«Заметки о создании фильма «Апокалипсис сегодня»: отрывок из книги Элинор Копполы

1976

2 августа, Пагсанхан

<…>

 За прошлую ночь мне приснилось много снов. Фрэнсис тоже беспокойно спал. Я поднималась несколько раз за ночь, чтобы поправить простыни или закрыть дверь, которая распахнулась от ветра. Вместе с гудением кондиционера было слышно шум дождя. Утром за завтраком я не чувствовала себя отдохнувшей. Я поделилась с Фрэнсисом своим опасением: я боюсь продолжать делать обычный документальный фильм, потому что я непрофессионал, и в лучшем случае он выйдет просто проходным, а если я решу переключиться на субъективное повествование, то оно может никого не заинтересовать, зрители почувствуют себя обманутыми. И потом, как я могу включить то, что уже снято в объективной манере, в свою новую субъективную концепцию? На это уже потрачено столько денег, что отказаться я не имею права. Не имею права отказаться и в то же время не представляю четко, что делать дальше. Я сказала, что напугана и чувствую себя полным ничтожеством. Фрэнсис рассмеялся. Тут до меня дошло, что то же самое он говорил мне пару недель назад. Он не мог продолжать снимать по изначальному сценарию Джона Милиуса, потому что в том варианте не находили выражения его собственные взгляды и идеи, и при этом он не мог остановить съемки, потому что в них уже было вложено столько денег. Разные люди говорили, как им не терпится увидеть фильм, потому что у него такой необычайный сюжет. Фрэнсис не знал, как ему привести картину в соответствие с его собственными идеями, и понятия не имел, будет ли это интересно. Он тоже чувствовал страх и полную беспомощность, и именно в этот момент случился тайфун, который дал ему повод взять передышку и разрешить внутренние противоречия. Последние несколько недель он писал и переписывал без конца, двадцать четыре часа в сутки, и кажется, для себя он вышел на верный путь. Сейчас его страх большей частью сосредоточен на том, как выстроить финал. Само путешествие к конечной цели уже достаточно им проработано, и в отношении сегодняшних съемок он чувствует себя вполне уверенно.

Я не вижу на горизонте тайфуна, который мог бы меня спасти. Не представляю, что мне дальше делать. Может быть, стоит начать прямо отсюда — поставить камеру возле окна? Начинается дождь. С жестяной рифленой крыши домика, где живет наш домовладелец, ручейками бегут капли. За окном я вижу старика в широкополой соломенной шляпе. Он сидит на корточках на тропинке, срезает банановые листья ножом, похожим на мачете, и делает из них маленькие шатры на садовых грядках, чтобы молодые ростки не побило ливнем.

3 августа, Пагсанхан

Вчера я не была на площадке. Я знала, что в первый день возобновленных съемок Фрэнсис будет очень напряжен. Снимали сцену с Марти в отеле в Сайгоне. Площадка была маленькая, внутри тесно и душно из-за влажности и осветительных приборов. Я осталась дома: глядя в окно, пыталась отпустить свои страхи по поводу того, что дальше делать с нашим документальным фильмом. Попросила Дага показать мне, как менять в камере кассеты. Вместо меня это всегда делал кто-то другой. В этот раз я собственноручно поменяла кассеты, сидя на стульчаке в темной ванной Софии. Оказалось, это очень просто — я сама окружила этот процесс излишней таинственностью.

Я злюсь на камеру, потому что она видит не так, как видят мои глаза. Сперва мне нужно выделить то, что я хочу заснять, а потом перевести каждый нюанс на язык камеры. Меня очень беспокоит разница между тем, что вижу я, и тем, как это передает камера. Витторио умеет говорить с камерой на одном языке и видеть то же самое, что видит объектив. Я в этом плане — шовинист: мне нужно, чтобы камера видела так же, как я. Витторио благодаря камере создает другую реальность — взамен той, что есть на самом деле. Я видела ту, что есть на самом деле, она разительно отличается от того, во что Витторио ее превращает. А мне нужно запечатлеть именно то, что происходит непосредственно у меня перед глазами. Раньше я просто принимала то, что мне выдает камера. Если я делала достаточно фотографий, в общей массе обычно находились один-два подходящих снимка, если их не было — я фотографировала снова. Но с документальной киносъемкой это не работает. Я не могу вернуться на то же место на следующий день: момент уже упущен, он возник как уникальная точка в пространстве и времени и не появится снова.

4 августа, Пагсанхан

Фрэнсис рассказал, что пару дней назад ему приснился сон, в котором он был на съемках в номере отеля вместе с Марти и военным консультантом из «зеленых беретов». Во сне этот консультант говорил ему, что он неправильно инструктирует Марти насчет его персонажа и что все было бы по-другому. Сказал, что на самом деле такие ребята были очень самовлюбленными, что они обожали красоваться перед зеркалом и любоваться своей прической или своими губами. Во сне Фрэнсис велел Марти сделать то же самое: подойти к зеркалу и любоваться своим ртом и т. д., и когда Марти повернулся к Фрэнсису, то это был уже не Марти, а Уиллард.

Вчера Фрэнсис снимал эпизод в номере отеля. Поскольку персонаж, по сценарию, должен быть немного пьян, Фрэнсис позволил Марти выпить. Они оба знали, что идут на риск. Первый слой образа, который создал Марти, воплощал мистическую, мученическую, христоподобную сторону Уилларда. Фрэнсис направил его парой слов, и он превратился в театрального актера, Уилларда — мастера шекспировской драмы. Тогда Фрэнсис подтолкнул его в другую сторону, и Марти перевоплотился в жестокого уличного бойца, который побывал на самом дне, но при этом умен, знает несколько приемов дзюдо и привык к заварушкам. В этот момент Фрэнсис сказал Марти подойти к зеркалу и полюбоваться своими прекрасными волосами и своими губами. И Марти начал эту фантастическую сцену. Он разбил зеркало кулаком. Возможно, он не собирался этого делать и перестарался, воспроизводя стойку из дзюдо. Из раненой руки пошла кровь. Фрэнсис рассказывал, что он хотел было сказать: «Стоп» — и позвать медсестру, но Марти продолжал играть.

Он достиг той точки, в которой они с Уиллардом стали одним человеком. Фрэнсис не хотел становиться вампиром и выкачивать из Марти кровь на камеру, но и прерывать съемку в тот момент, когда Марти стал Уиллардом, он тоже не мог. И он не стал останавливать процесс. Он довел Марти до конца сцены. Работало две камеры.

Я в это время снимала свой материал на улице. Возвращаясь на площадку, я встретила выходивших оттуда Энрико, Витторио и других наблюдателей и участников съемок той сцены. Было заметно, что они потрясены. Они ни слова не говорили и были заметно взбудоражены — столь сильный эффект на них произвело зрелище того, как Марти-Уиллард обнажает свое нутро.