Сказка in motion: как герои «Драматического фильма» определяют синтаксис жизни при помощи кино

Что такое документальное кино? Отражает ли неигровое кино реальность на 100%? Свидетельством чего является документальный фильм? Имеет ли документальное кино дело с объективной реальностью в мире постправды? Эти споры не новы в кинематографических кругах и на страницах журнала «Искусство кино». В том числе и автор этого материала не раз высказывался на эту тему по следам Артдокфеста. Но гораздо находчивее к этому вопросу подошел французский художник Эрик Бодлер. Он просто раздал камеры учениками средней школы Доры Маар в Сен-Дени, пригороде Парижа, и попросил снять фильм про себя, не уточняя при этом, какой. Школа, которая носит имя французского фотографа прошлого века, более известной как музы Пикассо, просто напрашивалась стать частью художественного эксперимента с поколением TikTok. И он удался.

Еще десять лет назад с такими задачами к ростовским парням и девчонкам вышли наши признанные наблюдатели Александр Расторгуев и Павел Костомаров, из чего получились те еще драматические фильмы «Я тебя люблю» (2011) и «Я тебя не люблю» (2012). Каждый шаг подростки снимали на камеру, но прозорливые режиссеры смогли сделать из этого настоящее игровое кино, сохранив все принципы документального, которое до сих пор смотрится похлеще какой-нибудь «Школы» (2010) Валерии Гай-Германики. Все дело в том, что, когда появляется монтаж, на деле выходит авторское высказывание и зрительское субъективное восприятие. Тут объективность искать не стоит, объективность складывается в голове зрителя. Потому даже любой монтажный фильм Лозницы, построенный исключительно на хронике, смотрится как радикальное повествование. У каждого своя правда. Chacun son cinéma. Но устами младенца…

«Так что мы снимаем? Фильм или документальное кино?»,

— спрашивает наставника один из учеников после долгих и мучительных споров о смысле их съемок с одноклассниками? Но Бодлер намеренно провоцирует и еще больше запутывает:

«Я думал, что вы мне подскажете».

Но подсказала в итоге сама жизнь, которая и становится сюжетом этой сказки. Потому что, по мнению этих школьников, документальное кино понимается именно как сказка in motion. Сказка, потому что внутри обязательно должны быть герои и злодеи, конфликты и проблемы, смех и слезы. Сказка, потому что в фильме можно придумать то, чего не было раньше, новые миры, новые правила и новых персонажей. В общем, кино для них представляется чем-то априори магическим, а не просто фиксацией пресловутой реальности, которая, конечно, тоже вносит свои коррективы на каждом шагу. Вот вам наглядный пример: снимают ребята на улице, но в кадр постоянно так и лезет казалось бы уже всем примелькавшаяся Эйфелева башня, которая находится на расстоянии десятков километров от их «банлье», но именно она появляется в объективе чаще, чем расположенный за углом Stade de France. Погоня за чудом — вот их документальный принцип. А какая еще реальность может быть в их возрасте? Именно поэтому речь идет о сказке in motion, о движении.

«Кино – это все что угодно, только не фотография, которая фиксирует то, что происходит здесь и сейчас. А фильм — это жизнь, сотворение легенды, создание бесконечных историй»,

— такую безупречную формулу, очень близкую к пониманию идеи современного неигрового кино, выдает в процессе работы один из участников эксперимента.

Изначально задуманная как документальный фильм о средней школе, эта затея вырастает до мультижанрового полотна, где одной рукой дети снимают себя и свои разговоры, а другой — «чтобы было больше драмы», придумывают чистой воды сай-фай, в котором по сюжету в их школе вдруг исчезают все шумы и звуки. Но от реальности, от которой им так вроде бы хочется скрыться, все равно никуда не спрятаться. Даже комичные плакаты с требованиями «Вернуть звук!» они вывешивают рядом с предвыборными агитками Макрона и Меланшона. Мало того, сами режиссеры невольно становятся актерами в своем фильме, который из экспериментального проекта на глазах превращается в серьезное рассуждение о дружбе и доверии. Мы видим типичные для драматического фильма элементы: конфликт, катарсис и тому подобное. Яркой эмоциональной точкой действия становится тот момент, когда одна из самых заметных учениц Алисса, которая поражала всех своей игрой на барабанах и харизмой, вынуждена перейти в другую школу. Сильно переживает это на камеру не только она, но и все остальные — ведь это ставит под угрозу их общее дело. Но кино опять же в данном случае оказывается сильнее самой жизни и всяческих условностей: Алисса продолжает снимать себя и новую жизнь на камеру вопреки обстоятельствам. Таким образом, уже разделенные в реальности, они все равно остаются вместе внутри этого процесса, внутри их придуманного кинематографического мира. И здесь снова появляется тот самый элемент чуда.

Однако проект перерос в нечто большее, чем просто фильм, еще и потому, что фактически стал полезным социологическим исследованием подрастающего поколения, которое развивается в эпоху глобальных социальных и политических перемен. Действия фильма начинаются спустя несколько месяцев после громких парижских терактов 2015 года. Тогда французские власти именно в Сен-Дени проводили спецоперацию против организаторов взрывов, штурмовали целые кварталы. Дети стали непосредственными свидетелями этой локальной войны, стрельба в их районе слышалась постоянно, а пули были слишком близко. Может, поэтому основным сюжетом их фильма в итоге стала тишина, то есть отсутствие каких-либо звуков. А их разговоры носят посттравматический оттенок и постоянно ведутся на тему террористов, мигрантов, арабов, исламизма, расизма и «страшной» Марин Ле Пен. Они никак не могут разобраться и в своей идентичности, кто они сами такие: настоящие французы с бумагами или все-таки выходцы из Кот д’Ивуара, Мартиника или Румынии, по правде говоря. Потому так сложно распределить роли, кто герой или злодей, если даже собственный отец с бородой воспринимается в обществе как потенциальный террорист. С другой стороны, у них и на это есть абсолютно киношный ответ: «если бы не было проблем и плохих людей, если бы все просто ходили работу, если бы все были похожи друг на друга, то жить было бы скучно» — вот слоган их жизни, который помогает им и в кино. И к тому же они готовы кооперироваться со всеми ради своего дела, потому забывают ради проекта про все расовые и религиозные предрассудки. Что, конечно, внушает надежду на будущее, несмотря на мрачные рассуждения про подростков из Сен-Дени, звучащие из лагеря той же Ле Пен. В общем, эти дети сами определяют свой синтаксис жизни, в данном случае — с помощью кинематографа.

Примерно об этом же рассказывал в лекция «Психологическая топология пути» Мераб Мамардашвили по следам прустовского цикла «В поисках утраченного времени»Цитаты по книге Мамардашвили М.К. Полный курс лекций. Философия Европы. Психологическая топология пути. АСТ. М., 2016 — прим. Д.К.:

«Фактически книга Пруста как запись жизни, в которой сама жизнь перестраивается и охватывается, овладевается, стягивается в целое, в бодрствующее целое, есть драма — драма жизни и сознания против механизма и энтропии, драма различий, или мира индивидуализированных и уникальных различий, против хаоса и безразличия, или тождества».

Не всем очевидно, что дважды два равняется четырем, слепоту и заблуждения никто не отменял. По Мамардашвили, инструментом распутывания этих клубков противоречий для Пруста и становится сам роман и его форма, он пишет, чтобы понять, почему мы что-то знаем, а что-то не знаем. Процесс написания романа и становится равнозначен процессу познания онтологических законов бытия. Именно такой метод (назовем его in progress) использует и современный Бодлер в чрезвычайно философском фильме. Он cнимает для постижения жизни — и учит это делать других. Надо только успеть поймать эти моменты откровений и озарений в безумном потоке, но это и есть в данном случае главная задача документалиста.