«Мы»: Гид по новому фильму режиссера «Прочь» — с двойниками и конспирологией

1986 год. По телевизору показывают сюжет о благотворительной акции Hands Across America: шесть с половиной миллионов человек на 15 минут взялись за руки по всем Штатам, от Нью-Йорка до Лонг–Бич. Многие из участников жертвовали деньги за право постоять в цепи народного единства, собранные таким образом 34 миллиона пошли в пользу голодающих и бездомных по всей стране. Посмотрев этот душещипательный репортаж, маленькая Аделаида (Мэдисон Карри) отправляется с родителями в прибрежный парк аттракционов, где забредет в зеркальный лабиринт. Увиденное там потрясет ее на всю оставшуюся жизнь.

30 лет спустя уже взрослая Аделаида Уилсон (Лупита Нионго) вместе с супругом Гейбом (Уинстон Дьюк из «Черной пантеры») и двумя детьми, дочерью и сыном, приезжает на летний отдых на тот самый пляж. Ее тревожат смутные воспоминания из детства, но угроза придет как будто бы с другой стороны: ночью в их дома ворвутся четверо — точная копия семейства Уилсон, только пугающая на вид, облаченная в красные комбинезоны и вооруженная ножницами. Аналогичные двойники примутся орудовать как минимум по всей Америке, стремясь занять места порядочных обывателей.

«Мы» — вторая режиссерская работа Джордана Пила, автора нашумевшего хоррора «Прочь», который — при обилии красноречивых и неглупых нюансов — можно было свести к простому высказыванию: кино про (либеральный) расизм. С «Мы» такой фокус не удается, хотя семья афроамериканцев в центре заварушки может ввести зрителя в заблуждение, как и дизайн одежды двойников, напоминающий о перфомансе марокканского художника Николы Л. с говорящим названием Same Skin for EverybodyС английского — «Одинаковая кожа для каждого». В рамках перфоманса люди облачились в красные плащи и прошлись по Нью-Йорку — прим. ред.. Пил не просто подчеркивает извечный интерес хоррора к многозначному социальному комментарию (достаточно внимательно посмотреть адептов жанра вроде Джорджа Эндрю Ромеро или Тоуба Хопера), но и детально его прорабатывает. Дернув за любую ниточку, зритель волен найти множество ответов, кто же такие «мы» (и кто, соответственно, «они»).

Так, в «Мы» Пил вселяет в зрителя тревогу уже кадрами маленькой девочки с исполинским леденцом и в футболке Thriller Майкла Джексона посреди ярмарки. Декорации любимого макабра Стивена Кинга (новое «Оно» разворачивается хронологически неподалеку, в 1988 году) плюс изображение короля поп-музыки, которое отсылает если не к педофильским слухам, то как минимум к теме живых мертвецов. Неумолимые двойники, впрочем, больше напоминают созданий из «Вторжения похитителей тел» — другой знаковой фантастики, где людей подменяли разумные растения, пришельцы из открытого космоса. В 1978 году (это ремейк картины 1955-го), в условиях холодной войны, жуткие создания недвусмысленно намекали на красную угрозу из Советского Союза, как и акула в «Челюстях» (согласно версии киномана и философа Славоя Жижека). К слову, постер ленты Стивена Спилберга тоже появляется в «Мы» — в качестве принта на футболке.

Однако пересказом прямой и явной угрозы извне Пил не ограничивается, его в большей степени волнуют враги внутренние. Эпиграфом картины служат истории про многочисленные подземные ходы, которым изрыта бескрайняя американская земля. Городские легенды об этих катакомбах широко известны: среди самых популярных — байки про потайные лазы в Белый дом, по которым президенту Кеннеди, дескать, доставляли дам для свиданий (среди прочих упоминается белокурая фантазия американской мечты — Мэрилин Монро). Густая конспирология в «Мы» видна невооруженным глазом: не обходится без правительства и хитровыдуманных способов по оболваниванию народонаселения, но и эта актуальная нотка не единственная.

Как и в случае с фильмом «Прочь», который работал как триллер о знакомстве с придирчивыми родителями возлюбленной, «Мы» точно описывает страх перед Другим и в масштабах семьи. Очевидно, что двойники Уилсонов — это не только их маргинальные копии, олицетворяющие страх перед преступниками (комбинезоны похожи на тюремную форму), перед маньяками, бездомными и прочими людьми с пониженной социальной ответственностью. Люди в красном — еще и проекции страхов в отношении себя и друг друга. Так, копия Джейсона (Эван Алекс), младшего сына Аделаиды, — настоящее животное, пироман и практически оборотень из фильма ужасов.

Попутно Джордан Пил намекает, что пресловутая дихотомия «мы/они» свойственна человеку и наедине с собой: например, героиня Элизабет Мосс при помощи пластической хирургии ведет борьбу с реальностью за желаемое. И в этом контексте эпиграф про многочисленные ходы под землей наталкивает на аналогию с мозговыми извилинами — сложной системой ходов и лазов, где блуждают страхи и самые дикие предубеждения. С этим образом рифмуется и зеркальный лабиринт, где заплутала маленькая Аделаида, — еще одна визуализация фразы, что «Нет тюрьмы страшнее, чем в голове»Виктор Цой, «Стань птицей», 1983 — прим. ред..

Эту немудреную мысль Джордан Пил в итоге так нарядно и подробно аранжирует, что в образных извилинах «Мы» несложно заблудиться и запутаться. В отличие от линейного «Прочь», где обилие деталей и цитат не сбивали с пути, вторая работа афроамериканца гораздо сильнее увлечена подробным описанием концепта. На вступительных титрах под тревожно-возвышенный гимн Майкла Эберса, отдающий хтоническими нотками, демонстрируется стена из клеток с кроликами. Для Пила кролик — один из самых тревожных образов: сказывается то ли беззащитность этих созданий, то ли укорененность этого образа в массовом сознании: в фольклоре рабов южных штатов, из которого родились небезызвестные «Сказки дядюшки Римуса», именно ушастый отвечал за афроамериканскую смекалку, позволявшую избегать самодурства господ-лис. Наконец, еще одним образным витком в картине служит цитата из Библии: бездомный держит картонку с надписью «Иеремия 11:11», отсылая к пророчеству Иеремии:

«Посему так говорит Господь: вот, Я наведу на них бедствие, от которого они не могут избавиться, и когда воззовут ко Мне, не услышу их».

Все это распределено по двухчасовому хоррору, который больше нагнетает, чем пугает, а чаще — даже смешит зрителя остроумными выходками и фразочками. Впрочем, Пилу хватает режиссерской сноровки держать зрителя в напряжении, разжигая при помощи упомянутого композитора Эберса и талантливого оператора Майка Гиулакиса («Оно», «Под Сильвер-Лэйк», «Стекло») костры не метафизических, а вполне бытовых страхов. За семью, за безопасность в четырех стенах, за будущее, в конце концов, страны, которая много лет призывала взяться за руки и всем помочь, а в итоге лишь искала способы, как отвлечь людей от насущных проблем и — буквально — зомбировать. Актуально для США, для всего мира, своевременно при Трампе и, в общем-то, всегда.