Без шор: «Жокей» Луиса Ортеги — спорт, криминал и комедия в Венеции-2024

В крохотный бар Буэнос-Айреса заходит группа мобстеров: ищут жокея Ремо Манфредини (Науэль Перес Бискаярт из «Уроков фарси») — любимчика публики, который должен через пару часов выступить в очередном забеге. Пьяный жокей придет в чувство, а вот из стойла так и не выедет — упадет сразу после стартового сигнала. В этом эпизоде раскрывается весь Манфредини: небесталанный наездник уже давно должен работодателю-криминалитету Сирене (Даниэль Хименес Качо) внушительную сумму, но саботирует успех то виски, то кетамином, равнодушно занимаясь саморазрушением. Главная соперница Абрил (Урсула Корберо) — его же возлюбленная, ждущая ребенка. Непутевому жокею дают последний шанс: чтобы вернуть расположение босса, нужно блестяще выступить с дорогим японским жеребцом по кличке Мисима. Скачки заканчиваются трагически: Манфредини попадает в реанимацию, воскресает — и из палаты отправляется на поиски себя.

Аргентинца Луиса Ортегу, ворвавшегося в фестивальную гонку 20 лет назад с «Черным ящиком» (2002), называют и наследником-продолжателем дела Педро Альмодовара, и его облегченной версией для зумеров. Оба ярлыка по-своему справедливы: эклектичный антураж, сюжетные сумасбродства, осязаемая через экран телесность, флюидность персонажей и броский цвет — общие для режиссеров доминанты, из которых и складывается испаноязычный магический реализм (видимо, неслучайно в венецианском конкурсе их решили столкнуть). Впрочем, в тяге к сюру и кэмпу Ортега, с одной стороны, формально последователен (вспомним «Ангела» шестилетней давности), с другой — в «Жокее» слегка неразборчив и избыточен.

Спортивно-гангстерская комедия (!) о бедовом атлете бьется на две части. В первой — стильный гимн скачкам: гиперболизированный, но реалистичный, с эротично танцующими в раздевалке жокеями («Претендентам» на заметку), романтизированной грязью гангстерских методов и деструктивными позывами Ремо в канун соревнований. Водораздел — трагическое неповиновение Мисимы и травмы, после которых Манфредини, по всем прогнозам, уже никогда не откроет глаза. А он открывает — взяв чью-то женскую шубу и сумочку, с перевязанной головой и в сверкающих жокейских сапогах отправляется в одиссею по Буэнос-Айресу, пока головорезы разыскивают его, чтобы наказать за поражение. После комы Ремо проснулся другим человеком — буквально: обрел феминные черты и голос, преодолел условность гравитации, назвался полумифической в жокейских кругах фигурой, а потом и вовсе реинкарнировал в теле новорожденной дочки.

 Сперва преображение хочется интерпретировать с точки зрения гендерной идентичности, однако Ортега рассказывает историю более универсальную — хоть к финишной черте она и утопает в слишком уж абсурдных обстоятельствах. Фигура жокея в конном спорте — сама по себе условность: главными соперниками на ипподроме выступают лошади, а не их наездники. Причины деструктивного поведения Манфредини объясняются косвенно, но, кажется, вырастают именно из этого ощущения декоративности, функциональной недостаточности. Без коня жокей — никто. Выхода из кризиса идентичности и самости у Ремо всего два: или умереть, или кардинально переосмыслить себя, отделиться от ремесла. Он почти выбирает первый, но судьба распоряжается иначе: в палате горе-жокея навещает загадочный незнакомец в шляпе, который на вопрос медбрата, кто его пустил, отвечает — Бог.

Так Ремо, сам по себе комический персонаж-несчастье (пластичности Бискаярту не занимать), превращается в трагическую, а после воскрешения — еще и мифологическую фигуру. В синоним освобождения и обретения себя. Из оригинального названия — El jockey, «Жокей» — это не совсем понятно, а вот из англоязычной локализации — Kill the Jockey, «Убить жокея» — вполне. Речь, с одной стороны, про охоту гангстеров на должника, с другой — про фигуральную смерть «неполноценного» прошлого «Я».

В столь архетипических обстоятельствах желание Ортеги достигнуть вершин абсурда и максимально усложнить сюжет все же выглядит избыточным. Как бы убедительно Бискаярт ни ходил по стенам тюремной камеры ближе к финалу. Насколько бы завораживающе выверенный по цветам видеоряд ни пульсировал под электронику (за камерой — Тимо Салминен, в саундтреке — восточные и латинские мотивы). Чем ближе финал, тем сильнее «Жокей» походит на стилистическое упражнение. Хотя для магического реализма это и не порок.