из Палермо сверкающую золотую монету: встречу с Доменико Модуньо.

* * *

Им любовалась вся Италия. Победитель песенного конкурса в Сан-Ремо, дважды лауреат «Грэмми», он еще и удачливый киноактер, отдавший дань неореализму — например, сыграл в фильме Эдуардо де Филиппо «Филумена Мартурано» ту самую роль, благодаря которой через десять лет прославится Мастроянни в «Браке по-итальянски». Красавец в белом фраке, пробившийся из народа (Модуньо был младшим ребенком в многодетной семье полицейского офицера) дает двум комикам крохотные роли в своем фильме. А потом везет их в Турин — на репетиции помпезной музыкальной комедии «Ринальдо идёт в бой». Он сам написал музыку и сыграет главную роль — благородного сицилийского разбойника-гарибальдийца, которому помогает грабить толстосумов влюбленная в него красавица-маркиза. Парочка истинно сицилийских типажей была тут как нельзя кстати.

12 сентября 1961 года в туринском «Театро Альфьери» состоялась премьера. Легкомысленный сюжет, развесистая историческая «клюква» — и при этом нешуточный повод: 1961-й — год столетия итальянского государства. Юбилейный спектакль войдет в историю театра как один из самых шумных сценических успехов всего двадцатого века. Сейчас это едва ли кого-нибудь удивит, если перечислить имена его молодых (тогда) создателей: помимо самого Модуньо, это восходящая звезда музыкальной комедии Делия Скалла, уже успевшая мелькнуть в неореалистических фильмах Де Сантиса и Де Филиппо. Аранжировщиком музыки был молодой Эннио Морриконе, а хореографией занимались начинающие тогда Герберт Росс и Луис Бакалов. У них все было еще впереди. Шел год экономического подъема и всенародного праздника — и какой же удачей все это обернулось для двух плутоватых простофиль из далекого Палермо!..

Как могло случиться, что двум жалким провинциальным комикам, даже не каждое представление выходившим на сцену — в спектакле только у них были актеры-дублеры, — Модуньо после спектакля сделал предложение, от которого невозможно отказаться? Не «поддался на их уговоры», не «рискнул согласиться», а именно что сам предложил быть продюсером Франко и Чиччо, финансировать фильмы с их участием и сдержал слово, позволив им расстаться с собою лишь когда они уже сами могли выбирать себе продюсеров, завоевав общеитальянскую популярность?

Модуньо вводит их в круг настоящей богемы, да еще какой!.. В 1961-м парочка снимается в одной из новелл киноальманаха Витторио де Сика «Страшный суд». В этом фильме, задуманном как сборник морализаторских скетчей, снимались такие звезды, как Фернандель, Альберто Сорди, Сильвана Мангано. Но в прокате он провалился с таким треском, что история итальянского кино сохранила анекдотический факт. В одном провинциальном городе, где случалось выступать Франко и Чиччо, напечатали афишу со слоганом: «Великие комики Франко Франки и Чиччо Инграссия в фильме Витторио де Сика «Страшный суд»! Хотя их роли там, разумеется, были микроскопическими… 

Один из первых успехов — «002: Операция Луна» — был «откликом» комической пары на всколыхнувший весь мир полет в космос Юрия Гагарина. Чиччо и Франко случайно принимают за приехавших с визитом в Италию советских космонавтов. Чиччо пытается изобразить «Лезгинку», а Франко задорно отплясывает «Казачка». За ним последовал «Доктор Голдфут и девушки-бомбы»: эскорт-девиц преступного миллионера заставляют проглотить по портативной радиоуправляемой бомбочке, и Франко и Чиччо — шпионы поневоле — спасают мир от ядерной войны. Не более несусветная глупость, чем котелок азиата-телохранителя в пародируемом «Голдфингере», лихо и подчистую срезающий в полете головы, хотя там это может даже испугать — если, конечно, вжиться в предлагаемые авторами жанровые «правила игры».

И тут, на волне первых удач, кого-то из них осеняет счастливая мысль: пародия! У них перед глазами пример великого Тото, в 1950-е спародировавшего в своих фильмах, кажется, все хиты мирового кинопроката. Почему бы не последовать его примеру?

И — началось. Это станет настоящей золотой жилой для комического дуэта, способного приправить идиотским клоунским смехом любой сюжет. Клоун, как известно, смеется над самым высоким — и вот они снимаются в «Детях леопарда», пародии на нашумевший фильм Висконти. За ним следуют пародии на гангстерские мелодрамы об Аль Капоне, вестерны и «вестерны-спагетти» («Красивый, плохой, тупой», 1967), «Клан Борсалино», масштабная киноэпопея о Второй мировой «Самый длинный день» превращается в развеселый «Самый короткий день»… Успех за успехом — весь конец 1960-х и 1970-е они работают на пределе сил. «Мы сделали три фильма за день!» — хвалился простодушный Франко. В 1970-м, как раз когда Орсон Уэллс окончательно отчаивается найти финансирование для реализации заветного замысла — экранизации романа Сервантеса, режиссер средней руки Джованни Гримальди за полтора месяца ваяет фильм «Дон Кихот и Санчо Панса», где вполне органично смотрятся и Чиччо с копьем наперевес, и Франко в шлеме из тазика для бритья, причем его коронным номером все еще остается шевеление волосами на голове и прядающие «ослиные уши». Среди их лент немало настоящих удач в комедийном жанре. В начале 1970-х выходит уморительный «Сатирикониссимо» — пародия на «Сатирикон Феллини», где рядом с Чиччо и Франко появляются и Нерон, и Цицерон. Иногда успех с ними разделяют известные актеры — например, Эдвиж Фенек. В «Племянниках Зорро» легендарного бандита сыграл Дин Рид, чей несомненный талант был отнюдь не чужд комедийных нюансов. Он тоже стал героем пародийным, вполне в духе жанра. Например, Зорро, держа в каждой руке по мушкету, берет на мушку двух злодеев, схвативших его даму сердца, и объясняется ей в любви. Тут с него нежданно падают штаны — а поскольку поправлять их опасно, приходится договаривать пафосный монолог в подштанниках…

Несколько особняком стоит одна из лучших комедий пары — «Дон Франко и дон Чиччо в год контестации», где они изображают двух враждующих священников в горячем для всей Западной Европы 1968-м: долговязый мрачный консерватор дон Чиччо категорически против разводов. А развеселый дон Франко, любитель прокатиться на велосипеде и поиграть с детишками, — разумеется, за. Примиряет их… общеитальянская страсть — футбол! Хотя играют, конечно, за разные любительские команды — ведь приходы-то у них разные.

* * *

Их часто приглашают на популярные телешоу, где безудержно льстят, называя «золотой парой» итальянской комедии. Массовый зритель согласен — а вот серьезная критика или не замечает, или откровенно воротит нос. «Их юмор груб и вульгарен», «Когда-то одни грубые мужланы смеялись над такими шутниками», «Такой кинематограф заслуживает разве что презрительной усмешки» — и наконец чья-то фраза, так обидевшая впечатлительного и самолюбивого Франко: «Да это вообще никакое не кино…» А ведь о них уже выпускают комиксы (за 1967-1968 годы вышло целых 16 выпусков). Даже дети играют теперь во Франко и Чиччо. А упоминания в серьезной кинематографической печати удостоилась, кажется, одна только идиотская даже для Франко и Чиччо комедия «Два морпеха и генерал» — и то лишь потому, что в нее удалось «залучить» старика Бастера Китона.

Нарастает обида на критиков, злость и усталость от работы и… друг от друга. В поисках обновления они решают поменяться «масками» — в фильме «Дворец герцога Арагонского» Франко играет доброго, безвольного и влюбленного герцога, а Чиччо в роли его дворецкого-интригана комикует и паясничает. Неудача, которую лучше всего объяснить сицилийской поговоркой: стоит ослику перестать прядать ушами — и все видят, что глаза у него грустные… Это заканчивается несуразным скандалом. В середине 1970-х их приглашает в свое еженедельное популярнейшее ток-шоу сама Раффаэлла Карра. Страна истерзана постоянной сменой правительств, политическим терроризмом и мафиозными разборками — но, парадоксальным образом, лицом Италии в Европе удалось стать этой ослепительной сладкоголосой блондинке. В прямом эфире Чиччо Инграссия, в костюме с иголочки, строгих очках и покрасившийся в жгучего брюнета, подсаживается к ней поближе и что-то говорит с видом серьезного мастера. Он пододвигается еще ближе. Прекрасная блондинка смущается, то и дело одергивает коротенькую юбку и наконец выходит из положения, отправив Чиччо на соседний диванчик и позвав Франко. Тот садится рядом — всклокоченный, одетый в немыслимые красные штаны и бархатную куртку, он с обезоруживающей улыбкой откалывает свои коронные номера, несет какую-то чепуху, и Раффаэлла уже смеется до слез, откидывая голову назад, совсем забыв про юбку… Завистливый Чиччо не выдерживает. Слово за слово — комики оскорбляют друг друга как базарные сицилийские торговцы, не поделившие место для лабаза, и вот грозный Чиччо, вскочив, отвешивает Франко звонкую оплеуху. Тот, скривившись от обиды, пытается дать сдачи — но он слишком мал ростом и может лишь двумя пальцами сделать «козу», пока лучшая блондинка Италии озадаченно чешет в затылке.

Это разрыв. «Золотая пара» распадается.

* * *

Несколько лет оба снимаются порознь. Именно в этот период Чиччо Инграссия сыграет в «Амаркорде» и в мрачной политической притче Элио Петри «Тодо Модо» — серьезная драматическая работа, за которую он получит единственную в жизни награду — «Серебряную ленту» за лучшее исполнение мужской роли второго плана. В обоих случаях успех роли был во многом обусловлен точностью режиссерского выбора. Но и сам Инграссия становится режиссером, сняв две полуудачные комедии без Франко. Одна из них — пародия на «Экзорциста» Уильяма Фридкина — называлась, конечно же, «Экзор-Чиччо»…

Франко Франки повезло меньше. Без брюзги Чиччо его ужимки так уже не смешили. Чего стоит только его роль в «Последнем танго в Загароле», где он снова шевелит ушами в постели с красоткой, пародируя любовную сцену из «Последнего танго в Париже» Бертолуччи… Более несуразное зрелище трудно себе вообразить.

И вспомнил Франко счастливую нищую юность в родной Сицилии. И… запел.

Теперь он — исполнитель народных сицилийских песен, эстрадная звезда. Он даже записывает диск. Правительственные кризисы, политические убийства, взрывы на улицах — все это мимо него: ему помогла сицилийская мафия. И он с удовольствием выступает на мафиозных вечеринках. Вот оно, счастье артиста, сумевшего начать все почти с нуля и победить неудачи! Но тут в Италии в очередной раз меняется генеральный прокурор. Разборки начинаются со стрелочников: Франко арестован и обвинен в связях с мафией. Он под судом. Мафия вытаскивает его из тюрьмы. Но его арестовывают опять. Актера сражают несколько инсультов подряд. Правосудие будет преследовать его вплоть до самой кончины.

Зато в 1980-м, тоже в прямом телеэфире, Чиччо Инграссия очень эмоционально просит прощения у сияющего Франко. В 1984 году они вдвоем появляются у братьев Тавиани в фильме «Хаос», в новелле «Кувшин» — оба постаревшие, утратившие большую часть клоунского куража. Франко серьезно болен и сильно сдал. Он только что пережил клиническую смерть. Выйдя на сцену после долгой болезни, он как благодать воспринимает громовой хохот зала в ответ на свою немудрящую пошловатую шутку: «Я пришел в рай и постучался. Но с той стороны ответили: «Занято, подождите еще немного».

Ждать пришлось недолго. В 1992 году Франко Франки умер. «Я потерял брата и спутника жизни, — сказал на его похоронах Чиччо, — и успехи, и неудачи мы переживали вместе. Вместе голодали. Вместе обсуждали, как сыграть те или иные скетчи, принять предложение или отвергнуть. Наши дети выросли вместе. Мы были как Лиз Тейлор и Ричард Бартон: много раз расходились, но всегда знали, что нам нельзя друг без друга».

На десять с небольшим лет пережил Чиччо Инграссия свою «золотую половинку», не сыграв за это время ничего достойного упоминания. Разве что самого себя в документальных лентах, снятых итальянским телевидением о Феллини и о лицах итальянской комедии. Но и это уже было настоящим признанием.

После его смерти в 2003-м газеты вспомнили про ошеломляющий успех «золотой пары», при жизни вызывавшей у снобов лишь презрение. И в некрологах вдруг мелькнула фраза некоего глубокомысленного критика: «Как актеры они не умерли. Это завершился определенный тип кино…»

* * *

 «Их упрекали в грубом и вульгарном комиковании, неприятной развязности, легкомыслии — словом, именно в том, за что их так полюбили обычные зрители, оценившие чистое развлечение, простое удовольствие от зрелища».

«Их корни, их эмоциональная и актерская подготовка существенно различались. Франко начинал играть прямо на улице, пародируя знаменитостей и исполняя незатейливые песенки; Чиччо — скорее дитя сцены, хотя и невысокого пошиба, что тем не менее располагало к более систематизированному методу актерской игры. Поэтому, если Франко всегда тяготел к максимально свободной манере исполнения и к импровизации, то Чиччо был гораздо методичнее в работе и, когда мог, старался держаться того, что ему написал сценарист. Если Франко был безогляден и импульсивен, то Чиччо сознавал и осмыслял собственные возможности и их пределы».

«Да ведь это, в сущности, вообще никакое не кино…»

Так ли уж неправ был снобистски настроенный критик, бросивший эту фразу?

Поразительное дело — в те самые годы, когда итальянское кино буквально потрясло весь кинематографический мир небывалым художественным взлетом — аристократическим совершенством Висконти, барочной вычурностью Феллини, страстным пафосом Пазолини, холодным интеллектуализмом Антониони, — и список легко продолжить, — в тени этого великого искусства вдруг чудесным образом воскресает низкий древнеримский жанр ателланы, импровизационной уличной буффонады, адресованной самому простому люду, готовому хохотать над чем угодно. Хмурый ворчун и развязный весельчак, жадный скупердяй и беспечный пройдоха, хвастливый воин и глуповатый прихлебатель, лицемерный обжора и вечно голодный плут — все маски ателланы, то Маккус и Букко, то Паппус и Доссеннус, а иногда даже Кикиррус с петушьей головою (позднее очередным «коронным номером» Франко стало припрыгивать на корточках, кудахтая как петушок) различимы в комедиях Франко Франки и Чиччо Инграссия. Каким-то чудом этот древний жанр прожил два тысячелетия, приютившись на южноитальянских праздниках в форме реприз доморощенных клоунов с соседней улицы, и вот оказался на три десятка лет востребован в кино — возможно, как оборотная сторона того зеркала, которое поднес итальянскому народу неореализм с его наигранным и навязчивым «документальным» изображением простонародного быта, проливший столько слез над тяжелой народной долей. В киноателланах Франко и Чиччо документальности нет ни грамма — но это настоящие народные шуты, массовики-затейники, владеющие труднейшим искусством одним своим появлением превращать в буффонаду все на свете — от политических страстей злобы дня до строгой классики. Из «великих киноитальянцев» маски ателланы Франко и Чиччо ближе всего к тому, как изображал народ Пьер Паоло Пазолини: грубый, жадный, иногда и подловатый, часто бесстыжий, бестолковый, с жестоким юмором, это — мир «смеховой культуры» веселого простонародья, невероятно притягательный своим жизнелюбием, артистизмом и — по словам Горького — умением «великолепно смеяться» над собою.

Размышляя о том, почему, глядя на весь этот набор глупых шуток и идиотского юмора, невозможно удержаться от хохота, не стоит, наверное, забывать и об атмосфере на итальянской съемочной площадке, вольно или невольно передающей нам, зрителям, флюиды ателланы. Режиссеры таких лент прекрасно понимали, что снимают однодневки, которым не суждено попасть в кинословари, и не слишком утруждали себя репетициями. Будущий постановщик популярнейшего «Блефа» Серджо Корбуччи, выросший в настоящего мастера жанра — ему случалось снимать в комедиях и Манфреди, и Мастроянни, — в одном из интервью вспоминал молодость: ну что, вот мы собрались, поставили камеру и расселись на терраске попить кофе в ожидании, пока подгребут остальные. Тут кто-то вспоминает, как его дядюшка споткнулся на старой лестнице и сломал ногу и как его пытались спустить вниз на носилках, а он вовсю крыл итальянскую медицину. Другой тут же вспоминает анекдоты про врачей, все гогочут, а тут же рядом вчерашняя любовница выясняет отношения с осветителем. Один из актеров корчит уморительные рожи, изображая дядюшку, и вот комедийный эпизод уже готов: мы кладем его на носилки, а остальные подают реплики кто какие хочет. И пошло, и пошло… Можно снимать.

«Пара бокалов красного — и пошел сюжетец…» Более 100 комедий сделали вместе Франко Франки и Чиччо Инграссия и наконец-то попали в киноэнциклопедии — уже после смерти. А площадь в провинциальном Палермо — та самая, откуда расходились в разные стороны их родные переулки, — теперь называется их именами.