После просмотра девятого эпизода «Звездных войн» полезно прочитать масштабное исследование этого мифа для трех поколений, который, как оказывается, основан не только на фильмах Акиры Куросавы, но еще и на китайской философии, и на известной книге «Тысячеликий герой». Разумеется, в тексте присутствуют спойлеры ко всем фильмам саги.
«Звездные войны» Джорджа Лукаса — явление уникальное, давно перешагнувшее условные рамки жанра «космической оперы». Уникально там все — от сюжета до запатентованного звука лазерных мечей, от роботов R2-D2 и С-3PO до актерских работ. То, что в 1977-м начиналось как авантюра для молодых актеров Марка Хэмилла, Харрисона Форда и Кэрри Фишер, превратилось в ключевые для их карьер роли. (Роль Леи, увы, пережила саму актрису.)
Если вести отсчет с 17 апреля 1973 года, когда Лукас начал работу над первым сценарием «Звездных войн» (взяв в качестве образца фильм Акиры Куросавы «Три негодяя в скрытой крепости», 1958), то в 2018-м киносага могла смело отпраздновать 45-летие. Однако важно помнить, что эти фильмы являются отражением не только и не столько идей самого Лукаса, сколько его взаимодействия с современной ему социокультурной и, главное, политической реальностью. Три блока фильмов (не считая «Историй») — три модели мировосприятия.
Предлагаю оставить за скобками расширенную вселенную «Звездных войн», включая телесериалы, мультфильмы, комиксы и книги, и попробовать взглянуть только на киносагу из восьми эпизодов и две уже снятые «Истории».
Классическая трилогия: «Тысячеликий герой», Юнг и Холодная война
Хронологически первые эпизоды, ставшие легендой мирового кинематографа, — «Новая надежда» (1977), «Империя наносит ответный удар» (1980) и «Возвращение джедая» (1983) — законченное послание эпохи «холодной войны» между СССР и США. Однако акцент в IV и V эпизодах сделан не на банальной политической аллегории, а на вопросах этики и нравственного выбора, который стоит перед главным героем. Поэтому так важна идея Силы, напоминающая адаптированные для массового зрителя концепты даосизма и цигуна. Характерно, что китайская философия оказалась помножена на европейские изыскания в психологии.
Лукас никогда не скрывал, что на него оказал колоссальное влияние труд культуролога Джозефа Кэмпбелла «Тысячеликий герой». И оно действительно очевидно. Открываем оглавление: «Зов странствий» и «Отказ откликнуться на зов» — это начало IV эпизода, когда дроиды оказываются на Татуине, и конфликт Люка с дядей, отказывающего ему в просьбе отпустить в летную школу. «Сверхъестественное покровительство» — встреча с Оби-Ваном Кеноби, который спасает Люка от песчаных людей. «Преодоление первого порога» обычно трактуется как встреча со своим страхом. В данном случае это можно соотнести как с моментом гибели приемных родителей Люка, так и с визитом в незнакомый город. «Чрево кита» — первое в его жизни путешествие на борту космического корабля (этим кораблем является вполне архетипический «Тысячелетний сокол»). «Путь испытаний» и «Встреча с богиней» — понятное дело, приключения и встреча с принцессой Леей. Она же выступает и в роли «Женщины как искусительницы», если помнить о ее флирте одновременно с Ханом Соло и Люком как в финале IV эпизода, так и на протяжении всего V-го. Собственно, его название «Империя наносит ответный удар» полностью укладывается в определение «путь испытаний». Кстати, сюжет VI эпизода также выстроен в соответствии с «Тысячеликим героем»: «Примирение с отцом», «Апофеоз» и «Награда в конце пути».
Не будем, однако, забывать, что Кэмпбелл находился под заметным влиянием юнгианской школы психологии с ее ключевыми понятиями «миф» и «архетип». Отсюда и неожиданно глубокий психологизм первой трилогии «Звездных войн». Ключ к ним — поиски героем самого себя и неизбежный на этом пути бунт против отца. Дарт Вейдер, он же Скайуокер-старший, олицетворяет одновременно и фигуру властного отца, от засилья которого необходимо освободиться, и, что еще важнее, архетип Тени, который проявлен в самом Люке.
Доказательства найти легко. В V эпизоде Люк, проходя обучение у мастера Йоды, вынужден испытать на себе силу Темной стороны. По приказу наставника он спускается в подземелье (символическое погружение в подсознание), где оказывается лицом к лицу со своим страхом — Дартом Вейдером. Страх рождает агрессию, Люк сносит голову своему врагу — и обнаруживает в его шлеме собственное лицо. Режиссеру удалось блистательно объединить два смысловых плана — сюжетный и символический. С точки зрения сюжета это намек на родство Вейдера с Люком. На символическом уровне здесь зашифровано другое послание: пытаясь спастись от страха и уничтожить Тень, ты уничтожаешь себя.
В VI эпизоде эта идея получает прекрасное воплощение — Люк, которого Император склоняет на Темную сторону, испытывает муки выбора. И вот его лицо показано наполовину на свету, наполовину в тени. Выход, как мы все прекрасно помним, у него один — победить страх и гнев в самом себе. Только в этом случае становятся возможным знаменитый хэппи энд и буквальное возвращение джедая: отцовская любовь побеждает в Дарте Вейдере и он, умирая на руках сына, вновь становится Энакином Скайуокером.
В этом плане концепция Светлой и Темной сторон Силы — один из успехов Лукаса, обеспечивший столь долгую жизнь киносаги. С другой стороны, именно это своеобразное манихейство с самого начала придало «Звездным войнам» отчетливый привкус политического противостояния. 8 марта 1983 года президент США Рональд Рейган произнес перед Национальной ассоциацией евангелистов США свою знаменитую речь, где по отношению к СССР было использовано выражение «империя зла». Контекст и аудитория здесь крайне важны — формально адресованная религиозной организации речь была насыщена религиозной лексикой. Соответственно «империя зла» синонимична у Рейгана злу как таковому. Так неожиданно сошлись политическая повестка, евангелизм и новый (на тот момент) миф XX века.
Трилогия приквелов: фатализм и снова политика
В 1999 году вышли «Звездные войны: Эпизод I — Скрытая угроза» (Star Wars: Episode I — The Phantom Menace), затем в 2002-м — «Звездные войны: Эпизод II — Атака клонов» (Star Wars: Episode II — Attack of the Clones), а в 2005-м — «Звездные войны: Эпизод III — Месть ситхов» (Star Wars: Episode III — Revenge of the Sith). Формально I эпизод во многом опирается на концепцию судьбы/предопределения, столь часто упоминаемую в VI эпизоде. Как мы помним, фразу «Это твоя судьба» произносят Люку буквально все — от мастера йоды до императора Палпатина и собственного отца. Предопределение, впрочем, уравновешивается свободным выбором главного героя. Люк действительно хорош в тот момент, когда он, поддаваясь гневу и отчаянию (а на самом деле влиянию Палпатина), начинает бой на лазерных мечах с Дартом Вейдером, побеждает его, но в финале отбрасывает оружие, выбирая верность Светлой стороне. Искренность самого актера здесь такова, что нивелирует неизбежный в таких случаях пафос.
Можно смело утверждать, что в эпизодах с I по III Лукас полемизирует с самим собой. Это очевидно уже из названия первого фильма — «Скрытая угроза». В оригинале словосочетание the phantom menace можно трактовать и как «призрачная», «неясная». В этом случае становится понятной идея автора: галактическое равновесие настолько хрупко, что может пошатнуться даже от стремления его поддержать. А именно это стремление с упорством, достойным лучшего применения, демонстрируют джедаи во главе с самым пассионарным из них — Квай-Гоном Джинном (Лиам Нисон). Складывается ощущение, что Лукас сознательно затемнил причины, по которым его герой одержим идеей, что юный Энакин (Джек Ллойд) — Избранный, чья миссия — восстановить равновесие. Очевидно одно: даосское спокойствие Квай-Гона и его безразличие ко всему, кроме своих целей, граничат с цинизмом. И это признак нового времени. Так же, впрочем, как и попытка объяснить с помощью квазинаучных методов механизм взаимодействия джедаев с Силой посредством симбиоза живого организма с загадочными мидихлорианами.
А дальше Лукас разыгрывает на наших глазах драматический конфликт, выворачивающий буквально наизнанку три предыдущих фильма, при этом щедро разбрасывая многочисленные пасхалки. Образ Энакина удачен в своей неоднозначности. Особенно хороши параллели «Скрытой угрозы» с «Новой надеждой». Например, после гонок Шми Скайуокер (Пернилла Аугуст) восклицает: «Ты вернул надежду тем, у кого ее не было!» Однако эта фраза не только не получает дальнейшего развития в сюжете, но и оказывается своего рода несостоявшимся пророчеством — ситуация, невозможная для 70—80-х годов прошлого века. Двадцать лет назад Лукасу не пришло бы в голову написать нечто, подобное разговору матери Энакина с Квай-Гоном. Она просит за своего сына: «Вы поможете ему?» — и джедай отвечает: «Не знаю. У меня нет задачи освобождать рабов». Только наличие пресловутых мидихлориан в крови мальчика заставляет его изменить свое мнение.
Все говорит в пользу того, что Энакин — Избранный (включая его сны, где он видит себя джедаем, освобождающим рабов на Татуине). Но магистр йода внезапно оказывается против, поскольку чувствует страх в мальчике (этот страх — естественное чувство ребенка, выросшего рабом и только что расставшегося с матерью). А дальше ситуация патовая, ибо любой поступок прямо или косвенно приводит к трансформации Энакина в Дарта Вейдера. Он ощущает недоверие к себе Совета джедаев — и это чувство в дальнейшем станет крючком для канцлера Палпатина. Чем сильнее хотят наставники охладить честолюбивые намерения Энакина (так как боятся его и за него), тем больше влияния на него обретает будущий император.
Есть и второе дно в этом сюжете. Предназначение Энакина — восстановление равновесия — можно трактовать буквально. Ведь формально к началу действия «Скрытой угрозы» власть принадлежит джедаям, названным в титрах «хранителями мира и справедливости в Галактике». Возможно, равновесие необходимо восстановить, но отнюдь не так, как представляется Совету джедаев... Здесь мы приближаемся к собственно политической составляющей эпизодов c I по III. Все три фильма посвящены тому, как, во-первых, Светлая сторона Силы находилась у власти, но не сумела ее удержать, и во-вторых, как хорошие, добрые, порядочные люди, действуя из лучших побуждений, привели к власти диктатора и Темного ситха.
Титры также удерживают наше внимание именно на этой, политической, линии. Эпизод I начинается, как это ни парадоксально, с информации о налоговых войнах между Республикой и Торговой федерацией. И вот начинается многоходовая комбинация, где на фоне обвинений в коррупции по адресу сенаторов и канцлера Валорума (Теренс Стэмп) седовласый сенатор Палпатин (Иэн Макдермид) приходит к власти. Происходит это благодаря пламенным речам королевы Падме Амидалы (Натали Портман) и ее окружения. Имя канцлера в оригинале Finis Valorum можно перевести как «конец доблести». Еще более любопытен тот факт, что провозглашающие свою приверженность Республике и демократическим ценностям герои верят сенатору Палпатину на слово и не требуют от него доказательств, когда тот обвиняет других в продажности.
Титры в «Атаке клонов» рисуют уже другую картину: «Несколько тысяч звездных систем объявили о намерении выйти из состава Республики». Любопытно, что Республика ничего не знает о праве наций на самоопределение и поэтому объявляет эти правительства сепаратистскими. Более того, она собирается нарушить собственные законы и создать армию Республики — якобы в помощь более не справляющимся с ситуацией джедаям. Так в фильме утверждается приоритет силовых решений конфликтов над переговорами. Печальная ирония Лукаса — он отзеркаливает главный пафос первых трех картин саги, где вся симпатия создателей и зрителей находится именно на стороне сепаратистов, гордо именуемых повстанцами.
Если же вынести за скобки историю отношений Энакина (Хейден Кристенсен) и Падме, поскольку ее целевую аудиторию составляют главным образом подростки в пубертатном периоде, то легко увидеть, как демократические, да и этические, ценности раз за разом отступают на второй план. Джедаи не считают аморальным использовать армию клонированных людей, идеальных солдат, у которых подавлено сопротивление приказам. Энакин рассуждает о том, что политиков надо заставить согласиться друг с другом, а на контраргумент Падме («Это похоже на диктатуру!») спокойно кивает: «Но это работает». Поэтому уже не приходится удивляться финалу — канцлер Палпатин смиренно принимает на себя бремя чрезвычайных полномочий после проникновенной речи сенатора Джа Джа Бинкса. При этом Палпатин восклицает: «Я люблю демократию! Я люблю Республику!»
После этого «Месть ситхов» уже мало чем может поразить зрителя, кроме отваги Лукаса, решившегося показать трагический финал демократии как модели управления во вселенной «Звездных войн». Добро и зло становятся условными понятиями, битвы происходят между Республикой и Конфедерацией, а в титрах скользят строчки: «Герои сражаются под знаменами каждой из сторон. Кольцо зла сомкнулось».
То же самое можно сказать и о Совете джедаев, который постепенно опускается до предложения Энакину шпионить за покровительствующим ему канцлером Палпатином. А в ответ возмущенный юноша слышит от мастера Мейса Винду (Сэмюэл Л. Джексон), который все больше напоминает армейского чина из «Цельнометаллической оболочки»: «У нас война». Поэтому вполне логичен и финал: раскрывший заговор канцлера, Винду предпочитает не арестовывать Палпатина, а попытаться убить его. Темный ситх мгновенно использует свое преимущество, доказывая все еще колеблющемуся Энакину безнравственность Светлой стороны.
Если же говорить о перерождении несостоявшегося Избранного, то тут снова появляется тема благих намерений. Тяготение Энакина к Темной стороне Силы вызвано желанием обеспечить безопасность любимой женщины, помноженное на комплекс вины перед погибшей матерью. Гиперответственность плюс стремление держать все под контролем и желание бессмертия — вот те качества вполне современного человека, которые делают из него Дарта Вейдера.
Любопытно, что перед поединком с Оби-Ваном (Юэн Макгрегор) на планете Мустафар Энакин провозглашает: «Я принес мир, свободу, справедливость и безопасность своей новой империи». В этот момент он не знает, что, работая на манипулятора (а Палпатин — блестящий политик и блестящий манипулятор), он никогда не сместит его, оставаясь, по сути, мальчиком на побегушках, пусть и устрашающего вида.
Вот и печальный конец Республики. Все сенаторы, за исключением Амидалы и горстки ее соратников, рукоплещут канцлеру, который извещает их о подавленном бунте джедаев. Они единогласно поддерживают лидера, когда он провозглашает: «В целях обеспечения безопасности и большей стабильности Республика будет реорганизована в Первую Галактическую империю». И Падме Амидале, которая когда-то привела Палпатина к власти, остается только горько комментировать: «Демократия умирает под гром аплодисментов». «Месть ситхов» в плане честности и последовательности авторской концепции можно считать лучшим из приквелов и, безусловно, одним из лучших фильмов всей киносаги.
VII эпизод как повтор IV-го
30 октября 2012-го Walt Disney Company приобрела компанию Lucasfilm и сообщила о выходе нового эпизода «Звездных войн». С этого момента начинается отсчет третьей эпохи мифа — эпохи сиквелов. Начиная с 2015 года фильмы выходят ежегодно, при этом за каждым вновь снятым эпизодом саги обязательно следует очередной спин-офф. В результате целевая аудитория получает ежегодный допинг, поддерживающий всемирную аддикцию к «Звездным войнам». Оставляя за скобками причины, побудившие Лукаса продать свое детище мегаимперии массовой культуры, посмотрим на смысловые трансформации двух имеющихся в нашем распоряжении сиквелов.
В 2015 году на экраны вышел VII эпизод — «Звездные войны: Пробуждение силы» (Star Wars: Episode VII — The Force Awakens), снятый Дж. Дж. Абрамсом, а в 2017-м эпизод VIII — «Звездные войны: Последние джедаи» (Star Wars: Episode VIII — The Last Jedi) сценариста и режиссера Райана Джонсона. Набрав в прокате больше двух миллиардов долларов, «Пробуждение силы» стоит третьим в списке самых кассовых фильмов в истории кинематографа, уступая только «Титанику» и «Аватару» Джеймса Кэмерона. Случай действительно уникальный, поскольку, в отличие от обоих своих предшественников, своим успехом этот фильм изначально обязан своей вторичности. Преданная олдскульная аудитория «Звездных войн» ждала отсылок к фильмам своего детства-отрочества-юности — и получила их во множестве, включая любимых героев, многочисленные пасхалки и камео, а также музыку Джона Уильямса. Более радикально настроенная часть аудитории ждала новых поворотов сюжета — и получила раскаявшегося штурмовика Финна (Джон Бойега), супергерл Рей (Дейзи Ридли), дроида-колобка ВВ-8 и трагическую гибель Хана Соло (Олден Эренрайк) от рук Кайло Рена (Адам Драйвер).
Собственно, вся линия Кайло, который на самом деле Бен Соло, сын Хана и Леи, представляет собой зеркальное отражение сюжета Люка и Энакина Скайуокеров. Все просто: если в VI эпизоде сын, выбравший Светлую сторону, отказывается убивать своего отца, то в следующем VII эпизоде все с точностью до наоборот — сын, выбравший Темную сторону, своего отца таки убивает. С точки зрения психологии вся ситуация выглядит неубедительной, но эмоционально емкой, поскольку запускает в зрителе механизм сопереживания. Подобный прием, надо отметить, постоянно используется в том случае, когда у авторов не хватает мастерства, чтобы глубоко зацепить аудиторию. Так, в опубликованной годом позже пьесе «Проклятое дитя» из вселенной Гарри Поттера, написанной отнюдь не Джоан Роулинг, авторы используют тот же самый поворот: сын Гарри отказывается от отца. Невольно задумаешься над вечным архетипом бунта Кроноса против Сатурна.
В остальном «Пробуждение силы» копирует «Новую надежду», причем с явным ущербом для смысла и логики, включая разрушение Старкиллера (обновленной версии Звезды смерти из предыдущих эпизодов). Остается неясным, почему победивший таки в VI эпизоде Альянс повстанцев в течение сравнительно небольшого промежутка времени потерял полученную было власть, да так сокрушительно, что его сторонники снова называются Сопротивлением. Второй вопрос вытекает из первого: из какого такого «пепла Империи» возник Первый орден и откуда он черпает свои ресурсы? Ответ на третий вопрос — кто такой зловещий Сноук и не является ли он реинкарнацией Палпатина? — утратил свою актуальность с выходом VIII эпизода, где Сноук был бесславно убит Кайло Реном.
«Изгой-один» с неожиданным финалом
Между «Пробуждением силы» и «Последними джедаями» в 2016-м вышел «Изгой-один. Звездные войны: Истории» (Rogue One: Star Wars Story; режиссер Гарет Эдвардс). Критики, как правило, отмечают, что этот фильм снят не столько в традициях научной (или ненаучной) фантастики, сколько в жанре военной драмы. Впрочем, зрители, как обычно, ценят в картине совсем другое. Судя по отзывам, аудитория устала от прогнозируемых счастливых финалов (чем, например, грешат четвертый и пятый фильмы франшизы «Пираты Карибского моря»). Поэтому гибель главных героев в конце воспринималась как достойное завершение сюжета. Кроме того, их, главных героев, неджедайское происхождение открывало зрителю возможность легко идентифицировать себя с ними, не впадая в комплекс неполноценности.
Именно поэтому в фильме помимо героическо-трагического финала важно и другое — трансформация концепции Силы во вселенной Лукаса. Отчасти это сквозит и в «Пробуждении силы», как ни парадоксально, но кульминации достигает в «Изгое...». Отныне (если это понятие уместно по отношению к спин-оффу, действие которого формально предшествует «Новой надежде») доступ к Силе не ограничен врожденными способностями. Место отсутствующих в фильме джедаев занимают незрячий отшельник Чиррут Имве и его темнокожий соратник. Именно им принадлежат фразы «Я един с Силой» и «Сила течет во мне», которые они произносят, находясь в подобии транса. Так личная доблесть и готовность отрешиться от себя и пожертвовать собой ради других замещают концепцию избранничества и ответственности за него, которую изначально заложил Лукас.
Если же говорить о неизбежных политических смыслах, то начиная с 2015 года можно фиксировать еще одно радикальное изменение — стремительное размывание категорий добра и зла. Они выцветают, становятся условными, подчиняются стратегиям политических игр, которые с упоением ведут новые персонажи. Это новшество, как представляется, весьма близко современному зрителю эпохи постправды и фейковых новостей.
VIII эпизод — переход от эстетики Лукаса к чему-то новому
Пожалуй, своего апофеоза эта тенденция достигает в «Последних джедаях», где персонаж Бенисио дель Торо aka взломщик DJ объясняет Финну (Джон Бойега), что оружие противоборствующим сторонам предоставляет одна и та же корпорация. Таким образом, и Темная, и Светлая стороны Силы оказываются в одинаковой зависимости от третьей стороны — финансовой. И вот ее-то мощь не поддается описанию. Интересно, рискнут ли в корпорации Disney развивать эту мысль дальше?
В целом VIII эпизод оправдывает свое название — «Последние джедаи» (или «Последний джедай», в оригинале — The Last Jedi). В нем осуществлен практически полный отказ от этического наследия Лукаса. Происходит это двумя способами. Во-первых, девальвацией образа Люка Скайуокера и, во-вторых, уничтожением символического наследия джедаев.
Мы снова сталкиваемся с простейшим приемом — ложной интерпретацией поведения. Как наставник будущих джедаев Люк почувствовал в своем племяннике Бене влияние Темной стороны и задумал убить его во сне. Не счесть подобных поворотов в существующих волшебных сказках разных народов. Ложный посыл Люка опровергается в тот момент, когда он видит у разбуженного Бена взгляд подростка, которого предали. Сам по себе этот эпизод — перифраз сходного упрощения, допущенного Питером Джексоном в экранизации «Властелина колец». Там Фродо так же неверно интерпретирует поведение Сэма во время перехода через Моргульский перевал.
Возвращаясь во вселенную Лукаса, следует обратить внимание на очередную зеркальную проекцию. Люк задумывает убийство без доказательств, поскольку видит в Бене будущего Темного ситха — так когдато джедаи ощущали скрытую угрозу в юном Энакине Скайуокере. Таким образом, VIII эпизод перекликается и с I и III, где Совет джедаев практически своими руками создает Дарта Вейдера, о чем не преминет напомнить сам Люк.
Сходство усиливается еще и на уровне линии Кайло Рен — Рей. После убийства Сноука Кайло пытается привлечь Рей на Темную сторону, предлагая ей править с ним вместе. Ровно такой же разговор происходит у Энакина с Падме на планете Мустафар. Тогда он восклицает: «Я могущественней канцлера! Я свергну его, и мы вместе станем править Галактикой!» Ну а в V эпизоде Дарт Вейдер предлагал Люку «вместе править Галактикой как отец и сын».
Возможно, именно в подобной череде повторов кроется причина отказа Люка от собственной миссии и собственного знания. Это весьма эффектно визуализируется в эпизоде, где он под руководством призрака йоды сжигает древо и книги джедаев. Формально Великое древо мелькает в пятом сезоне мультсериала «Звездные войны: Войны клонов» (Star Wars: The Clone Wars; 2013). Его предыстория (древо Силы, храм джедаев на Корусанте, его похищение Дартом Сидиусом, спасение двух ростков) не может не напомнить внимательному читателю/зрителю Белое древо Гондора из «Властелина колец». Впрочем, из каких бы комиксов или мультфильмов вселенной Лукаса ни появилось бы в фильме это древо джедаев, оно объединяет в себе два мощнейших архетипа — Arbor Mundi (мировое древо) и одновременно древо познания. Его уничтожение руками Люка Скайуокера, архетипического героя-спасителя, символизирует воистину конец эпохи. Впрочем, тот факт, что книги все же частично спасены последней ученицей Люка, Рей, внушает некоторый оптимизм и одновременно является затравкой для следующего — IX эпизода.
«Хан Соло» — Лукас снова
С учетом всего вышеэкранизированного фильм Рона Хоуарда «Хан Соло. Звездные войны. Истории» (Solo: A Star Wars Story; 2018) выглядит освежающе лукасовским. Что и не удивительно: Хоуард работал с Лукасом в 1973 году над «Американскими граффити». Кроме того, сам персонаж Хан Соло, воплощающий в киносаге архетип не героя, а «доброго малого» и «обаятельного трикстера», пользуется неизменной любовью преданных зрителей «Звездных войн». Сюжет напоминает скорее роуд-муви о гангстерах и ковбоях (включая эпизод с ограблением поезда). К тому же появление Эмилии Кларк в образе подруги Хана в какой-то момент смещает акцент на лав-стори. Тема любви, предательства и денег отчетливо начинает рифмоваться с финалом великой ленты «Однажды в Америке». Ибо Серджо Леоне в названии, дословно звучащем как Once Upon a Time in America, апеллирует к тому же героико-мифическому прошлому, что и Джордж Лукас со своим «давным-давно, в далекой-далекой Галактике» (A long time ago in a Galaxy far, far away).
В целом вся постлукасовская история «Звездных войн» заставляет, пожалуй, задуматься над вопросом: чем эта череда экранизаций отличается от знаменитой «Бесконечной истории» (Die unendliche Geschichte; 1984) Вольфганга Петерсона? Хорошие истории никогда не заканчиваются, тем более если это мифы, объединяющие поколения. Каждому поколению необходим собственный голос, чтобы осмыслить себя и свое место в мире. И голоса мастера йоды, Люка, Оби-Вана Кеноби, Хана Соло и даже Энакина Скайуокера ничем не хуже голосов Фродо Бэггинса и Гэндальфа или Гарри Поттера и Дамблдора.
Здесь, как бы ни хотелось возмущаться засильем корпораций, вторичностью сюжетов и эксплуатацией любимых образов, надо остановиться и признать: вселенная, где расположена далекая, далекая Галактика, жива и существует до сих пор. Теперь уже помимо воли ее создателя. И если это не кинематографическое бессмертие — то что тогда?
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari