«Простой карандаш» — один из тех отечественных фильмов 2019 года, что вроде как прошли ниже радаров: премьера его прошла не на «Кинотавре», а на втором по статусу фестивале «Окно в Европу» (где картина выиграла спецприз жюри), в нем не сыграли большие звезды и не затронуты радикальные темы. Тем не менее это любопытная драма о новой «жене декабриста», которая выходит в прокат 5 декабря. Нина Спутницкая написала о «Простом карандаше» для следующего, так называемого русского номера журнала «Искусство кино», который выйдет уже в декабре.
Условная формула авторского месседжа, вокруг которой выстраивается повествование в «Простом карандаше», — «луч света в темном царстве», выражается буквально: в комнате, где селится приехавшая из крупного города учительница, отсутствует электричество. Однако предельная простота метафор (в принципе характерная для жанра школьной повести), предсказуемость визуальных рифм и нарочитость персонажных референций не размывают между тем скупой точности социальной драмы Натальи Назаровой. Мотив пресловутого хождения в народ срастается здесь со стратегией жены декабриста. Формальное основание приезда безвестной художницы из Петербурга на север России в том, что ее муж Сергей Золотарев, художник-диссидент, отбывает срок в близлежащей колонии по сфабрикованному обвинению. Таким образом, «Простой карандаш» выходит за границы школьной повести, тяготея к проблематике социально-критического романа, хрестоматийной для российской культуры теме лишних людей и переосмыслению устоявшихся в кинематографической традиции героев-масок.
В школе, где Антонине Золотаревой (превосходная актерская работа Надежды Гореловой) предстоит пройти педагогическую и человеческую инициацию, правит бал отнюдь не взрослый коллектив, но немногословный ученик Миша Пономарев — брат местного вора в законе, рецидивиста, ныне отбывающего срок. Подросток собирает дань с учеников, избивает одноклассников, игнорирует требования учителей, при этом автор избегает назидательных лекций, дискуссий или крупных планов антагониста. Вообще, бандитизм представлен в фильме отраженно. Лица Пономарева-старшего мы и вовсе не успеем разглядеть, ибо масштаб чинимых им бедствий для автора важнее. И куда важнее личность Антонины. Даже когда на уроке рисунки Леонардо да Винчи рифмуются с глазами раскрытого ею молодого дарования — Димы, — мы подозреваем, что это все лишь плод воображения гордой и прекраснодушной Тони.
Утешение и вдохновение отвергнутая всеми, включая узника, героиня находит в мире природы и архитектуры, раскрывающихся под закадровый аккомпанемент чудесной сонаты d-moll Доменико Скарлатти. Неслучайно, едва только столкнувшись с угрюмыми обитателями городка, Антонина устремляется к магическим видам Петербурга, запечатленным на строгих черно-белых открытках. При этом графика северной столицы и спелые краски осени входят в конфликт, дублируя даже не противостояние жителей больших городов и периферии, но почвы, из которой они произрастают. Искусственная городская среда порождает иллюзии (неслучайно вдовствующая по вине Пономарева-старшего библиотекарь училась в Петербурге и жила по соседству с Антониной), поэтому хрупкая фигура учительницы теряется то в разрезах голых стволов деревьев, то у стен домов, то у окаймленного припыленным золотом леса шоссе в никуда.
В фильме авторам удалось выстроить удручающую, беспросветную и убедительную картину, вовсе не прибегая к социальным диалектам. Но пустой взгляд подростка холодит не меньше, чем это могли бы сделать сцены насилия или бездумный карнавал. Потому отдельно хочется отметить персонажей второго плана: «Простой карандаш» напоминает, как кинематографично может быть равнодушие. Портреты второго плана выходят за границы карикатур и превращаются в типажи пугающей подлинности, предлагают характеры, произрастающие, увы, не только за пределами 1250 км от столицы. При этом все они — от молчаливой бабки Пономаревых до директора школы, от заведующей детской комнатой милиции до соседки Тони — несут тягостную ношу материнства и взирают на учительницу-теоретика с усталым сочувствием. Так же сурово смотрят на героиню и двухэтажные дома с раскидистыми мансардами.
В череде киноассоциаций при просмотре «Простого карандаша» на первый план выходит все-таки не классическая киноповесть о школьниках и даже не «Барышня и хулиган» Владимира Маяковского, а «Весна на Заречной улице» Марлена Хуциева и Феликса Миронера с ее вниманием к фабричным локациям, диалогу, повседневности. Связной речью и планом действия обладает в «Простом карандаше» лишь один педагог. В коллективном портрете учителей средней школы нет эксцентрики в духе Киры Муратовой, хотя весьма под стать ее поэтике, например нелепый учитель-совместитель словесности, истории и физкультуры, неловко подбивающий клинья к Антонине: его роль исполнена Александром Дорониным, известным по роли Чернышевского в российской версии «Берега утопии», беспощадно и точно. Знаменательно, что узловой для драматургии школьной повести эпизод знакомства с педколлективом из учительской перенесен в интерьеры квартиры: безобидная вечеринка в сопровождении малосольных огурчиков и аккордеона — пристанище чудовищ. Здесь автор отказывается от штампов и аттракциона, рисуя картину ровными штрихами. Не образ жизни, но образ мыслей учителей ужасает. Ученики для них – безликая масса, школа — зона карантина и, что типично для средневековой картины мира, дети как таковые не представляют интереса. В этой усеченной утрированной картине принципиально отсутствие крупных планов учеников младшей школы: камера фиксирует их лишь искоса — покорно отдающими пожитки Пономареву. Зато особого внимания удостоены подростки с характерными для пубертата прыщами и затаенной надеждой. Но главное, под прицелом социального анализа оказывается поколение родительниц.
Антонина не стала матерью, отвержена в качестве жены, не сложилась в заметного художника, но навсегда осталась подростком. Оттого так легко и непринужденно находит она контакт с доброй половиной класса Пономарева, что чувствует себя восьмиклассницей и с раздражающим обывателей восторгом провозглашает это. Проблема Антонины Максимовны в том, что она воспитывалась на «Веселых картинках», власть в которых, так или иначе, держал ментор Карандаш. Слишком маленьким был временной зазор между режимами, когда она могла бы вырасти из пионерской формы и выработать равнодушие к лозунгам; она не перестала верить, что пустоту можно чем-то заполнить.
Портретное сходство с героиней Ирины Печерниковой из «Доживем до понедельника» Станислава Ростоцкого — инструмент для препарирования известного типажа. Маркеры шестидесятницы неслучайно наложены на дитя перестройки. Прическа и энтузиазм наследуются Антониной с поправкой (жирным шрифтом) на возраст. Героиня Гореловой — не вчерашняя студентка, а яркий представитель потерянного поколения, которое, не успев распробовать свободу, к 40 годам потеряло ее. Потому так подчеркнут и безжалостный оптимизм, с которым взирает художница на карельские пейзажи. В конечном итоге мечта Антонины запечатлеть благостные картины вопреки обстоятельствам полна не романтических надежд, но одержимости — произрастающей, видимо, от подавленной боли и отказа от пресловутого смирения. Прикуривая с недалекой, но закаленной жизнью соседкой по квартире первую в жизни сигарету и стыдливо признаваясь в поцелуе с коллегой, героиня гласит: «Некоторые бросают, а я начну».
Как выясняется ближе к финалу истории, у мужа давно другая женщина, гораздо успешнее и значимее. И то, что ей некогда приехать в колонию, не отменяет права Сергея не любить бывшую жену и избегать ее заботы. А что остается Тоне? Смириться с серостью? Упрямо движется она к трагической развязке, мелькая меж засыпающих деревьев в бордовом пальто и черных полусапожках, упрямо не замечает удивления и не внимает предостережениям аборигенов.
Антонина Золотарева — апологет новых технологий образования — начинала занятия с подростками с обводки контура фигуры, потом вдохновилась пустотой, которую рисовали ребята, и наконец решилась предложить им изобразить человека. Для новых уроков даже приобрела гипсовую голову Сократа… Но не сбылось, криминальный сюжет перегородил дорогу роману воспитания. Противостоять беззаконию ученик Антонины может либо отчаянной и преступной силой, либо побегом.
Сегодня ни учительницу, ни зрителя не вдохновляет тайный маргинальный мир производства, как когда-то восхищали Таню из «оттепельной» «Весны на Заречной…» чудеса сталеварения. В нынешние времена фабрика — это стабильно отлаженное производство продукции узкого ассортимента, работники которого знают: здесь почти каждому полену суждено стать пишущим средством. Если в прежние времена литье металла символизировало силу и веру в человека и государство, то финальной сценой «Простого карандаша», своеобразным измельчением штампа, автор констатирует: все, что в этом городе/стране можно обточить, будет пущено на конвейер. Штабеля деревьев, как и штабеля простых карандашей, имеют равную ценность, потому что простой вопрос, для чего нужен простой карандаш и что им можно создать, задать уже некому.
Эта статья будет опубликована в грядущем русском номере журнала «Искусство кино».
Еще про фильмы с «Окна в Европу»:
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari