Сергей Параджанов: душа, утонувшая в красоте

Он доступен, прост, душа нараспашку, при невероятной общительности и жизнелюбии он царственно одинок.

Писать о нем трудно, трудно к нему подступиться. Он необъятен, могуч.

Огромная неравномерность и своеобразие творческой мощи — свидетельство в нем истинно демонического начала, духовного переизбытка. Ему чужда расплывчатая недосказанность. Ему удается все, за что он берется: фильмы, коллажи, скульптуры. В его образах всегда струится радость, полная экстазов, страстей, которые составляют для него жизнь.

Его творчество кипит, переливается, играет сияющей цветистостью, феноменальным изобилием. Он владеет тайной изображения. Его особо устроенный глаз видит мир и предметы так, как до него никто не видел. Он компонует предметы так, как до него никто не компоновал. Безмерно талантливый, щедрый и благородный, он расточает время не на титулы и отличия, а на творчество, которое иногда давит своим изобилием.

Он похож на древнегреческого философа. Высокий лоб испещрен морщинами, сосредоточенный взгляд больших темных глаз вызывает ощущение раздумья и тоски. Его взор впивается все глубже, упорнее, неотступнее, когда он смотрит на мир.

Густые брови, типичный армянский нос, какой-то горький прикус губ, энергичный, выступающий подбородок, седая красивая борода, голова, мощно сидящая на туловище, сбитая крепкая фигура. Некоторая тучность придает его внешности ощущение основательности.

Походка легкая, иногда — почти плывущая. Угадывается великий темперамент, четкий ритм души.

Неповторимый голос с армяно-грузинским акцентом звучит как-то особенно. Голос у него очень сильный, когда ему приходится окликнуть или кого-нибудь позвать издалека.

В целом в облике чувствуется сила. Бесконечное фантазирование и словоохотливость приковывают к нему внимание. Он дружелюбен, заботлив, обходителен. Быть с ним — большая радость.

С Сергеем Параджановым меня познакомил в 1968 году грузинский режиссер Гено Цулая. Это было в Москве, на улице Горького, у Телеграфа.

Прошло с тех пор тринадцать лет. 1981 год, я — в Тбилиси на улице Котэ Месхи в гостях у Параджанова. Дом с открытым балконом, особняк, второй этаж, довольно большая комната, вся заставленная предметами.

В центре комнаты — стол, над ним — лампа, украшенная цветами. Он любит цветы, особенно сухие. В комнате полумрак. Кругом сундуки, ковры, дагестанская утварь, на стенах несколько икон, коллажи, фотографии жены Светланы в старинных рамах. Кровать красного дерева, на которой он спит, часто и днем.

Встречает дружелюбно. Он гостеприимен, артистичен. Расспрашивает о цели приезда. Начинает рассказывать не переставая про Феллини, Тарковского, Плисецкую, которую хочет снять в роли лермонтовского «Демона». Про Горбачёва и про то, как бы он мог сыграть Гамлета. Про ковры килимы, мебельный стиль «Буль», английский фаянс «Веджвуд», узбекские ткани «Сюзане́» («сюзане́» он произносит особенно поэтично), про фаюмские портреты, византийские перегородчатые эмали, персидскую миниатюру. Вспоминает Нико Пиросмани, художницу Гаянэ.

Потом вдруг рассказывает про ЩербицкогоВладимир Щербицкий — первый секретарь ЦК Украины 1972-1989 гг., про колонию, где отбывал срок, про зеков. Показывает лагерные рисунки — это целая энциклопедия преступного мира.

На следующий день я снова у Параджанова. Он вспоминает Герасимова, Макарову, Кулиджанова, своих однокурсников Алова и Наумова, говорит о них нелицеприятно. Он категоричен в оценках. Показывает красивые коллажи. С любовью рассказывает о художниках Леонардо, Рафаэле, Пинтуриккьо, Микеланджело. Высоко ценит творчество Тарковского — фильмы «Андрей Рублёв», «Зеркало», «Сталкер».

Мы в Тбилиси уже третий день, приехали на съемки моего первого режиссерского фильма «Опоры земли». Опять идем к Параджанову — Саша Кайдановский, Юра КлименкоЮрий Клименко — известный советский и российский кинооператор, работал с Параджановым над фильмом «Легенда о Сурамской крепости» и я.

Сергей Иосифович встречает нас с большой радостью. Пьем чай с вареньем. Он с восторгом говорит про роль сталкера в фильме «Сталкер». В знак восхищения снимает со стены икону XVI века и дарит ее Кайдановскому (он вообще любил делать подарки). Саша растерян, ему неловко принимать дорогой подарок. Но он все-таки принимает икону, которая потом будет висеть в его московской квартире.

В Грузии мы были долго, в целом около полугода, включая наше пребывание во время съемок натурных сцен, которые проходили в предгории Гагры. Пока были в Тбилиси, к Параджанову ходили чуть ли не каждый день с ассистенткой Ирой Джабадари и художником фильма Амиром Какабадзе. Перед съемками искали реквизит. Сергей Иосифович сильно помог. Он нашел для нашего фильма лампы, этажерки, графины, стаканы, фотографии в старинных рамах — ну, в общем, все, что относилось к 40-50-ым годам. Мы были тронуты такой заботливостью. Вскоре наша группа уехала в экспедицию. По окончании съемок рабочие вместе с техникой (тележки, рельсы) погрузили на машину весь реквизит. Была зима. Мокрый снег, скользкая дорога. В пути машина перевернулась, реквизит погиб. Я не находил себе места, не знал, как показаться на глаза Параджанову. Вернувшись со съемок, я пошел к нему и все рассказал, ожидая гнева. Он говорит: «Я видел отснятый материал, верю — ты сделаешь хороший фильм, не расстраивайся, это — ерунда, все эти деревяшки и стекляшки ничего не стоят». Он обнял меня. Благородство его души стоит у меня в памяти как пример человеческого достоинства.

Дирекция киностудии «Грузия-Фильм» принимала готовую картину. В просмотровом зале — режиссеры Т. Абуладзе, С. Параджанов, братья Шенгелая, Р. Эсадзе, директор киностудии Р .Чхеидзе, актеры Р. Чхиквадзе и З. Капианидзе, члены съемочной группы. По окончании просмотра ко мне подошел Параджанов, обнял меня и поцеловал в плечо.

Выступающим фильм понравился. Параджанов сказал: «Это замечательная библейская миниатюра, я поздравляю режиссера».

В начале мая в Тбилиси приехала моя жена Галя и, конечно, мы сразу пошли в гости к Параджанову. Он встретил нас с восторгом. Мы сели за стол. Он кричит: «Гарик!!!» (это его племянник). Живет рядом, в другой комнате, двери которой также выходят на балкон. Гарик прибегает. Сергей Иосифович что-то сует ему в карман и шепчет на ухо. Гарик исчезает и скоро возвращается с большой сумкой. Параджанов забирает сумку и вываливает гору клубники на дагестанский поднос. А это — начало мая, и клубника стоит недешево. Мы в восторге от проявленной щедрости. Таким он был во всем — в общении с людьми, в творчестве.

Язык у него острый, он ругал почти всех. Вот только его жена Светлана и Тарковский были вне критики. Для меня осталось загадкой, как сочетались в нем добрейшая душа и злой язык.

Перед отъездом в Москву я пришел к нему попрощаться. Войдя в комнату, я обратил внимание на огромный пятидесятилитровый алюминиевый бидон, стоящий в углу, и подумал: «Что это может быть?»

Параджанов говорит:

«Видишь в углу бидон? Это мне прислали мед зэки из карпатской колонии, возьми в Москву несколько килограммов».

Конечно, я ничего не взял, даже коллаж — красивейший натюрморт из осколков цветного стекла, который он мне подарил (из-за тяжести). У меня осталась только фотография Сергея Иосифовича, на обратной стороне которой, кроме дарственной надписи, он нарисовал сердце в виде колючей проволоки и ножницы, разрезающие провод, и маленькая старая рамка.

По приезде в Москву раздается телефонный звонок, Параджанов: «Рома, помоги, у меня диабет, нужно американское лекарство». Это 1981 год. В аптеках, конечно, его нет. Я прошу Герасимова, Бондарчука. Обещают достать. Проходит три дня, снова звонит Параджанов: «У меня диабета нет». Выясняется, он разом съел очень много меда. Естественно, лекарство не понадобилось. Но через некоторое время диабет у него все-таки появился.

Параджанов приезжает в Москву, звонит и говорит:

«Пойдем завтра в музей Пушкина смотреть фаюмские портреты, с нами пойдет Саша АнтипенкоА.Антипенко — известный советский и российский кинооператор, работал с Параджановым над фильмом «Киевские фрески»».

Мы в музее Пушкина, у фаюмских портретов. Оторвать Параджанова от портретов невозможно. Он в диком восторге. Действительно, это первый век нашей эры, египетские погребальные портреты, 20 веков прошло. Они как живые смотрят на нас — эти замечательные лица с выразительными глазами.

Потом мы рассматриваем великую греческую скульптуру, импрессионистов, «Давида» Микеланджело. Разговариваем на балконе, долго обсуждаем увиденное. В этот же день едем в комиссионный магазин на Смоленской набережной. Параджанов покупает несколько старых рамок для своих коллажей.

На следующий день встречаемся, ходим по старой Москве: Арбат, Сивцев Вражек, Волхонка, Воздвиженка… Он очень любил старую московскую архитектуру, особняки с колоннами, мебель красного дерева, ампир, Чиппендейл, великолепно разбирался в стилях, в живописи и скульптуре и очень ценил красоту. В нем каким-то чудесным образом сочетались эстетика, философия и эпикурейский образ жизни.

Вечером следующего дня мы встречаемся на ужине в ресторане «Баку». Там собрались друзья Сергея Иосифовича: А. Тарковский, Ю. Любимов с женой Каталиной и совсем маленьким ребенком, Б. Ахмадулина, Б. Мессерер, Г. Калатозишвили с женой Джиной, В. Катанян, Валерий Плотников — фотограф. Стол был накрыт на втором этаже ресторана. Тамадой был Параджанов, произносил тосты. Плотников хотел сделать фото, но какой-то человек в штатском почему-то запретил снимать.

По окончании застолья спустились на первый этаж, и у самой лестницы, где небольшой бассейн, Плотников попросил всех встать вокруг бассейна, и мы выстроились полукругом. Параджанов плюхнулся в воду по колено. Фотография получилась интересной, вот только Тарковский стоит в глубине, его еле видно.

Вышли на улицу, стали расходиться. Холодно. Февраль. Параджанов весь продрог. Я быстро нахожу такси и отправляю его домой к сестре Рузанне. Мы еще некоторое время обсуждаем отчаянный поступок Сергея Иосифовича.

Настал день его отъезда из Москвы (он всегда ездил поездом, самолеты не любил). Жена Галя пожарила курицу в дорогу, завернула в серебристую фольгу и обмотала крест-накрест красной лентой.

Я на Курском вокзале передаю Параджанову курицу. Он в восторге, бежит по перрону и кричит:

«Смотрите, что мне прислала Галя, жена Романа!»

Народ оглядывается в недоумении и смотрит на него, как на сумасшедшего.

Мы попрощались, я его крепко обнял, может быть, предчувствуя, что живым вижу его в последний раз.

Он прожил еще девять лет. К нему пришла настоящая слава. Он стал ездить по миру, на самые разные кинофестивали, множество призов. Роттердам, Берлин, Париж, Нью-Йорк… Везде, где он появлялся, он производил фурор, многие газеты мира писали о нем, как о феномене, кинематографическом гение. За эти прошедшие девять лет я не видел его ни разу.

В 1990-м году он заболел страшной болезнью — раком легких. Его привезли в Москву. Кайдановский, Клименко и я — в палате Пироговской больницы, где лежит Параджанов. Это уже совсем другой человек — потемневшее, бездвижное лицо. Он нас узнает. Потом его увезли в Париж, сделали операцию по удалению легкого. Вскоре он умер, 20 июля 1990 года. Похоронили в Ереване, в пантеоне знаменитых людей.

Параджанов снял совсем немного фильмов: «Тени забытых предков», «Цвет граната», «Сурамская крепость», «Ашик-Кериб», удивительные пробы к «Киевским фрескам». Все фильмы — шедевры, ничего похожего в мировом кинематографе никто не делал.

Он говорил: «Основой моего кинематографического искусства являются: композиция, свет, цвет, восходящие к миру Возрождения. Я всегда придавал особое значение объектам, окружающим человека, вещам. Предмет, находящийся в кадре, может означать не меньше, чем персонаж. Мне было необходимо с самого начала заставить научить зрителя относиться серьезно не только к героям, но и к окружающим их мир объектам. 

Фундамент моей эстетики заложен в персидской миниатюре, в византийской эмали — очень наивной и очень простой, но обладающей своей особой глубиной».

Его фильмы, коллажи, скульптуры, неповторимые образы его сновидческих состояний, сгусток магнетической энергии, образы невероятной красоты и глубоких чувствований.

Гениев в кинематографе было немного: Чаплин, Мидзогути, Брессон, Бунюэль, Бергман, Феллини, Тарковский и, конечно, Параджанов.

Я благодарен миру за то, что жизнь мне подарила встречу с человеком необъятной души, удивительного благородства и доброты.

Вспоминая на исходе жизни людей, которых я знал и с которыми дружил, он — один из первых, кто в воспоминаниях согревает душу.