«Почти, но не Нина Симон». Сценарий

1. 

Я не знаю, что это за чувство, но со временем оно становится острее, глубже и тоньше, словно шлифуется. Бесполезное занятие — думать о старой любви, как, например, коллекционировать и воровать ресторанные салфетки, собирать ненужный дешевый хлам, застревать мыслями в голове, переваривать макулатуру. Горечь без начала и окончания. Разноцветная бумага — конфетти разлетается вдребезги на клочья, если, а это часто случается, не по пути. Выбор всегда за тобой, а прав не тот, кто на самом деле что-то чувствует. Прав тот, кто не чувствует растерянности, когда находится рядом. 

Представь игру, мы первый раз в этом городе. Представь, что тебе нужно сделать путеводитель по Шпицбергену. Куда ты пойдешь? 

Саймон. Он беспомощно останавливается на краю пирса и бросает в чаек камни. На противоположной стороне светит вечерними огнями совсем другая вселенная. 

Я прилетаю. Я провожаю ее взглядом, как завороженный. Идет мокрый снег. Через реку уже граница с Китаем и двойной шифр — язык. Я не могу избавиться. Посмотреть, как и где, куда она идет к тому мужчине. Странная ревность, не имеющая никакого абсолютно значения. Мне надо обязательно посмотреть на этого мужчину, я иду следом. Круг замыкается, вот они едут в такси. Тогда я представляю. Что те останавливаются в гостинице на центральной улице. Одноместный номер. Я не знаю правды. И я заселяюсь около, именно в этой гостинице. Останавливаюсь на ночь и не спешу домой. Я представления не имею, живут ли эти двое в соседней комнате. Но мне все равно. Я прислушиваюсь к звукам, одноместной тишине, я пытаюсь уловить, найти хотя бы слово, намек. 

В этом городе практически нет солнца, но очень много золота. Как песчаный кратер, как землетрясение, готов разорваться от прикосновения к коже, пылающей страстью. Страсть, как болезнь, разрастающаяся по всему телу, она балансирует на кончиках нервов. Она порабощает. Засыпаешь и просыпаешься с одной только мыслью, увидеть скорее. 

Возможно, ты просто-напросто не умеешь любить? Нет способности. Он разглядывает потолок, свет в динамике, перемещающийся с улицы. Замечает неровности на стенах, театр теней. 

Мне стоило бы пройти мимо, не останавливаться и не наблюдать за ней. Но она летела рядом со мной. Все восемь часов. И жестко, сразу зацепила ее манера разговора, жестикуляция, то, как та, время от времени закрывает глаза. Я влюбляюсь. В ее любовь к мужчине, к которому она сейчас путешествует на край света, на край земли. Она вся безумна и категорична, почти, как движение и сложная, как человеческая жизнь. Она где-то около. Я прекрасно вдруг ее понимаю. 

Камни продолжают лететь, мне больно остановиться. Мне становится легче, когда я не смотрю в твою сторону и не путаю бешеные переливы света с тем, что творится у меня на душе. В гостинице кажется, что ты не один. На самом деле, всего лишь иллюзия, действительность. А кому-то бывает хорошо в беспечности, но я не о том. Разница во времени меня останавливает. Я смотрю на часы и расстаюсь со своими надеждами. Я отключаю телефон. И что мне хочется, так превратиться в безумную белую птицу и улететь, не иначе, как стать журавлем. Но я птица мелкого полета и мне остается одно — забивать гвозди в свой собственный гроб переоценки ценностей и взросления. Тридцать три года. Завтра у меня день рождения. 

На моем пути она заняла соседнее место 20 D, а потом попросила поменяться, чтобы сесть у окна. Она схватила меня за пальцы, ненароком, когда трудно взлетали, набирая скорость, в замкнутом белом железном самолете. Она сказала, что там, где она живет, свой особенный диалект и неизвестный язык, на котором говорит только одна деревня и новый муж. А она кто по профессии? Журналист. Работает в суде. И каждый раз слушает невероятные истории, правда, ритм жизни не такой. Как в Москве. И ровно в три часа дня она освобождается. Она выходит из здания, расчищает от мокрого снега машину, дорогу, едет домой. Она готовит ужин и ждет мужа, нового беспомощного в ее нелюбви, — мужа. Она готовит ужин и смотрит на часы. Она каждый раз представляет, сколько времени на другом конце света, где он, тот, которого она будет любить вечно. Она так часто его представляет, что у него трудности со сном и воспоминаниями. Он будто проваливается в реальности и находится в пограничном состоянии, не понимая, как теперь действовать, он же мужчина или, наоборот, бездействовать, разорвать шаблон. Он толком не понимает, чем все это закончится, ведь любовь к женщине, она конечна. Но и противостоять не может. 

В самолете она спрашивает. 

Елена. Заказываете ли вы мясо или рыбу? Я всегда запоминаю людей по их предпочтениям. Вы не любите рыбу? Да, я тоже не очень люблю. В супермаркете. Я никогда не покупала рыбу. Впрочем, как и он. В этот момент она поняла, что встречаясь с мужчинами, никогда не любила. Так далеко... Меня зовут Елена, протянула руку и снова прищурилась. 

Саймон. Зачем вы туда едете? Это же бесконечно долго от вашего теперешнего места жительства. Совсем другой конец света, Россия. 

Елена. Я путешествую от снега к снегу. А вы слишком молод, чтобы понять. Сейчас мы летим несколько тысяч километров в тот маленький город, откуда вы родом из детства, чтобы встретиться. Я не могу без него жить. Вернее, мое существование подчинено закону старения. Вы не поймете, я же говорила. Так, мне легче переносить надвигающуюся старость. Нет, не говорите мне комплименты. Я прекрасно знаю все свои морщины, наизусть знаю. 

Она показывает. Здесь, и здесь и здесь. 

Елена. Старость — это страх. Это очень страшно. Женщина и старость. Конечно, что вам об этом известно? Когда на тебя не смотрят прохожие. Когда одежда не так сидит. Когда в метро к тебе не знают, как обратиться. Простите, наверное, я ужасно скучный собеседник. Бытовой разговор.

Елена. Вам не досталось курицы? Странно, что не могут позаботиться авиалинии. Написать жалобу? Ну, что вы. Возьмите мою. Я совсем не голодная. Серьезно, я могу не есть, мне это не нужно. Знаете, секрет вечной молодости. 

Саймон. Дайте почитать ваши отчеты, ваши статьи, ваши тексты, единственное, что я хочу, так это освоить язык, на котором не говорят миллионы. Я хочу услышать его и найти параллели в том, что меня уничтожает. У меня есть свой страх. Вот вы говорите про старение. А у меня — смерть. 

Елена. Нет, молодой человек, как вас зовут? А ладно это совсем не важно. Совсем разные вещи. Я же говорю, так сложно понять.В том европейском северном городе у меня есть семья и любящий муж. А я лечу к случайному встречному. Это мой любовник. Который помогает мне не стареть. 

Саймон. То есть у вас собственная философия? И как часто вы ездите сюда?

Елена. Это не философия. Это нечто большее. Вот вы когда-нибудь любили?

Саймон. Сначала Лена, а потом Нина. Почти, но не Нина Симон. 

2. Саймон. 

Когда мне страшно, я сбегаю. В физическом теле мне никогда не бывает страшно, я говорю про нечто внутри себя. Впервые, это случилось, когда мне было четырнадцать лет. В то время я долго и сильно дрался, я брал все рекорды на закрытых смертельных боях. Я прогуливал школу, я только и делал, что бился. Так я боролся с ощущением страха. Я убивал этот страх глубоко в себе. Страшно мне было постоянно, с раннего детства, что кто-то умрет из близких, что я умру, что бабушка не придет за мной в детский сад. Постепенно страх трансформировался, и я стал его убивать, участвовать в крупных соревнованиях, я бился не на жизнь, а на смерть. И никто не понимал, почему я выигрывал. Никто не понимал, что я боялся самого главного — жить. Моя смерть мне была неинтересна, я боялся, что может принести жизнь и сделать с моими близкими, родными, любимыми. Я совмещал в себе несовместимое, я совмещал в себе поэзию и животную стихию. 

И я остро ощущал, что счастья не будет. Никогда, невозможно. Откуда я все это знал, я не могу объяснить. Что-то подсознательное и верное. 

Никто никогда не догадывался, что причина моей отчаянной и ожесточенной битвы заключалась в том, что я боролся и убивал собственный страх, собственную свою беспомощность перед высшей силой. Я до смерти боялся чужой смерти. Или жизнь, как я успел уже рассказать. Боялся проявлений. И один сильный случай повлиял на меня. Дело в том, что тогда, в свои четырнадцать лет, я впервые испытал страх и сбежал. Я хотел сорваться на стройке. Хотел покончить с собой, окончательно и бесповоротно. На обычной такой стройке, на которой слонялись такие же разбитные парни, как я. Здесь были первые уроки, школьные прогулы, сигареты. От нечего делать мы постоянно здесь слонялись. 

Лена была сестрой моего приятеля, тихого и спокойного интеллигента, живущего в квартире напротив. Однажды он позвонил в мою дверь и попросил научить его драться. Сказать честно, сначала я постеснялся такого ученика, потому, что он выглядел, как слабак и не умел постоять за себя. А потом я заметил его сестру. Лена приехала на каникулы и сказала, что останется здесь на все лето. А я просил, чтобы насовсем. И она осталась. 

Парень быстро научился постоять за себя, я хороший учитель. А Лена. Конечно, старше меня, не обращала внимания. Я не понимал, что в ней такого, что заставляет застревать перед ее дверью или ждать, сидя дома, смотреть в глазок, не проходит ли мимо. В то лето ее не стало. А я сбежал, я, конечно, настоящий слабак. Вместо того, чтобы что-то сделать, я предпочитаю сбегать. 

Я хорошо помню про нее две вещи. То, как она переходила дорогу, держа в руках торт на ленточке. Она шла не по пешеходной дороге, и ее чуть не сбила машина. Я видел. Выскочил и толкнул в сторону, сам чуть не свалился. А торт ее распластался на асфальте. Упал и по нему проехала машина. Некрасиво и грязно это все выглядело. Она меня поблагодарила, но безумно так на меня посмотрела. Что на ней уже была какая-то печать. Печать смерти, отголосок. Это очень страшно. Потому что из-за своих страхов, я стал видеть такие печати. Очень-очень редко. И вот на Лене я это увидел. Я хотел быть всегда рядом с ней, чтобы ничего не случилось. Я следил за ней, всем начало казаться, что я сошел с ума. Но я не мог ничего объяснить, не мог посеять панику, не смог и спасти ее. 

А второе, я помню, что заходя за братом, она открыла дверь, пропустила меня в коридор. Я спросил, как дела, она пробурчала пару слов. И в комнате играла песня “Вальс Бостон”. Даже не играла, а орала на всю квартиру. Лена и меня не слушала, а слушала песню и пританцовывала. А брата ее не было дома и родителей не было. Я поцеловал ее, а она сильно толкнула меня, и я снова сбежал. 

Саймон. Лена, уезжай пожалуйста, не оставайся здесь, я так боюсь, что что-то произойдет.

Лена. Ты с ума сошел, странный, нелепый, грязный и неотесанный мальчишка. Настоящий болван. 

Я всегда с бегаю, когда сильно трушу. Повторил уже несколько раз. Так вот я сильно боялся смерти. И боялся, что Лена умрет. Пусть уезжает, куда хочет, но только не умирает. И в последний день лета она пропала. Ушла и не вернулась. Никаких следов. Никакие собаки, никакие патрули не смогли найти ее. Живой ее найти. Никто не понимал, в чем дело. Никто не понимал, что можно было предупредить все, если бы она уехала. По какой-то глупой случайности. Река, течение, лодка, друзья. Только я не хотел знать, мои мне не говорили об этом. И я чуть не сорвался. С той самой стройки. Решительно скользнул вниз. Но меня спас, спас кажется ее брат. Он тоже туда приходил. После этого случая с сбежал. Сбежал в город, в котором жила до этого Лена. 

3. Нина. 

Нина. Где искать своего человека? Как найти свою мечту? Вы задумывались об этом? 

Врач. Девушка, вам нужно на прогревание ходить. Горло все красное, а вы философствуете. Регулярно болеете? Что, еще и бегаете на холодном воздухе?! Ну на нервной почве. Все нервы. Вы с людьми работаете? Представляю. Подождите, вот вам рецепт, да вы все сами знаете. Аптека в клинике или на соседней улице. Где угодно найдете. Возьмите, пожалуйста, больничный. Ну вы подумайте. Отсидитесь дома. Не стоит, оно все того не стоит. Все ваши переживания. Все ваши заботы. Главное, это здоровье. Без него никуда. 

Без него никуда. Не отвечает на телефонный звонок, сбрасывает. Торопится в зиму. Укрывается от ветра. Волосы, кофе по дороге. Привычно. Она оглядывается. В метро. Парень говорит, простите, уходит в соседний вагон. Почему обращает внимание? Темнеет быстро. Боишься, что выключится электричество и не увидишь ни строчки. А телефон выключится и это единственное средство сообщения, которое осталось между мной и тобой. 

Было ли это в реальности? Белые стены, книги кругом. Разве такое случается? Никто ничего о нем не знает, в интернете нет информации. Шрам на правой руке, сказал, что падал вниз, но остался жив. Что, если нет в социальных сетях, значит нет человека, нигде не значится? 

Подруга Нины. У тебя всегда температура и сны. Сны и температура. 

Нина. Дурная, мне работать идти. И пшикает в горло. Бесконечно больное горло. Московский климат меня убивает. Мне постоянно говорить. Сегодня ты подготовилась к новой экскурсии? 

Подруга Нины. Да и он сюда приходил. Я помню. Был с женщиной? Нет. Он был один. Ты в него поверила? 

Нина. А во что мне еще верить? 

Подруга Нины. Подруга, отстань. 

Снова волосы, ветер, набережная. Она перебирает его сообщения. Хочется курить, а она бросила, но ей так нравится запах сигарет. И горло болит. Звонит, абонент временно не доступен. Ну не идти сейчас же в полицию? Даже подруга не верит. И они не поверят. Скажут, городская сумасшедшая. Если вас связывала одна ночь, то случая нет, вы друг друга не знаете. 

Нина. Мама, разреши мне пойти на танго? 

Сидит дома, готовит шарлотку. Чистит яблоки и смотрит в окно. Работает радио. Шторы задернуты. Тихий двор. Центральная улица, спрятанная глубоко в московском дворе. Кажется, что сейчас папа придет с работы, и они все вместе сядут за стол. Так и происходит. Время стареет. Все уйдут, а двор останется. И после нее он останется. Что делать. Время. Она не признает старость, она ненавидит грубую кожу, она будет есть только зелень и яблоки, если поможет. Она уйдет в монастырь на краю свету. Она перестанет любить. Наступит остановка. Конечная. Что тогда делать? Потому что позднее — вакуум. Смерть. Она задыхается и снова открывает глаза. Она откашливается. Кухня, дом, тишина. 

Конечно, мама не слышала ни про какое танго, ни про какие танцы. Она говорит о том, какая погода, сколько было чего продано, где она там работает, какие-то еще неинтересные совсем новости и прочее, прочее, что говорят по телевидению. Но танго, кизомба. Это бред, полный бред. Потому, что он никогда не танцевал. Она понимает, что ждет и привязана. Тонкая нить непонимания точит ее изнутри. Она прячет ноги в тапочки. Смотрит на родителей. 

Люди, бывает… Они лгут, сочиняют истории перед зеркалом. Но, что делать, когда те исчезают. Все одно и то же. Пропажа. Когда кажется, что только обрел. Новое и потустороннее счастье. И здесь все обрывается. Не успела она его выслушать, не успела разобраться в его привычках и запомнить все черточки лица, чтобы перебирать в дальнейшем по памяти каждую деталь, человек растворился в пространстве. Наверное, в чем-то ее вина. Что она родилась с такой готовой историей. 

Катастрофически не хватает историй. И она каждый божий день идет в свой музей. Неинтересно, однообразно, скучно, утром встаешь и метро, одна и та же дорога. Серая мышь, серая. Не красилась, не одевала каблуки. Все было так предсказуемо, неинтересно. Пока она не заметила. В тот день, случайно не обратила на него внимания. А потом он перестал выходить на связь и, вероятно, сбежал. Уехал. Куда она не понимает, не понимает и почему он не сказал ей ни слова. 

4. Александр. 

Он бросил взгляд на скользящий мимо трамвай, редкий в этот час, дикий для него, привыкший передвигаться по городу на машине с личным водителем или самостоятельно. Нет, он ездил на общественном транспорте, но очень давно, лет двадцать тому назад. В то время, когда был студентом и не имел собственной компании. Он еще учился. А сейчас трамваи ходят всю ночь. Не то, что раньше. Сейчас город не спит и не останавливается. Вечные странники передвигаются из разных точек, вот и он такой же. 

Ему показалось, что теперь, после всего прожитого, он слишком, чересчур стар. Он хочет вернуться лет на двадцать назад. В беззаботное время, когда верил сердцу, рисовал на асфальте. Назвали бы его сейчас идиотом, то на душе стало бы светлее, да и все равно. 

Но на трамвай он успел. Зашел. А купить билет не может, бумажник наполнен пластиковыми картами, он давно не ездит на общественном транспорте, ему нечем платить, мелочи нет. Водитель упрямо смотрит, с места не трогается. Он ждет, пока мужчина оплатит. А мужчина теряется. Даже странно представить, что он может потеряться. А он теряется. Одна девушка. Она с закутанным горлом, вечно ангина. Достает мелочь и расплачивается за мужчину. На те, пожалуйста. Подумаешь, пятьдесят рублей, больше разговоров. 

Тот протягивает руку, представляется, Александр. Она смотрит на него, понимает. Она заранее знает. Она всегда думала о таком случайном знакомстве. Она представляет, как они танцуют танго. Ей не нужен опыт, ей нужно забвение. Потому что ее возлюбленный исчез, а она найти не может. Но не может ни танцевать, ни проигрывать. Она проигрывает лишь в памяти легкие укоры совести. Плохая человеческая натура. Мы не хотим страдать слишком долго. Ей нужен красивый урок и память в копилку. Случайных встреч не бывает. Она отвечает. 

Нина. Нина Симонова. 

Александр. Кто? 

Нина. Нина Симонова. 

Он смеется. Упирается взглядом в курносое, с родинками лицо. 

Александр. Почти, что Нина Симон. 

Нина. Все так говорят. 

Она отсаживается, она сосредоточенно разглядывает пейзаж за окном и чихает, потому, что горло все еще не прошло. 

Он просит прощения, не хочет ее терять. 

Нина. Пора бы мне взять псевдоним, говорит она, все постоянно сравнивают меня с Ниной Симон. А мне хочется быть собой. И только собой. 

Александр. А у вас красивые мизинцы? На ногах? 

Она снимает кеды, вытягивает ноги перед мужчиной. 

5. Нина. 

Чуть раньше она закрывает за собой дверью, словно ни разу сюда не придет больше, не вернется больше. Она не будет ни работать, ни уступать, идти на компромиссы. Подумаешь, дом. Она так решает. А если она принимает решения, то серьезно. На лестничной клетке останавливается, замечает, как за стеклом окна во дворе, начинает проглядывать осень. Разноцветные деревья разбиваются ветром, а холодное солнце едва светит, но красиво, как только осенью бывает. 

Где-то в одной из квартир ребенок повторял гаммы на фортепиано, а где-то шумит телевизор или радио, а она подумала, что больше сюда не вернется, вдруг. Уйдет сегодня и найдет что-то еще, кого-то еще. Переедет в другое государство. Паспорта вот только нет с собой. Сегодня обязательно и бесповоротно ее жизнь изменится. Почему? Она идет в аптеку за лекарствами, потому что сидит на больничном и пропускает работу. Хоть бы уволили. Все равно не нравится, все равно. 

Ей даже захотелось выключить телефон, потому что температура и не хочется думать, вернее, ум затуманен и трудно соображать, если будут что-то требовать. Если будут звонить. Она поставила телефон в режим полета. Как будто сама улетает. Приятно об этом думать. Она выходит из дома. И останавливается на несколько минут на площадке, рассматривает свет. А очнувшись, начинает спускаться, считая про себя ступеньки, как в детстве, только сейчас повторяет. Под вечер кажется лучше. И она обязана с ним встретиться. Поэтому пишет короткое сообщение: 

Здравствуй, это я. 

Молчание. Она глотает его остро, горло болит. Она идет в сторону аптеки. Берет лекарства, когда до него так и не достучаться, проходит время, и, наверное, все потеряно. Так ей кажется, так она считает. Она садится в трамвай и едет, от этой остановки до следующей, без цели, без средств к существованию, с огромным люком в груди. 

Александр. Он чуть раньше. И порядком устал. Закрывает свой собственный офис. Выходит последним. Как всегда, в очередной вечер. Он привык к одиночеству. Сегодня ему хочется взять проститутку или случайную женщину. Случайная женщина звучит интереснее. Он идет всегда мимо. И проходит окраины и остановился в центре. Этого суматошного города, города разбитых окон, в которых давно никто не сидит на подоконниках. А что, если все продать, дом, квартиру, машину и уехать в Ниццу. Да нет, да или нет. Лучше на необитаемый остров или Шпицберген. 

Почему в голову приходит этот Шпицберген. Он повторяет по слогам. И где находится Шпицберген. Он спрашивает, как ее зовут. А она водит плечами, мол, разве это важно, здесь, на этой улице. Или отвечает, а ее имя растворяется в телефонных звонках, свете уличного фонаря и в движении, в людском потоке. У нее плечи. Обнаженные. И родинка на виске. Еще она слишком пьяна и бесконечно болтает. Нет, не проститутка, вот именно, что похожа на случайную женщину. Кажется, ей за тридцать. Не так уж молода, чтобы гулять по ночам в одиночку. 

Он спросил, где находится Шпицберген, она удивляется, не расслышала и спрашивает, сколько он заплатит ей за эту ночь, за час, проведенный вместе. Конечно, если хочет болтать, она тоже не против. Ну, а если не болтать, а трахаться, то она готова. Потому что этой ночью у нее нет планов, и она готова сделать скидку, сегодня, сейчас. 

Хорошо, он отдаст ей все деньги. Если ей это действительно необходимо. Она машет пальцем у виска, и говорит, если ты наркоман, дебил, то иди прочь. Нет, мы поедем на такси. Домой. 

Вера. И я совсем не проститутка, так шутит, потому что решила обвести вокруг пальца. Шутка неудачная, простите. Единственный мой недостаток, что умею смешно рассказывать анекдоты и ярко шутить. 

Такси в дождь — это романтика. А она не допускает романтики, никогда, не зачем, старые осколки. Она все понимает, не девочка. 

Александр. Это не страшно. Жаль, что ты не знаешь, где находится Шпицберген. Это приют для всех одиноких образов, но, видимо, тебе слишком рано об этом знать. Наверное, в таком случае, у тебя все хорошо и это меня действительно радует. 

Вера. Рано или поздно. Я не произвожу впечатления на солидных мужчин. Я работаю в типографии и не вылезаю из подземелья. Каждый раз я считываю и сверяю этикетки, я знаю все про каждый продукт, я знаю все продукты и все этикетки. И единственное время, когда я могу расслабиться, это ночи. Ночи с пятницы до понедельника. Я танцую, я пью коктейли и слоняюсь по городу. Для меня это праздник. Праздник после одинаковой тоскливой действительности, реальности, окружающей меня. 

Приходя на работу, я ощущаю сразу себя под колпаком. Меня замыкает пространство. Наваливается эта серая и пыльная мерзость, это вечная сырость. От людей пахнет потом и гречкой. А сказать им об этом не можешь, не имеешь права. Не поймут они тебя. 

Мне не нравятся женщины, которые возят с окраин своих детей на утренники, на новогодние праздники. Они одеты в потертые куртки и в руках у них пакеты из супермаркетов. Я смотрю на них и жую сникерс. Я понимаю, что не хочу жить такой жизнью. Почему сникерс? Ну это единственное, что у меня осталось хорошее, что помогает справится мне самой с собой. 

Мне говорят, рано или поздно, ты должна была почувствовать кризис среднего возраста, будут неприятности. Нужно начинать жизнь сначала, искать себя, может быть встретить мужчину всей своей жизни. А ты работаешь корректором и вся твоя жизнь — это бесконечность слов. 

Александр. Ты любишь смотреть черно-белые фильмы? 

Вера. Нет, я в них живу. 

Мне хочется быть самой лучшей женщиной. Во всем этом мире. Я, как амазонка, добиваюсь каждого. Иду напролом. Я — настоящая, но никто не ценит, не оценивает меня. На меня обращает внимание только продавец, в магазине возле работы, у кого я регулярно покупаю шоколад. Шоколад мне помогает, помогает скрасить тоску. 

Александр. Садитесь в такси, вам нужно поспать. 

Вера. А вы? 

6. Нина. 

Она шла вдоль дороги и продолжала дозваниваться и продолжала домысливать. Мимо церкви, из которой вышел священник, а его жена спрятала лицо в платке, стало не понятно, что она из себя представляет. Что скрывает под черным сукном. Ела ли она когда-нибудь в тоске зимний снег, резала ли руки, запястья, когда убивала на обед животных. Кто она. Кто знает, может быть она была случайной женщиной, проституткой, которая от тоски вышла замуж за священнослужителя? 

Священник. Простите, вам плохо?

Нина. Наверное. 

Нина дико смотрелась. Вышла за лекарством, а ушла совсем в другую сторону, забылась, рассталась с прошлым, в странном мире, странном настоящем. Надо взять себя в руки и снова очутиться здесь и сейчас. Слишком сильно она любит долго гулять. 

Бессмысленно полностью отдавать свое я этому рассвету. 

Слова, которые тот мужчина, прекрасный, как ей казалось, как закрытая книга, как книга — раскраска, которую хочется страницу за страницей открывать, раскрашивать, узнавать. Еще он сказал, что не верит в любовь, а верит в расставания. И жизнь полна уроков. А она ему не поверила. 

Он сидел в пустой белой комнате. И не спешил делать ремонт. Он смотрел, как солнце окрашивает стены, когда садится и когда встает. И здесь, на матрасе, она понимала его грубую силу и вытаскивала из своего подсознания воспоминания, как душа путешествовала во времени, из времени в новое время. Она понимала, что все неслучайно и боялась сказать, чтобы он в ней не разочаровался или не правильно понял. Не принял ее такой, какой она была на самом деле. И она боялась быть непринятой, на тот случай, если он уйдет от нее. Она это знала, потому, что все конечно и ее в том числе. А они были вместе, но очень разными. 

Она в зеркале прицеливалась к его отражению. Она говорила, что знает его и встретилась с ним в начале этого века в Америке. Что работала официанткой и ничего не предвещало несчастья. Буквально был яркий и солнечный день. Почти, что сегодня, смотри, как солнце пробивается через наши железные прутья. 

Саймон. Про что ты говорила? Прости, я отвлекся на сон, на телефон, в своих делах. Давай запишем твои вставки. Необычно. Мне никто не рассказывал похожих историй. Я помню про солнечный день. И ты работала официанткой, верно? На пляже. Стояла за барной стойкой или подавала коктейль? 

Нина. Который сейчас час? Вот уже полпятого утра. Не пора ли спать? 

Саймон. Нет, мне очень интересно послушать. Рассказывай дальше. Где и когда первый раз мы встретились. Майми, Флорида? 

Нина. Я работала и ничего не предвещало беды. Я давно оторвалась от своих родственников, которым не было до меня дела. Пока ты не свалился на мою голову. 

Саймон. Как ты узнала меня? 

Нина. Это не трудно. Шрам на правой руке. Знание. Когда находишь в глубине подсознания, новые вехи. 

Саймон. И что было потом? 

Нина. Моряк, красивый и наглый. Он пришел и забрал меня. Вернее, ты. В тебе и тогда было или нет. Остается много мужского. Слишком много. Как и теперь. И тогда ты натворил дел. Как и теперь. У тебя долги? Ты сам говорил. 

Саймон. Это не имеет отношения к твоей истории. Как видишь, я взрослый парень и могу справиться со всем самостоятельно. 

7. Поиск. 

Обратиться в полицию и писать запросы, сотни запросов, словно никчемные письма, использовать бумагу не по назначению. Обращается в полицию. В центральный участок. 

Полицейский. В списках не значится, преступником не был. Имя точно запомнили? Паспорт смотрели? Наивная девушка. Всего ночь и один день. Вы провели вместе. 

Письма, запросы, неотвеченные или пропущенные вызовы, ей все равно. Как гнилая старуха, черная, в одежде из клочьев, пыльная. Она просверливает твое тело глазами, достает всю подноготную, скрытые помыслы, все прегрешения. Старуха перевоплощается в твои неотправленные и отправленные письма, запросы, неотвеченные вызовы. Как попугай, повторяет постоянно одну и ту же фразу. А на ее плече нахохлился настоящий попугай и ты не осознаешь, кто же произносит неприятные и пугающие слова, старуха или он. Слова — это единственное живое, что прорастает в ее пространстве. Черная старуха и голубой попугай. Она говорит о всепрощении. Наверное, стоит забыть и идти своей собственной дорогой дальше, если есть такая. Точно такая, какая и есть. 

Посмотри в свой светлый шар, подсвеченный глобус. 

Никого нет. Ни единого человека на платформе. В тот час, когда она возвращается домой. И снова этот пробирающий до косточек осенний неприятный ветер. Отсутствие в коже витамина Д. И ничего не работает. Раз нет исчезновения. Никакого. Все просто. Суета. И она знает, к гадалке старой не пойдет. Она прекрасно знает свое будущее. 

В то время, как ему звонят поочередно из каждого банка. Предлагают кредиты. Каждый день ему звонят с предложением займа. Сколько это будет продолжаться? Деньги, нужно заработать деньги и отдать свои долги. Быть должным, когда тебе не на что жить, это новое ощущение, новый урок в биографии. Когда он принял решение что-то менять, это новое обрушилось на него, как цунами. Принимая сомнение в собственном выборе, судьба, словно услышала этот вызов и решила накрыть медным тазом, проверяя на прочность, выдержит ли или сломается. Зная, что тот никогда не сломается, она — авантюристка, придумывала для него новые сложные действия, происшествия, так, будто принуждая к роману с самой с собой, роман с жизнью, заставляющий пробуждаться, вместо возбуждения, как холодная вода спросонья. 

И никакое теплое одеяло не помогает. 

Саймон. Что я делаю не так? И снова сбежать? Но от собственной совести? 

Отголосками он слышит ее историю. 

Нина. И тогда ты натворил много дел. А я была сложная, подчиненная. Я получила только одно письмо от родителей. Штат Алабама. Вот ты натворил дел и мы уехали. Очень далеко, практически деревня, провинция. Чтобы не попадаться другим на глаза. Там была зеленая пустошь и озеро. И все резко стало плохо. Я тебя возненавидела. Твое мужское, которое раньше сильно любила. 

Я помню кровь, когда падала и теряла ребенка. 

Я помню, как в моей голове поселилось отчаяние. Я помню, как не хотела вставать с кровати и попытаться разобраться в тебе, в ситуации. Мы чересчур зависим от прошлого. 

И никуда не деться. 

Я пыталась убить тебя. Я не могла ничего поделать. Пока ты пил и играл в карты. Я собиралась убить тебя, но ты слишком сильный. Ничего не получилось. А я опомнилась и молилась всю ночь на коленях, я не выдержала бы второй смерти. И ты проснулся. 

Саймон. Скорее всего, я именно из-за этого вижу печати. Потом расскажу, что я имею ввиду. Когда ты будешь готова послушать. Мои повести. Мою растерянность перед твоими ладонями. 

8. Саймон. 

Он собирает рюкзак. Нет, у него ничего нет. Нет ни лишнего, ни расстояния. Только несколько футболок, джинсы, кеды. И больше ничего. Его квартира с белыми стенами обставлена книгами. 

Саймон. Нет, вы не думайте, я далеко не книжный червь. Я вынесу книги на первый этаж, когда буду уезжать, бежать из этого города. Я вынесу и оставлю, где зона лифта. Где лифт поднимается, то с первого этажа на последний, то обратно. И спускаются бабушки; одинокие женщины не торопятся домой; уставшие мужчины, наоборот, спешат на диваны; дети, которые прибегают со школы и убегают снова на учебу; молодые парочки, что целуются, спинами они трут клавиши-цифры, возможно, застревая здесь по ночам, когда все остальные, с потухшими глазами, светом, запросто ложатся спать и видят черно-белые немые сны. 

Я оставлю все книги внизу. Я все объясню. Я — боксер. Я тренируюсь, бью по этим книгам. Я не читаю, что внутри написано. Я не считаю это хорошей идеей увлекаться словами, в них нет правды. Правда в том, чтобы жить, как получается и делать то, что выходит. Что ни говори, а мою историю не напишешь. Не расскажешь и в двух словах. Но кто она. Все с ней совпало и ничего хорошего. С первого дня, с первого знакомства. 

Судьба? 

Мы познакомились совершенно случайно. Я никуда не собирался. Я сходил на тренировку. Я пришел в тот день домой и стал готовить себе обед. Кашу, мясо. Я люблю простую еду. И тут я задумался. Вот мне почти тридцать три. Это возраст Христа. А я верующий. Ну и я верю в себя. Мне показалось, что я сам загнал себя в некую клетку. Из которой нет выхода. 

Я взял кредит. 

Я создал новое и рискованное дело, а потом меня подставили. 

Мой партнер, товарищ. Я попал на деньги. И остался ни с чем. С этим ощущением я пришел домой. Моя еда испортилась и я остался ни с чем. 

И я снова вышел из дома. И пошел, куда глядят глаза. Я зашел по дороге в музей. Не помню, был ли я один или за мной увязалась какая-то случайная женщина. Кажется, Вера, но она не пошла дальше за мной. А я пришел в музей, не собираясь узнавать новости, я не увлечен искусством, я не разбираюсь в живописи. По мне, так грубая и увлеченная сила, драка, борьба. Я сам из маленького и провинциального дальневосточного города. И у нас было все просто и понятно. А потом я стал учиться в университете и стал собой настоящим. 

И я пропал. Когда с ней познакомился. Мы гуляли и пили портвейн. Нина. Почти, но не Нина Симон. Я рассказывал ей про свою квартиру и коротко о том, что я ищу. 

И она не просто так меня выбрала, хотя и видно было по ней, что боится признаться в своем собственном выборе. И так до ночи мы гуляли, пока ты старалась не смотреть мне в глаза, но уже завороженно болтала о пустяках, о смыслах и танцевала по дороге, то и дело включая, выбирая подходящую музыку в своем телефоне. 

И когда я поехал к себе, наверное, я заснул. А может быть, как можно сейчас искать себе оправдания, у меня случился провал в памяти. Не помню, что это было и как. Но когда я открыл глаза, я оказался на дороге. Без гроша в кармане и нового телефона, а кредитная карта пустует. Наличных и вовсе нет. Если бы я мог понять, кто это сделал. Но мне нужно держать себя в руках. И поэтому максимум, так я сообщил в полиции и теперь жду результат. А пока собираю рюкзак, чтобы вернуться в город детства и просто подумать, что же со мной не так.

9. Вера. 

Она ударила его в грудь. 

Вера. Ведь нет, я совсем не проститутка, как такое пришло в голову? Никуда она не поедет. Она хочет остаться здесь в клубе со своими друзьями… 

Она оглядывается, никого нет. 

Она хочет продолжать пить, гулять и наслаждаться этой ночью, когда в Москве еще не холодно и не совсем тепло. 

А люди не переставая ходят по центру, словно вечный праздник, они ходят из угла в угол и изображают из себя счастливых, осознанных, крайне занятых, потому что сейчас и в этот час они вышли с работы, из своих офисов. Они оставили свою работу. Как есть, так и оставили и направились. Покорять вечера, покорять мужчин, женщин, пить вино и расслабиться, чтобы… 

Вера. Чтобы что? Нет, я не из таких. Подумаешь, пьяная, ну и что с того. Да что вы себе… Отпустите. Зачем мне в такси? Я не хочу ехать. Я не хочу никуда ехать. Домой… Постойте, ах, да…

И тут она остается запертой. Запертой ко всем чертям. Запертой в этом такси, запертой сама в себе, со своими мыслями, своими загонами, в настоящем, лишенного будущего. Немая сцена и такси. Таксист — молодой парень. Ставит радио джаз, придорожный джаз. А женщина хочет расплакаться. Ее везет такси. На все деньги, которые подарил тот мужчина, теперь ей кататься до утра — такое условия. Она не может вернуться, злая шутка или что-то хорошее. Ей ведь надо подумать. А сам он растворился, сбежал. Она видела, как приехал трамвай и он поднялся туда. 

Вера. Да где это видано, чтобы люди ездили на трамваях, одетые, словно из журналов мод. 

Она ничего не понимает. Она понимает одно, что не хочет домой. 

Таксист. Когда-то в детстве я тоже не спешил домой. Однако, уроки нечаянно отменили. Я в старом помещении, где фотообои прикрывают дыры. До боли знакомый интерьер, на столе чашка с недопитым чаем. Кухня, коридор. Мужчина сидит за столом. Он рассматривает старые фотокарточки. 

Вера. Ваш отец? 

Таксист. Да, хотелось бы пойти дальше, чем наши родители. Вы так не находите? Не повторять ошибок старого поколения, а наделать свои. 

Вера. Вы открываете занавески, и новый световой день вздрагивает вместе с вашими руками. Вы садитесь напротив этого мужчины. 

Таксист. Да, это мой отец. 

Таксист. Отец дома. И неожиданно встает, крутится перед зеркалом и спрашивает, какой одеть ему пиджак. Зеленый или бежевый. Я помог выбрать ему пиджак. А он больше не вернулся. Он ушел к другой женщине. А мы так и остались. 

Вера. А сколько времени нам ехать в рассвет? 

Таксист. Практически не осталось денег. 

Вера. Не страшно, я заплачу. 

Вера достает из сумочки несколько купюр и отдает таксисту. Она засыпает на заднем сиденье и просыпается только у дома. Она открывает глаза и начинает новый день так, чтобы не помнить ничего о старом времени и этой ночи, проведенной не так, как ей хотелось бы. Дома она открывает шкаф. Зеленый или бежевый пиджак. Пожалуй, стоит выбросить оба. 

10. 

Облака свинцовые, словно нож, врезающиеся в небо, прорезали его голову черными думами. Ему непременно надо уехать. Куда, зачем, почему. Он поедет в аэропорт и возьмет билет там, потому что дома отключен интернет за неуплату. А еще потому, что он доверится случаю. Дело случая, он натворил дел. Он хочет сбежать. Где-то отсидеться, скрыться. Нет, его не ищет полиция, за ним не гонятся кредиторы. Но он попал в неприятную историю. У него ноль на счету. У него пустота на душе, он не хочет портить жизнь этой женщине, Нине Симоновой, почти, не Нина Симон. 

Она поразилась, казалось, что это ей понравилось в нем, когда он не знал, кто же такая Нина Симон. 

Он не знает джаза, он не слушал его никогда. Он вырос в промышленном грязном районе маленького города и единственное, что он слушал, так это звуки шансона на расстроенной гитаре, на которой играли разбитные мальчишки. 

Она перебирала пластинки и его шумные волосы, пока, наконец, не ставит джаз. Ставит Нину Симон. Она танцует так нелепо, будучи такой негибкой, откровенно смешной, что он останавливает ее пальцами и просит: ты лучше спой. А она вечно болеет и голос поломанный. Говорит от того, что поздно заговорила или любит молчат. Поэтому у нее более горло. Или не умеет за себя постоять. Сказать кому-то плохое слово. 

Саймон. Жаль, что встретились мы так поздно, я бы ответил тем хулиганам. Но теперь не о том. Теперь время болезненно и горько ушло. 

Взгляд ускользает и остается только рана на коже, крестик, всегда помнить имя, его имя вычерченное неумело. 

Ушел потом, но она помнит всю жизнь и молчит. Поэтому кажется у нее больное горло. Он еще выбирает одежду. Теперь в мусорном ведре. 

Елена летит в самолете далеко — далеко к молодому любовнику. 

Нина вспоминает и приходит в музей, она работает экскурсоводом и делает для него личную экскурсию. 

Саймон сбегает. 

Раздается звонок. Домой Александру приносят клетку с белой красивой птицей. Он не знает, от кого и не ошибка ли это. 

11. Александр. 

Разбивающие мои клетки — признания. Одно за другим. Офис, нафталин, серые стены. Граненые стаканы летят в потолок, режут вены. Кофе отражается утренним блефом, деньгами, телефонными разговорами, неумелыми сигналами и неумными переговорами. 

Хочется одного, как юности, запустить из этих фальшивых — бумаг, красивого вида за окном. Или соорудить кораблик, пустить его по лужам и смотреть, как он разваливается в грязной воде. Сейчас у меня стоит одна яхта где-то в Ницце, а может быть перебросить ее в Шпицберген? 

Александр. Что, вы не знаете, где это находится? Это одинокое место, прямо на краю. Прямо пик Норвегии. Там снега, холода, там нет лишних людей, лишних связей. Красивый лунный свет, проникающий в душу, он может мне помочь все очистить, прийти в себя, найти новое я, либо отыскать старое я, так далеко. Возможно, мне сегодня не есть, не пить. А только воду и даже не есть хлеб. Только чистую ледниковую воду. Да нет, не нужно никуда бежать, заказывать. Обычную воду, вместо ланча, вместо обеда, вместо пустых и потухших слов. 

Его помощница устало качает головой. Она прощается и уходит. Он выжидает, ни одного человека. Он закрывает офис и выходит последним из здания. 

В поиске смысла жизни. Он опять смотрит на ее мизинцы. 

Нина. Вам не нравится форма моих стоп? Никто мне не говорил об этом. 

Александр. Нет, они прекрасно очерчены. Вы простите, но вам не стоит носить эти чудовищные кеды. Пожалуй, выберем вам прекрасные туфли. А лучше две пары. Вам когда-нибудь дарили туфли? Вот пусть это будет впервые. Приятно подарить девушке туфли. Дело не в обуви. А в происшествии. Пусть останется воспоминание. От чудака. От мужчины, который хочет бросить все и начать сначала, в поиске утраченного смысла жизни. 

Нина. Ну совсем, как Пруст. Да, у него было и остается это произведение. Все хорошо, но сейчас ночь, ни один магазин не работает. Я хотела бы вам помочь и выкупить туфли. Но нам нужно протянуть до утра. 

Александр. Протянуть до утра… 

12. 

Мать встречает его. А он срывается, едет ночевать в гостиницу. Он слишком долго не был в этом городе, погрузиться сюда медленно, поднимаясь с колен. Постепенно, нет спешки. 

А женщина уходит к своему мужчине, он служит в армии второй год. Он младше ее лет на десять. Лейтенант или кто? Она не прощается, только оборачивается, вытягивает подбородок из воротника, потому что здесь идет снег, очень холодно, она щурится на морозном солнце. Ее волосы покрываются инеем. А руки краснеют, когда она закуривает и дым замерзает в воздухе. Также, как и ощущения, чувства. Они также замерзают. 

Все разбивается. Словно желали быть вместе, а не сложилась судьба. 

Он завтракает в гостинице и идет домой, к своей матери. Та много говорит, о жизни, о брате. Ничего не изменилось. Она греет чай и кормит его вторым завтраком, и вкус еда совершенно тот же, как много лет тому назад. Она ждет от него объяснения, она ждет признания. А он не может сознаться, настоящий мужчина не должен плакать и врать. 

Елена. Вы хотите лакричную жвачку? Я живу в Скандинавии. Нет, вам лучше не знать это место и никогда туда не приезжать, жуткая скука, жуткий климат, тоска. Мужчина слишком холодные. Закрытые. Мне трудно дается. Жизнь там. Пишу по странице в день. Каждый раз, когда чувствую боль. И знаешь, знаете, сколько страниц у меня накопилось? 

13. 

Он едет в аэропорт. Пьет кофе, оглядывается на ускользающую в памяти электричку. В голове полная тишина, нет мыслей, нет желания набрать чужой номер. Почему чужой? Может быть, внутренний голос — прав, он — Саймон, не способен любить, сделать счастливым другого человека. Банальные фразы, однако, имеют право на существование. 

Ребенок проливает на его последний пиджак лимонад. Лимонад впитывается в рукав. Остается сладкое пятно. Ничего нельзя отстирать. Запах слишком, отражается химией, не даст теперь заснуть. А он разве собрался спать? Нет, не сегодня, не сейчас. В другой раз. Аэропорт — новый город, наполненный лабиринтами. Но здесь легко затеряться. Забыть и не вернуться назад. Вспоминаешь старые книги, романы про аэропорт. Романтика. Случайные встречи, о том, как люди расстаются, ведь в этом он мастер. О том, как кто-то кого-то встречает. Глупые и смешные таблички с фамилиями, водители такси. Все они ждут других людей, терпеливо дожидаются и никуда не уходят. Вошло в привычку так жить, в ожидании чего-то волшебного. А есть ли оно, волшебство? 

Посадка. Он поднимается на трап. Скользко, идет дождь. Москва провожает его в таинственной нерешительности, быть может, попробовать снова, попробовать опять вернуться и поменять, исправить, найти светлую полосу и остаться на ней? Нет. Ничего не случится. Он принимает решение. Он летит к себе на Дальний Восток. Совсем-совсем к себе домой. Он не знает, что эта поездка изменит. Возможно, словно выдох, как новокаин, сера. Он убедится, что нечего делать в провинции и снова окажется в Москве, он привыкнет жить по ее правилам в свои тридцать три. Он сделает так, как подскажут ему люди, пусть это будут бои без правил, пусть это будет аутентичная и новая установка. Если другого выхода нет. 

Первое, что она видит при входе в подъезд — горы, горы книг, которые он оставил в виде аккуратной полочки. Книги лежали. Они никому не стали нужны. Так он все-таки уехал. Она, поддавшись немой истерике, начала перебирать книги. Книгу за книгой, все пытаясь отыскать объяснение, признание, письмо, вдруг оставил весточку. Мимо проходили люди, но никто не обращал внимания.

Она поднимается в его квартиру. Она опасается ездить на старом лифте, в нем двери закрываются плотно изнутри, а когда поднимаешься — виден обрыв. Она поднимается пешком, ступает тяжело по высоким ступенькам, цепляясь за рукоятку, оставляя следы старой краски, та забивается под ломкие ее ногти. Она шагает наверх в его квартиру под куполом, такую же белую, чистую, минималистичную. И не замечает ничего, кроме поцарапанного паркета, потому что сюда теперь вносят мебель. Новые жильцы. Она вбегает внутрь. 

Девушка, вам помочь, кого вы ищите. Здесь теперь мы, все новые. 

Нина. Нужно еще раз проверить, не оставил ли он послания. 

Как и где ей искать его. Не стоит, будто говорили стены, будто говорило солнце, оно спешило закрыть ставни, лишить ее последней надежды на будущее. Она выходит и берет на память первую попавшуюся книгу. Она садится в трамвай. Проехать одну станцию. Проездить всю ночь до утра. 

14. Александр. 

Он сидит на скучном совещании, а мысленно пускает бумажные корабли. Он проклинает атмосферу, проблемы, которые его окружают. Он выписывает чеки, оплачивает счета, подписывает бумаги. Он слушает секретаря и тянется за шоколадной конфетой. Он медленно разворачивает упаковку, разглаживает фантик. Он уплывает куда-то, где нет времени, пространства, где лишь чистый белый снег, падающий на его седую голову, не оставляет оттенков, следов. 

Он не закрывает глаза, но концентрироваться на делах больше не может. Он приближается к стеклу, на дороге тот же безумный трафик, пробки и бесконечное движение, от которого сходишь с ума и лишаешься сил, энергии, в чем он прожил последние двадцать лет. А теперь приходит осознание — зачем это, есть ли смысл? Секретарь монотонно докладывает. Совещание продолжается. Он разворачивает конфету за конфетой и снова кладет обратно. Он просит кофе, крепкий осенний завораживающий и пробуждающий кофе. Можешь ли ты пить такой крепкий и есть столько сахара? Плевать. Он говорит, что сегодня ему на все наплевать. 

Паркет. Очень скользкий. Она танцует, она репетирует. Она снова будет танцевать. Она знает, теперь все будет хорошо. Днем она работает в типографии, она вычитывает знаки, а по вечерам Вера танцует. Но она стесняется и раскрывается только пьяная, но знает, что не очень интересный человек. Образования не хватает, преподнести себя не умеет. К сожалению. Миловидное лицо, за которым ничего. Абсолютный вакуум. К сожалению. 

Она садится к таксисту и тот везет ее домой, потому что ей нужно выспаться, а с утра поехать на работу. Снова этот бесконечный рабочий день, когда же все это закончится. Выпрыгнуть из окна или столкнуться с морем, рекой. Но, не тут-то было и продолжается это незатейливая мелодия, ведущая. 

Нина в просторной квартире архитектора. Он рассказывает. 

Александр. На всем белом свете у него две дочери. Одна в Америке, другая в Швейцарии. Нет, и он правда никогда не был женат. 

Нина скидывает туфли. Он смотрит на ее пальцы и очерчивает тело циркулем. Случайная, беззаботная и умная женщина. На нее хочется долго смотреть и совсем не касаться. Она не создана для грубости, с ней трудно быть страстным, она охлаждает красотой. Пусть не накрашенная, с уставшими веками. Она садится на краешек дивана и замирает, как статуя, болтает ногами. Она решает, что оба мы здесь интеллектуалы, оба мы здесь не случайно. Она отпивает вино прямо из горлышка и хочет получить опыт у взрослого мужчины. К сожалению, ничего не получится у нас с тобой. Потому что мы решили купить тебе новые туфли и выбросить хлам, в котором ты обычно ходишь по мостовой.

Нина. Почему пальцы ног? 

Александр. Он говорит, что не знает. Кто-то фанатеет от женской груди, кто-то любит худых, кто-то полных. А ему нравятся пропорции. Он ценит аккуратность, породу. Не важно, сколько у женщины денег, во что та одета и красит лицо, красоту может создать только природа. Она либо есть, либо ее нет. Также и с мизинцами. Красивое тело проходит в определенную пропорцию. Это деление он сам придумал. 

В воздухе мысленно очерчивает круг и помещает женщину. Он наблюдает за ней, как карандаш Леонардо Да Винчи, он очерчивает ее тело. Он архитектор по образованию и контора его также занимается застройкой, не бог весть.какие деньги, но на приличную жизнь хватает. 

Да, была одна женщина, которая идеально вписывалась в его воздушный циркуль, но, к сожалению, на тот момент была замужем, а потом пропала с радаров. Нет, он не искал ее. Что касается его мнения, никого искать и возвращать не стоит, если не судьба, ты человека не воротит. А если есть некая линия на ладони, вы обязательно встретитесь, однажды, потом. А если не встретитесь? Так значит тому и быть. 

Елена не отличалась памятью на лица. Когда-то они столкнулись в супермаркете. После нового года. Он праздновал дома один, после работа. Заснул. Выпив немного виски. Утром обнаружил, что совершенно забыл купить даже простой еды, не то, чтобы разносолы и оливье, не было даже гречки и сыра. В домашней пижаме, он набросил на себя пальто и поехал на полной скорости в большой магазин. Между креветками, в рыбном отделе он заметил ее. 

Но она не отличалась памятью на лица. С чуть поседевшими волосами, с новым мужем, она пропустила его мимо и обернулась, почувствовал электрическое напряжение молодости, смеха, прогулок по ночной Москве. Что-то пронзило ее, а он, как вкопанный, бросал в корзину замороженную рыбу, морепродукты. Кажется, скормить хватит всех московских кошек. Она не помнила, но помнила, что тот человек не любил рыбу. А привычки людей она очень хорошо помнила. Нет, он не ел рыбу. Он не тот, не тот. И она ушла. 

Нина. Вам не кажется, что все эти рассказы какие-то пошлые? Вот вы встретили женщину. С ней был короткий роман, она замужем, не впервые. Вам она разбила сердце. Разве это не пошло? Вы взрослый человек, а мне это рассказываете. У вас голова на плечах, а кажется, как подросток. И совсем не мужчина в свои сколько там лет. Мальчишка. 

Александр. Перфекционизм убивает жизнь, если в рассказе есть неточности, пошлость, значит он жив, значит жив и рассказчик. Вам так не кажется? 

Нина. Так как вы находите мои мизинцы? Да, красивые стопы. Очень. Очертания. Классика. Вы говорите, что родились и выросли прямо в Москве? 

Нина. Да. Я не хотела рассказывать, но вам скажу. На самом деле, я хочу одного — танцевать танго. Я не хочу работать, общаться с людьми, ждать, я хочу только научиться танцевать. Но я такая не гибкая. Мне трудно подстроиться. Я не стала бы рассказывать, если б точно не знала, что вы первый встречный и последний сегодня ночью. Нет, я не собираюсь выбрасываться из окна или топиться, напиваться таблеток. Но сегодня полнолуние, внутри изменения. Кажется, если я проведу эту ночь с вами, навсегда оставлю свое прошлое. Хотя вы должны понять меня правильно. Я была влюблена. Вернее, я сама не знаю, насколько правдиво это ощущение. Иногда мне кажется, что я так эгоистична, что не способна на чувства. И все, что я хочу, сводится к тому, чтобы покорить мужчину из спортивного интереса. Завоевать одного, поставить фигурку на полку. Я. Как завоевательница. Действую из интереса. Также и с ним было, и с вами. Семья мне не интересна. Поэтому, я не считаю, что это измена. Тем более он не берет трубку. Не отвечает на сообщения. Но это отдельный номер. 

Нина. Я немного потеряла нить повествования. Кажется, а вам так не кажется, что у любви есть предел. У всего есть предел. И если ты навлюблялся в прошлом, то рано или поздно прекращаешь чувствовать. И сам не знаешь, что должно быть в человеке напротив такого. Белые стены и книги. Которые он не читает. Грубый, но легкий. Для которого твой сложный характер — загадка, импульс противоречия. Так вот ты его приручаешь, ради интереса, не ради любви. А сама ничего не чувствуешь. Получается, мы врем сами себе? 

Александр. Тогда зачем все это нужно? Тебе нужна красивая обувь. Чтобы подчеркнуть твои стопы, мизинцы. Это единственное, о чем я думаю сейчас. Подождем до утра, погуляем. Все магазины закрыты. С утра откроются и выберем самые красивые босоножки и туфли, что тебе понравится больше всего. 

Нина. Ну хорошо. Оставим тему любви, измены. Раз это пошло звучит. Нет, в словах пошло. А как сказать иначе, чтобы не о давало женским бульварным романом. Где найти такие другие слова? 

15. Саймон. 

Так вот мы гуляли и пили портвейн. Она показала, как можно смотреть кино на крышах, в какие кинотеатры ходить, как придумываются истории и пишутся стихи. А я показал, как драться, как играть в футбол, как бегать мокрым под дождем и качать мышцы. Оба мы стали простыми и недосягаемыми. 

С любой другой девчонкой, проблем бы не было. А с этой Ниной. Ниной Симон. Однажды она спросила, не читал ли я Мартина Идена. Она всегда умело проводила аллегории с ей известными героями. Я покачал головой и она взяла слово, что я прочитаю. И ушла. А я представил, что и ей и мне как-то стыдно быть вместе. 

Мы совершенно разные. 

Попал на долг и банки, которые требуют, предлагают кредиты. А она ушла, помахав мне рукой из такси. Вернее, я посадил ее на такси. А сам продолжил напиваться. Настроение было так себе в тот вечер. Во-первых, она. Во-вторых, я сам не знал, что с собой делать. Чем заниматься, куда мне плыть дальше и что я хочу. Хаос меня выматывает. Я продолжил пить дальше и бесцельно шел по городу. Я заходил во все ночные клубы, но также бесцельно проходил сквозь. Я был как нить, прошивал путь, одному мне ведомый. Так я дошел до рассвета и поймал машину, чтобы доехать до дома. Не очень понимая, где я, с кем и что делаю. 

Саймон. Я прихожу домой, совсем к себе домой. В беспомощности включаю и смотрю телевидение. Мама я рядом с тобой. 

Александр. Невесомость. Тебе знакомо чувство экстаза, когда рядом кто-то, кто будет всегда с тобой. 

Нина. Провалы в памяти и прошлые жизни? Парень играет и это рулетка жизни ни на жизнь, а на смерть. 

Звонок в дверь. Александру приносят клетку. В ней настоящая птица — чайка. Нина смотрит на чайку и уходит. Она возвращается обратно и садится на трамвай до улицы Уссурийская. 

Саймон звонит ей и запросто так говорит: 

Здравствуй, это я. 

Они сидят друг напротив друга. Сильные, опустошенные, холодные. 

Мужчина и женщина. Одни только встречи и бесконечные расстояния. В гостиничном номере окна открыты настежь. Ему надоело бросать камни в птиц. 

Пока ее ждет любящий, но не любимый муж. 

Пока она искала любовь, которая теперь так далеко. 

Александр выпускает чайку на волю. Ему кажется, что та долетит до Шпицбергена. 

Публикуется с авторской пунктуацией и орфографией.