На Hulu закончился мини-сериал «Разрабы» (в оригинале — Devs), который придумал и срежиссировал Алекс Гарленд — некогда популярный писатель, переквалифицировавшийся в неплохого сценариста, а потом и вызывающего повышенный интерес режиссера. Редактор сайта Алексей Филиппов разбирается в философских построениях и многочисленных цитатах шоу.
«Любая достаточно развитая технология неотличима от магии».
Артур Кларк
После «Из машины» (2014) и «Аннигиляции» (2018) Алекс Гарленд стал мини-звездой метафизического сай-фая, режиссером с узнаваемым визуальным и нарративным почерком, очередной новой надеждой. В том же табеле перспективных жанровых авторов, к слову, до сих пор числится Данкан Джонс, после «Луны 2112» (2009) разменявшийся на «Исходный код» (2011), «Варкрафт» (2016) и «Немого» (2018). В пору думать то ли о жанровом проклятии, то ли непомерных амбициях нынешних почти 50-летних. Так или иначе, «Разрабы» тоже пошатнули зрительскую любовь к Гарленду: восьмичасовой самоповтор или эксперимент с большим визуальным нарративом, промежуточный, надо думать, opus magnum или наслоение философичных банальностей — пойди разбери.
Карьера Алекса Гарленда — писателя, сценариста и режиссера — строится на красивых числах, почти нумерологии. После трех романов («Пляж», «Тессеракт», «Кома») он поставил литературную деятельность на паузу и ушел в кино, первый контакт с которым у него случился в 2000 году — на заре нового века. Там он трижды поработал с Дэнни Бойлом — энергичным британским режиссером, склонным заряжать разные жанры британским прононсом, динамичным монтажом и вирусом ревизионизма (не всегда, впрочем, удачно). Режиссерских работ у Гарленда тоже три — «Из машины», «Аннигиляция» и мини-сериал «Разрабы».
Легкую дисгармонию в его творческую карьеру, словно бы подчиненную принципу триединства, вносит только число медиумов, с которыми он поработал. Начав с рисования комиксов, он довольно быстро переключился на литературу, потом стал писать для кино, а до пробы себя в статусе режиссера-демиурга — написал сценарий к видеоиграм Enslaved: Odyssey to the West (2010) и DmC: Devil May Cry (2013). Впрочем, можно выкрутиться и тут: деятельность Гарленда состоит из рисования, сценариев и режиссуры.
Научно-фантастическая трилогия тоже красиво закольцовывается: если поставить рядом названия последнего и первого проекта Гарленда — получится Deus ex machina. Сценарист признается, что это была внутренняя шутка (inside joke), хотя степень ее очевидности делает остроту не такой уж завуалированной.
Латинский фразеологизм можно экстраполировать и еще шире:
Так или иначе, Гарленд последовательно шел к тому, чтобы разобраться в «главном вопросе жизни, вселенной и всего такого».
В Сан-Франциско — в 40 минутах езды к югу от Кремниевой долины — расположена штаб-квартира компании «Амайя», специализирующейся на квантовых вычислениях. Обилие зелени, парки и зоны отдыха, удаленные от суматохи города, — не нудный офис, а оупенспейс от бога. Вот, кажется, и он: глава «Амайи» Форест (фактурный комедиант Ник Офферман) похож на Иисуса, который неведомым образом дожил до 50. Когда влиятельный бородач стоит в местной роще, где деревья заключены в светящиеся нимбы, — сходство совсем уж неприличное. Миссия у Форреста тоже имеется: в секретном подразделении Devs лучшие умы (Элисон Пил, Стивен Хендерсон и Кэйли Спэни) пытаются разработать научный способ предсказывать будущее. В Devs приглашают русского программиста Сергея (Карл Глусман), который оказывается шпионом и гибнет от рук службы безопасности (Зэк Гренье). Тут, однако, все только начинается: девушка Сергея, инженерка Лили Чан (Соноя Мидзуно), необычайно одаренная в вычислении, подозревает, что официальная версия про самоубийство бойфренда — ложь, — и начинает собственное расследование.
Devs перенасыщен символизмом — порой довольно прямолинейным, хотя Гарленд не снимал религиозную хай-тек-притчу. Максимум — попутно исследовал христианские учение и символику, которые ему представляются «проблематичными». Однако нерасторопный, убаюкивающий темп сериала и круг тем, который он затрагивает, настраивают воспринимать шоу всерьез, а не смеяться над нимбом Фореста, тем, что Devs в итоге оказывается Deus, а в любой непонятной ситуации персонажи начинают цитировать стихи или Библию.
Плотность реминисценций в сериале довольно высокая, вот несколько самых занятных.
В начале сериала Лили читает книгу Сильвии Платт «Колосс» (1960). В одноименном стихотворении поэтессы, в частности, есть строчки, описывающие противоборство Лили с Форестом:
«Может, ты мнишь себя предсказателем,
Рупором мертвых или какого-то божества.
Вот уже 30 лет я тружусь:
Черпаю ил из твоих уст.
И умнее не стала». (Пер. Ольги Костеревой)
Сверхзадача главы Devs не просто поработить время, чтобы увидеть прошлое (так, они наблюдают секс Артура Миллера и Мэрилин Монро, слушают проповеди Иисуса и любуются пещерными людьми). И даже не предсказание будущего, которое, конечно, перевернуло бы игру в экономике и политике (поэтому технологией интересуется правительство США и иностранные — российские — шпионы). Технологические откровения и искания Фореста спровоцированы смертью дочери Амайи, в честь которой он назвал компанию. О ней же напоминает исполинская статуя ребенка, довольно криповая, которая вызывает ассоциации с младенцем из «Соляриса» (1972). С одной стороны, Форест пытается найти способ воскресить дочь (и супругу), с другой — доказать детерминистское, «запрограммированное» устройство Вселенной. И таким образом снять груз вины: ему кажется, что он спровоцировал автокатастрофу.
В предпоследней серии, когда дело идет к развязке, инженер Стюарт (Хендерсон) зачитывает стихотворение «Утренняя серенада» (1980) поэта и джазового критика Филипа Ларкина:
«Вот особая форма подспудного страха —
Избегать даже мыслей. Как молитву поем
Эту старую песню — молью точеный бархат
Согревает обманчиво — мы не умрем,
И как же нелогичен наш испуг, до дрожи,
Того, чего увидеть и почувствовать не сможем.
Вот это и пугает — оказаться: без слуха, зрения,
Прикосновений, ароматов, совсем без мыслей,
Без любви, без связей,
В анестезии, из которой не прийти в себя.
Многих вещей не будет: сбудется одно
И осознанье этого пылает, обжигая адом,
В жаровне ужаса, особенно когда нет рядом
Людей и выпивки. Бесстрашие же чаще
Всего бессмысленно — и те, кто храбры были,
Как все — лежат в могиле.
Не различает смерть отважных и скулящих». (Пер. Александра Волкова)
В строчке Most things may never happen: this one will («Многих вещей не будет: сбудется одно») Хендерсон пропускает слово may, за час до конца сериала предсказывая финал: в нем ряд вещей отменится, как будто их и не было.
Помимо библейских отсылок и вставок в духе «кружок поэзии» Гарленд добавил в сериал и еще одну пасхалку — теперь связанную с миром видеоигр. Это не только дань его бэкграунду, но и хорошая иллюстрация к теме выбора, которая является ключевой в сериале. Dark Souls — хардкорная эшкн-РПГ, в которой игроку предстоит умереть не раз и не два. Ее уровень сложности, с одной стороны, напоминает о тяготах жизни, с другой — позволяет вновь и вновь проживать избранные схватки или квесты, тем самым противопоставляя фатализму реальности возможность мультивселенной в рамках одного игрового процесса.
Именно концепция мультивселенной физика Хью Эверетта пугает и не устраивает Фореста. Она подразумевает, что существуют миры, где он не говорил с женой по телефону и не отвлек ее от дороги. Столкновения с другим автомобилем не было, Амайя осталась жива.
Однако в Dark Souls играет Джейми (Чин Ха), бывший парень Лили, которого она просит помочь с расследованием «самоубийства» Сергея. И этот сеанс игры как будто бы предсказывает его дальнейшую судьбу.
В последней серии и вовсе звучит стихотворение увлекавшегося спиритуализмом Йейтса «Второе Пришествие».
«Космос разъялся, рухнула крепь,
Анархия хлещет и сверху, и снизу,
Крови поток разлился,
Преградив подходы невинности;
Лучшие утратили всякую веру, те же, что плохи,
Исполнены страстной решимости». (Пер. Заклинателя Змей)
Гарленд признается, что поэзию и музыку использует в сериале примерно с одной функцией: подобрать не только емкий ключ к сцене или всему шоу, но и как своего рода настроенческий ярлык. Вдобавок стихи и песни имеют свойство искривляться в памяти, вплоть до изменения текста (так сценарист мотивирует потерю слова may в стихотворении Ларкина).
Апокалиптичное настроение поэзии Йейтса подходит сериалу неимоверно. Симптоматично, что через ирландского нобелиата Devs обретают духовную связь с «Оставленными» (2014–2017) Дэймона Линделофа, где 2% населения Земли исчезло при загадочных обстоятельствах, а выжившие остались ломать голову, божий ли это промысел или планетарная аномалия. В Devs меньше психологии и психотерапии (хотя Форест отчаянно пытается вылечить горе технологией), но то же ощущение неизведанности мира, которое можно постигнуть не в вере, а в науке. Или в вере в науку.
В начале седьмой серии звучит Come Out минималиста Стива Райха. Композиция, воплощающая технологическую сторону музыки, возможность пленить голос петлей повторов и размножить до звукового хаоса, каким представляется жизнь, — это сад расходящихся троп мультивселенной.
Уравновешивают Райха в той же серии написанные специально для сериала треки Qimmiruluapik и Naglingniq современных художниц Паулин Кайак (Pauline Kyak) и Барбары Акоак (Barbara Akoak), которые специализируются на горловом пении и керамике, а также работе с металлом (Акоак) и академической музыке (Кайак). Индустриальной зацикленности Райха противопоставляется нутряной шаманский рык, также повторяющийся с разной тональностью, но больше преуспевающий в стремлении выйти куда-то за грань, а не кусать себя за хвост.
История с попыткой оседлать время в Devs обрастает бесконечным числом подробностей — от диалога с философскими, фэнтезийными и научно-фантастическими текстами до метакомментария. Сериалы (и фильмы) с их флешбэками и возможностью как стремительного, так и размеренного темпа — своего рода путешествия во времени. Более того, множество дублей создают эффект мультивселенной, где все складывается несколько иначе. Об этом напоминают эпизоды, где одни и те же персонажи в кадре вдруг начинают проживать десяток жизней одновременно.
Однако, если вынести за скобки интертекстуальность, заигрывание с наукой, философией и техникой, насупленные лица в темпоритме Тарковского и в цветовой гамме то ли Рефна, то ли самого Гарленда (такие красно-желтые комнаты у него были в «Из машины», такая магическая синева — в «Аннигиляции»), получится кристально ясная история. Борьба заданности со свободой выбора. И множественные вариации этой дихотомии: от пещерных людей, которые 5000 лет делали одно и то же, до Иисуса, обреченного на смерть, от Фореста, мечтающего вновь обрести семью и убедиться, что он пострадал от злого фатума, а не своей ошибки или рокового стечения обстоятельств, до Лили, которая хочет узнать правду и нарушить цепочку глобальных процессов во вселенском компьютере.
Двойники и аналогии множатся, раскрашивая сюжет как зеркальный лабиринт, где происходит тотальная рекурсия: отражения отражений разбегаются в разные стороны. Форест и IT-бог, невольно пожертвовавший дочерью, чтобы просчитать устройство мира, и лжепророк, навязывающий вселенной детерминизм. Глава службы безопасности читает Джейми лекцию о том, что XXI век должен был стать веком Америки, но стройный план разрушил Китай с его более хаотическим и многолюдным устройством как социальной, так и экономической жизни. Лили ведет партию в этой метафизической игре с тем же хладнокровием, как в детстве с отцом в го. Хотя правда, кажется, в том, что результат тут все же запрограммирован заранее.
В финале адепты антонимичных подходов — Форест и Лилли — оказываются в пресловутой симуляции, которая не помнит смерти Амайи и Сергея. Тайное знание об альтернативной реальности здесь есть только у них. Остальной мир оказался как будто стерт на последние несколько недель («Многих вещей не будет: сбудется одно»). Так Гарленд, размышлявший, есть ли разница между человеком и роботом («Из машины»), человеком вчера и человеком сегодня («Аннигиляция»), наконец добрался до нижнего слоя этих смысловых пар: есть ли разница между человеком и его симуляцией во времена, когда нейросети способны писать музыку, картины и даже романы (пока функционально, но все же).
Восьмичасовой эпос Гарленда напоминает завиральные загадки конца XX века в духе «Пи» (1997) Даррена Аронофски, «Матрицы» (1999) сестер Вачовски и их отголосков вроде «Посылки» (2009) Ричарда Келли, который написал сай-фай о свободе воли по мотивам скетча из «Сумеречной зоны». Его массивное и монотонное вещание способно вызвать усмешку, утомить, укачать, но вместе с тем — и заворожить.
Единственное, что в нем смущает, — это некоторая инерция авторского метода. Когда Форест не угадал стихотворение Ларкина, Стюарт заметил:
«Меня пугает не то, что ты не знаешь, кто это, а то, что не пытаешься угадать».
Обращена ли эта реплика Гарленда к себе или к зрителю, который отказывается от замысловатой игры с известным финалом, — занятный, но не требующий ответа вопрос. Главное, что он существует в одной из версий этого мира.
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari