На Фестивале актуального российского кино «Маяк» прошла премьера «Лермонтова» Бакура Бакурадзе. Сергей Кулешов пишет о фильме, развер(с)тывающем перед зрителем масштаб последних суток поэта.
Мишель — зазноба, интриган, бонвиван, гордец. С утра пораньше выезжает в степь на вороном, ближе к полудню уже язвит юнкерам и дамам. Благо их в Пятигорске на пересчет: все эти Бенкендорфы, Столыпины, даже Пушкины фамильярно встроились в предгорный мир. Деревянных домов, где легко и дешево отдыхает душа; лесного массива, где женщины и рады упасть на подложенное графом пальто; голубых наличников и ветшающих хлевов, определяющих собой предел России на Кавказе. Есть где разгуляться русскому же поэту. А он все больше молчит или выпускает шипы — перед смертным часом вирши расходуют только глупцы.
В «Лермонтове» мужской мир Бакура Бакурадзе, уместившийся в преддуэльные сутки, современен и своевременен. Режиссер не лукавит, когда на многочисленных общих планах находит скупость, на средних — покойное смирение. Крупные планы отданы фактурным лицам артистов: особливо выразительны отстранённость Лермонтова — Озолина и молчаливое фрондерство Мартынова — Романцова.
Они составляют два полюса этого герметичного универсума: Михаилу Юрьевичу сам фатум мешает стать закономерным продолжением ландшафта — речных потоков, серпантинов, белых скатертей в кафе, минеральных вод; Николай Соломонович активно охотится и то и дело норовит застыть в местных текстурах, слиться с березняком.
Эта оппозиция — вненаходимости и целокупности, если угодно, — для Бакурадзе становится центральной, затмевая мотив благоглупости дворянских «понятий». В намеренно превращенных в бульон диалогах друзья отговаривают дуэлянтов стреляться. Сразу — и проформы ради, и по соображениям декоративного гуманизма, и из страха перед вынужденным секундантством, и из бессилия. Лермонтов и Мартынов доверяют неразрешимость противоречий женщинам: первый шепчет «Тучку золотую…» и пускает слезу в плечо своей cousine Екатерины Быховец; второй делит охоту с Эмилией Верзилиной, ставшей поводом, ни в коем случае не причиной, для дуэли.
Режиссер ищет мотивацию кровопускания в широте и долготе характеров. Если Феликсу Умарову для того, чтобы подтвердить токсичность Пушкина, требовалась визуальная эклектика, броскость, то Бакурадзе вооружается чистой киногенией. Лермонтов был парией, едва ли знатоки его биографии смогут это опровергнуть. Бакурадзе же интересуют не эпатаж и отдельные выходки, но зазор между одиночеством Михаила Юрьевича, бросающего со своей кровати взгляд куда-то в вечность, и его ерничеством. Если в фильме «Снег в моем дворе» режиссер баловал зрителя гэгами на фоне т. н. «мужской депрессии», то здесь он не гнушается захода на территорию откровенной трагикомедии. Каламбуры ритмизуют привычно непроницаемый киноязык Бакурадзе, который, точно в «Брате Дэяне», отказывается отвлечься от мимики и естества обреченного мужчины.
26-летний экранный Лермонтов, самоубийственно доверяющий провидению, конгениален своему создателю, уже несколько десятков лет мечущемуся между сермяжной правдой быта и глубиной собственной ранимости. Из стендап-комика Озолина Бакурадзе достает и то, и то. Ремесленное мастерство позволяет тому нырять в собственную уязвимость, спрятанную за пазухой любого хорошего сетапа. Режиссер и актер если хоть в какой-то мере и заняты автопортретированием, то по крайней мере не сваливаются в измышления о Судьбах Родины. Последние максимум гнездятся на периферии кадра — в живописи, в киверах, в изразцах.
Дуэль. Финал. Михаила Юрьевича авторы держат на среднем плане, Мартынова — на общем. На сам выстрел взят ракурс сверху. Ни одного лишнего вздоха не дано Лермонтову: бледный поэт-поручик опадает в бордовой рубахе на осеннюю листву, а провожаем мы мертвеца уже в объятиях одного из друзей. Но на горе всем ждущим форматного байопика Бакурадзе позволяет себе флешбэк: очередная проказа Лермонтова описана в корреспонденции дамы, ставшей жертвой его розыгрыша. Теплота воспоминания об этом сгустке парадоксов, играющем на бильярде, оказывается едва ли не единственным в фильме касанием пером бумаги.
И этого достаточно. Судьба умещается
и в ствол револьвера,
и в столетие,
и в строфу,
и в сутки,
и в страну,
и в секунду.
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari