Коробка с фрагментами

Ракорд. Как устроен этот текст

Если вы когда-нибудь держали в руках пленку, то обращали внимание, что у нее есть ракорды, «хвостики» с информацией для киномехаников. Там пропечатан номер части, есть отметка начала ролика и отметка конца, сигналы того, через какой временной промежуток начнется изображение. Все это — своеобразная инструкция для кинопроекции, чтобы фильм не был показан задом наперед, чтобы переход между частями был незаметным, чтобы рамку поставили верно.

Эти абзацы — тоже своеобразный ракорд к тексту ниже. Но если ракорд фильма доступен только киномеханику, который заправляет пленку в кинопроектор, то здесь, наоборот, инструкция это часть текста, видимая всем. В него в виде фрагментов собраны мысли и наблюдения киноархивистки и кураторки об архиве и показах старых фильмов, цифровом и аналоговом, тревоге и призраках. В тексте я обращаюсь к опыту работы в киноархиве на исследовательской позиции и к опыту курирования кинопоказов и кинопрограмм в публичных пространствах, особенно к работе над программами «Молчание кино» в Доме Радио, «Пересборка реальности» в Центре Зотов и «Забытый немой» в Иллюзионе. Я люблю пленочные фильмы и работаю с ними, поэтому и пишу про них.

Абзацы в тексте следуют друг за другом не потому, что мысли в них раскрываются последовательно. Нумерация введена для навигации, порядок, скорее, случаен и может быть пересобран вновь (интересно, воспользуется ли этим редактор?). Схожим образом устроены сборные ролики, куда монтажницы в случайном порядке собирают разрозненные фрагменты пленки, оказавшиеся в одной коробке. Так их удобнее заряжать в монтажный стол или киноаппарат и отсматривать. В нашем случае — публиковать и читать.

Фрагмент 1. Расхитительница гробниц

Когда я припоминаю себя в архиве, то в голове неизменно всплывают образы Лары Крофт и Индианы Джонса. Будни в архиве монотонны, однообразны, в них много скуки и ощущения тягучести времени. Эти ощущения рождают удаленность от города, изолированность, зарегулированность, перманентное состояние обработки громадных объемов информации и фокус на процессах, которые можно поставить на паузу, но не прекратить. Пребывание в архиве переживается как движение под водой или во сне. Как в Зазеркалье. А там, как говорила Черная Королева, «нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте. А чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее». Сопротивление движению в архиве колоссальное. Отсюда и эта необходимость примерять образы стремительных Лары Крофт и Индианы Джонса, воображать себя неутомимым археологом, искательницей приключений, охотницей за артефактами. Архив так огромен и не до конца ясен –– для поиска неизвестного не обязательно покидать его. Большая часть архивных находок совершается как раз внутри самой структуры архивов. И архивный поиск, пожалуй, — самое увлекательное, чем можно занять себя в архиве. Чтобы соответствовать ролевым моделям, стоило обнаружить хотя бы полную версию «Алчности» Штрогейма, своеобразный Грааль в истории кино. Но мой улов –– кусочек экспериментального фильма Фишингера «Квадраты», реклама лакокрасочных материалов «Ночные призраки» и рыбки на тонированной нитратной пленке Gaumont, которые так и остались под кроватью приятеля из Тиндера. Тоже неплохо.

Фрагмент 2. Тревожные архивисты

Судьба очередной сохраненной картинки или статьи из интернета заранее известна –– больше я ее не открою, не вспомню о ней, не найду. А если поленилась переименовать файл при загрузке, то при беглом взгляде на ярлык никогда не смогу его идентифицировать. С другой стороны, непроницаемый файл с названием «7f541fd826fe0ac» почти всегда интригует. Неясность вызывает беспокойство и тревогу. С тревогой того же свойства имеют дело архивисты. Каталог, классификатор, картотечная карточка, заполненная разборчивым почерком, — инструменты в борьбе с такой тревогой. Куски, фрагменты, огрызки, неполные или истончившиеся со временем описания побуждают архивного специалиста выписывать очередную коробку с пленкой из хранилища, открывать ее и вглядываться. В архиве есть две самые часто выписываемые на монтажный стол категории фильмовых материалов. «Классические» фильмы и вот такие неидентифицированные, анонимные кусочки. Все то, что посередине, — а это тысячи и тысячи названий — так и не покидают архивной полки. Они же воплощают потенциальную возможность рано или поздно быть увиденными.

Фрагмент 3. Что мы видим, когда смотрим на архив

Архив до конца не знает, что хранит. Даже если его фонды максимально подробно описаны и каталогизированы, всегда найдется что-то незамеченное, неверно атрибутированное, попавшее в коробку с материалами по ошибке и так далее. Архив стремится расшифровать, раскрыть, прояснить это неясное. И расширяется из-за этого все более уточняющегося описания. Одержимый историей и памятью архив жаждет собрать все черепки прошлого и схватить ускользающее настоящее. Он физически распухает от количества материалов, что попадают на его территорию прямо сейчас. Его здание разрастается в пространстве, достраивается и перестраивается. И для стороннего наблюдателя доступен только внешний облик грандиозного хранилища, где накапливается визуальная память мира. В остальном архив остается почти непроницаемым.

Фрагмент 4. Чувствительность к излому времени

Летом 2022 года, в темный жизненный период, я прочитала сборник статей критика и теоретика Марка Фишера «Призраки моей жизни». И стала чувствительна к призраками, стала видеть их буквально везде. Фишер пишет о «хонтологическом» в культуре и музыке, то есть о неосуществленном будущем и настоящем, заполненном призраками этого исчезнувшего будущего. Мало что так точно описывало мое ощущение действительности после 24 февраля. И ровно этим же ощущением оказались проникнуты показы немых фильмов в Доме Радио, над которыми я начала работать. Важно тут все: и то, что немой кинематограф завершился, закончился с приходом звука, и то, что старое изображение на экране — это еще и нечеткая память, деформированная архивной пылью и наложенными слоями информации, и знание, что все, кто на экране, уже давно мертв, и современный исторический контекст. Показать немой фильм в сопровождении одновременно исполняемой и пронизанной тревогой музыки — это почти как выпустить призрака из коробки.

Фрагмент 5. Как вызвать призрака

Понадобится большое пространство. Даже так — огромное. Большой экран. Зрители. Немой фильм. Артефакты времени. Нечеловеческой природы музыка или шум. Темнота.

Призраки не заставят себя ждать.

Фрагмент 6. Дом с привидениями

Про показы немых фильмов из архивных коллекций часто пишут как про спиритический сеанс, что справедливо. Для описания старых, непостижимо старых движущихся изображений столетней давности аналогии со сверхъестественным кажутся адекватными. «Тень жизни», «беззвучная тень движения», мир, серый как пепел. «Царство теней» по Максиму Горькому — до сих пор доступный для нас режим восприятия кино, нужно только настроиться.

Пространство — один из ключевых моментов для входа в этот режим. Кинозал в Доме Радио, где я чаще всего наблюдаю кинематографических призраков, не похож на современные кинозалы — скорее, на залы начала XX века. Дело не в технологиях и оборудовании, а в архитектуре пространства. Что-то подобное я видела только в Болонье, где к фестивалю Il Cinema Ritrovato перезапустили подземный кинотеатр 1915 года и в гулком сыроватом помещении показывали немые фильмы. Здание Дома Радио было построено тогда же. Бывшее пристанищем для Санкт-Петербургского Благородного собрания, лазарета Красного Креста, пролеткульта, кинотеатра «Колосс», Ленинградского радио, теперь –– это дом для оркестра MusicAeterna.

Показы немого кино проходят раз в месяц или два, в самом большом зале Дома радио, в Первой студии, где обычно репетирует оркестр. За несколько часов до показа просторное помещение превращается в кинозал. Появляется большой экран, вносят стулья. Густая темнота не поглощает все вокруг, но заполняет пространство так, что в каждый момент киносеанса мы помним, что находимся в специальном месте. Не предназначенном изначально для кинопоказов, но так хорошо им подходящем.

Фрагмент 7. Звуковая руина

Музыка может обнажать призрачную сущность немых фильмов. И дополнительно деформировать их. Особенно тревожная музыка, распадающаяся, состоящая из скрипов, шумов, угасающих голосов. Музыка не про порядок и гармонию. А про расслоение реальности.

Фрагмент 8. Архивная пыль

На архивных вещах оседает архивная пыль. Пылинки, грязь, царапины — артефакты времени, подтверждающие, что вещь была в нашем мире, прежде чем легла на архивную полку и уснула. Пока вещь видит свои сны, все внутренние процессы в ней замедляются, сокрушительная сила воздействия окружающего мира стихает. Но смерть вещи неизбежна. Рано или поздно она раскрошится, окаменеет, разложится, сгниет. Особенно, если это кинопленка — и так-то не самая устойчивая штука на свете. Но до тех пор мы одержимы следами жизни на ней. 

Либо стараемся сгладить, замазать, распрямить все заломы и сгибы, сделать вид что их не было, отменить время, отреставрировать так, что вещь столетней давности становится буквально нашим современником и производит впечатление, что сделана вчера.

Либо пристально рассматриваем следы распада. Публично нам, конечно же, стыдно показывать выцветшую, рваную, купированную, осипшую копию. На такое изображение неприятно смотреть, оно теряет в ясности и вызывает раздражение.

Но если повреждения не такие серьезные или вынуты из исходного нарратива, они превращаются в эффект, фильтр, дополнительный смысловой слой на изображении, обозначающий работу времени. В цифровом мире есть много инструментов, создающих этот эффект бытования вещи в реальном мире. Пропущенное через фильтры изображение становится как бы подлинным, вызывает у смотрящего ностальгические чувства, создает эмоциональную связь, и, в конце концов, претендует на большую символическую ценность. На нее же претендует — и более обоснованно — отсканированное с аналоговых носителей изображение с налипшей на него архивной пылью. 

Ракорд. Как читать этот текст

Кстати, вы знали, что иногда ракорды бывают такими короткими?