В прокат выходит документальный фильм Антона Желнова и Юрия Сапрыкина об авторе «Нормы», «Голубого сала» и «Дня опричника» — пожалуй, единственном современном прозаике, которому гарантировано место в истории русской литературы. Игорь Кириенков — о том, можно ли считать «Сорокин трип» надежным (авто)биографическим свидетельством.
Многим, должно быть, памятна эта сцена: март 2012-го, программа «На ночь глядя», Владимир Сорокин отпивает из стакана и полминуты — невероятная для эфира пауза — думает над тем, чего же он в этой жизни боится. Направленный в одну точку взгляд: «Писатель размышляет», холст, масло. Несколько вздохов, обещающих (вот сейчас!) какую-нибудь неожиданную реплику. Чуть скривленные губы — с таким выражением лица отбрасываются варианты и подбираются слова. Наконец — закутанный в частицы, местоимения и вводные ответ:
«Ну, главного, наверное, — это все-таки потери себя».
Чистый разговорный саспенс; прямо как в «Охотнике за разумом».
Саспенс и — надо все-таки признать — мучение. Литературный критик Лев Данилкин, в 2002 году опубликовавший в «Афише» близкий к идеалу сорокинский профайл, предупреждал: автор говорит медленно, долго и не слишком результативно; человек, написавший столько уморительных и жутких диалогов, совершенно беспомощен в устном жанре; и не в словесной пикировке стоит искать истину о его текстах и породившем их сознании.
Между тем Сорокин на экране — тот, что дегустировал водку с Борисом Акимовым, обсуждал с Кириллом Серебренниковым Кафку и чуть не получил тортом в лицо за людоедский рассказ «Настя», — уже не первое десятилетие гипнотизирует зрителя, повторяя один и тот же набор нехитрых, в общем, соображений о российской внутренней политике и перспективах бумажной книги. Самое тут поразительное — что он не предпринимает для этого ровно никаких усилий: терпеливо ответив на пустоватые — что же будет с родиной и с нами — вопросы, писатель возвращается к своему скрытому от посторонних быту; тайна — не рассеивается.
«Сорокин трип» Антона Желнова и Юрия Сапрыкина — вероятно, наиболее радикальная на сегодняшний день интервенция в личную жизнь писателя, которая при этом не превращается в вульгарно-домашний «портрет одного гения». Камера Михаила Кричмана следует за героем по берлинскому лесу и московской канатной дороге, застает его с трубкой и за компьютером, фиксирует, как он играет с собаками и смотрит спектакль по собственному произведению, но никогда не пересекает незримую — и, по-видимому, очерченную самим писателем — границу. Даже в очевидно срежиссированных кусках — «а теперь давайте снимем, как вы задумчиво глядите в камин» — Сорокин держит дистанцию: игра ведется на его территории и по его правилам.
Тем интереснее отметить, что именно он о себе рассказывает; какие сюжеты — биографические и литературные — выделяет. Не слишком счастливое детство и усиливавшиеся с годами разногласия с родителями. Травматичный — регулярные побои — школьный опыт. Открытие концептуалистского метода, по сути, сформировавшего его как писателя и художника — вивисектора, который не боится пустить кровь персонажам. Дружеский круг — Кабаков, Булатов, Пригов, Монастырский, — в котором он занял вакансию прозаика. Внимание со стороны спецслужб, ускорившее публикацию его вещей: Сорокин дебютировал «Очередью» (1985) в парижском «Синтаксисе»В 1992-м его напечатали в журнале «Искусство кино» — прим. ред.. Размеренная жизнь в Европе. Киноопыты 1990-х (сценарии к фильмам «Безумный Фриц» Диденко и Шамайского и «Москва» Александра Зельдовича, которая выйдет в 2000-м). «Голубое сало» (1999), либретто «Детей Розенталя» (2005) и акции «Идущих вместе» около Большого театра, сделавшие его федеральной знаменитостью. Очень быстро написанный «День опричника» (2006), явивший нового Сорокина — интеллектуального оппонента режима, который обладает мощными провиденциальными способностями. Такая русская «Метель». Амбициозный роман «Теллурия» (2013) — новый творческий вызов, описание накрывшего Европу нового Средневековья в 50 новеллах; каждая — со своим стилем, темпом и героями.
Мы нарочно спрямляем хронологию картины — в действительности структура фильма более прихотлива и ассоциативна: трип он и есть трип. Авторы избегают соблазна энциклопедичности («родился — женился — прославился», хотя и этот вики-запрос будет удовлетворен), не претендуют на фундаментальность (труды и дни Сорокина комментирует избранные лица; круг, который очень хочется расширить) и почти не обсуждают, собственно, экстремальность сорокинского письма: невинных, в общем, цитат из «Нормы» и «Сала» недостаточно, чтобы понять, почему этого писателя так любят и ненавидят.
Конечно, это не гипсовая статуя современного классика, не подсерия ЖЗЛ «Биография продолжается» и не глава из будущего школьного учебника литературы, но образ Сорокина в фильме — при всем своем магнетизме — оказывается слишком, что ли, нормальным; грозный миф — обезврежен. Человек, которого в свое время называли литературным террористом, отправившим под откос поезд русской классики со всеми его исповедями горячего сердца и проблемами отцов и детей, страшно похож тут на (условного и безусловного) Тургенева: умного, глубокого, красивого автора, который никогда в жизни не напишет никакому Мартину Алексеевичу «я тебя **ал гад ты срать на нас» — зато может долго рассуждать о красоте русского леса.
Тут следует заметить, что в отсутствии всякой внешней фриковатости во многом и заключается «загадка Сорокина»: благородный ван, который 40 лет пишет про говно, гной и лед нашей жизни, интереснее — и, по правде сказать, страннее — брызжущего ядовитой слюной безумца с выпученными глазами. Автор сам проблематизирует этот зазор в последней книге «Нормальная история» (2019) — своего рода публицистической автобиографии, в которой он рассказывает о первом сексуальном опыте, гастрономических привычках и отношениях с алкоголем, Москвой и великими писателями прошлого. «Безнадежное литературное животное», на бумаге он явно позволяет себе больше, чем перед камерой. В эпоху «тотальной агрессии визуального», как определяет современность сам Сорокин, в этом видится какая-то обаятельная старомодность — и верность своим давним поклонникам: приберегая сокровенное слово для читателей, он парадоксальным образом возвращается к интимно-подпольной кружковости 1980-х. «Говорить сердцем» — а также желудком, печенью и кишечником — этому автору удается только перед клавиатурой. Спасибо создателям «Трипа», что показали, как она выглядит.
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari