В российский прокат с 11 апреля вышла режиссерская версия фильма «Апокалипсис сегодня».
А в Советском Союзе этот фильм режиссера Фрэнсиса Форда Копполы впервые показывают на ММКФ в августе 1979 года. В журнале «Искусство кино» выходит обличительная статья о кино «капиталистического Запада», в том числе о фильме «Апокалипсис сегодня», который обвиняют в «фальши» и «псевдоэпической оперности», используя для этого цитаты из Ленина и выражения вроде «винтокрылые демоны с опознавательными знаками ВВС США». Вот фрагмент из этой статьи.
Противоречия, воздействию которых подвержен сегодня американский буржуазный художник, когда, с одной стороны, он протестует против открывшихся ему преступлений империализма, а с другой — еще находится в плену либеральных абстрактно-гуманистических, порой — фрейдистских или близких им представлений о войне, и не хочет или не может, перейти к необходимому социально-политическому анализу, сказались и на картине Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис наших дней».
Еще более полувека назад, в дни первой империалистической войны, В. И. Ленин отмечал, что «эпоха сравнительно «мирного капитализма» миновала и заменилась эпохой «гораздо более порывистой, скачкообразной, катастрофической, конфликтной, когда для массы населения типичным становится не столько «ужас без конца», сколько «конец с ужасом».
С тех пор как были написаны эти строки, противоречия капитализма стали, употребляя ленинское определение, еще более катастрофичными. Неслучайно сегодня многие художники буржуазного мира, оглядываясь на окружающую их действительность, прибегают в своих сравнениях к образам Апокалипсиса. Неслучайно книга Библии, рисующая устрашающие картины фантастического конца мира, оказалась и в центре размышлений, символов и метафор целого потока лепт, показанных, в частности, в программе 32-го Каннского международного кинофестиваля в 1979 году, где впервые был представлен и фильм «Апокалипсис наших дней».
Как отмечала газета «Правда», «истинным позором Америки были не просто военные и политические поражения в этом районе (Индокитае). Ничто не принесло США такого урона, как варварская жестокость, с которой они «во имя свободы» уничтожали все живое во Вьетнаме, Кампучии, Лаосе».
Именно на аспекте варварской жестокости войны, которую вели США во Вьетнаме, и сосредоточил внимание в наиболее впечатляющих эпизодах своей картины Коппола.
В самом деле, что такое воображаемый адский пламень по сравнению с реальным морем напалмового огня, который приносят в мирные вьетнамские селения американские летчики!
...На экране — небольшой вьетнамский городок. Мирный, уютный, словно умытый утренней росой. Беззаботной, веселой стайкой выбегают из школы дети. Женщины в широкополых соломенных шляпах спешат на рынок. Но уже слышен гул военных вертолетов. Их смертоносный рев сливается с исступленными аккордами вагнеровского «Полета валькирий». Летчики включили эту музыку для усиления психологического эффекта атаки. И вот, как исчадия ада, летят винтокрылые демоны с опознавательными знаками ВВС США. Еще несколько секунд — и городок поднимается на дыбы. Пышущая жаром напалмовая стихия заливает окружающие джунгли и, подобно гигантским океанским цунами, взмывает под самые облака.
Вертолеты приземляются у берега реки, и американский полковник, командующий операцией, в ковбойской шляпе с загнутыми вверх полями, совсем в духе обожаемых им вестернов, позирует посреди учиненного только что побоища. Когда-то такие, как он, уничтожали с винчестерами в руках безоружных индейцев и торжествовали, красуясь перед горой трупов. Теперь новоявленный покоритель повторяет «подвиги» своих предков. Ведь бояться-то ему нечего! (Как оказывается в действительности, даже вооруженный и переперевооруженный с головы до пят и подкрепленный всей мощью современных адских средств уничтожения, он все же будет атакован... Но об этом разговор впереди.)
Кто же они такие, эти винтокрылые «всадники Апокалипсиса»? Коппола, показав их, так сказать, «визитную карточку» героев вестерна, всмотрится в них и в иной момент — в кадрах шоу-представления в джунглях.
...В джунгли, на одну из американских военных баз прилетают артисты эстрадного шоу. На них возложена миссия поддерживать дух американского воинства, демонстрируя «идеалы», за которые оно сражается. И с вертолетов по веревочным лестницам прямо на концертную площадку спускаются полуобнаженные мюзик-холльные дивы. Одна из них в костюме ковбоя, другая — с перьями индейца на голове. Они, как видно, должны олицетворять одновременно и определенные мужские достоинства и чисто женские. Последние же призваны возбудить в солдатах сексуальность и агрессивность. Дивы и начинают эротически-рекламное шоу. Вояки ревут от восторга. Но происходит непредвиденное. Зрители, как обезумевшее стадо, бросаются на сцену. Возникает дикая свалка. Смертельно перепуганные «звезды» спасаются паническим бегством на тех же вертолетах. Так лицедействует «искусство», оборотная сторона которого — кровавый оскал войны. Так демонстрируют свои «идеалы» американская армия и «культура», созданная на ее потребу.
Некоторые критики упрекали Копполу за театрально-эффектное изображение войны. Действительно, его фильм, порой — излишне живописный, поражает прежде всего изображением военной мощи США, могуществом американской военной техники. В то же время, думается, было бы неправильным не отметить также морально-обличительный настрой, который характерен для этих сцен.
Еще существеннее для понимания фильма, что в нем отсутствует анализ социально-политических аспектов войны. Режиссер вообще обходит его так же, как и Хол Эшби, оставаясь на уровне эмоционального неприятия и осуждения. Но его симпатии, видимо, все же на стороне тех, кто живет в том чистеньком, мирном городке, что появляется в кадрах вертолетной бомбардировки. Сочувствие к мужественному народу, защищающему свой мирный дом, выражено и в уже упомянутых эпизодах, и в тех, где Коппола показывает красующегося в ковбойской шляпе американского полковника. А эти кадры заканчиваются так. К вертолету подходит молодая, чудом уцелевшая вьетнамка в белой национальной одежде. Американские солдаты удивленно смотрят на нее, приписывая ее появление, очевидно, не то восхищению перед победителями, не то смирению перед ними. А женщина, вплотную приблизившись к вертолету, неожиданно поднимает руку и бросает гранату. Уцелевшие захватчики в панике бегут. Вертолет взрывается.
Коппола рассказывал, что в США во время демонстрации фильма некоторые зрители аплодируют вьетнамской героине. Однако это — практически единственный кадр фильма, в котором возникает реальный образ сражавшегося за свою свободу и независимость Вьетнама. Вообще же зритель не увидит ни подлинной мощи того сопротивления, которое оказали агрессору вьетнамские патриоты, ни представителей народной армии в ее современном облике. Вместо них из кустов, обрамляющих реку, по которой плывет на катере главный герой картины, американский капитан Уиллард, появляются только раскрашенные полуголые дикари, которые осыпают катер стрелами и убивают кое-кого из членов экипажа с помощью... копий.
Этот эпизод, хотя он и не смонтирован «встык» со сценой вертолетной атаки, тем не менее воспринимается но отношению к ней контрастно, причем контраст, хотел того Коппола или нет, несет вполне очевидную идейную нагрузку. Выходит, что всесокрушающей мощи американской военной машины во Вьетнаме противостояла всего лишь примитивно вооруженная армия, не имеющая понятия ни о современных методах ведения войны, ни о современной боевой технике. Но почему же, спрашивается, тогда американцы, понеся тяжелые потери, вынуждены были в конце концов с позором убраться из Вьетнама? Уж не копья ли «дикарей» заставили их это сделать? Нет, конечно. Армия Северного Вьетнама и бойцы Сопротивления на юге страны были хорошо вооружены, воевали отважно и искусно, а тот перевес в технической оснащенности, которым, естественно, обладала армия агрессоров, снаряженная сильнейшей империалистической державой, не принес ей победы прежде всего потому, что вьетнамцы сражались за правое дело, на своей земле, а американские вояки пришли сюда как захватчики, чтобы участвовать в грязной войне, преследующей цели, никого не способные вдохновить. Обо всем этом в фильме Копполы, дающем хотя и впечатляющую, но, в сущности, все же поверхностную, лишь внешнюю картину событий, к сожалению, не говорится. А постановочный размах «Апокалипсиса наших дней», широкое использование в фильме новейших приемов съемки, многоканальной стереофонии и прочей ультрасовременной техники оборачивается, как это ни парадоксально, слабостью картины. Материальное на экране теснит и заслоняет человеческое, глубокая психологическая проработка характеров отсутствует, часть эпизодов, как кажется, появилась в фильме только потому, что в них можно было эффектно продемонстрировать новые возможности создания кинозрелища. Но техника сама по себе еще не может двигать искусство вперед, а ее обильное применение в «Апокалипсисе...» наводит, кроме того, на мысль о наличии и здесь политического мотива — того самого акцента на материальном могуществе, военной оснащенности Соединенных Штатов, о котором уже упоминалось выше. Реальные уроки Вьетнама показывают между тем, что это могущество может оказаться бесполезным в войне с народом, борющимся за свое право на свободную и мирную жизнь.
Но зачем же и куда направляется Уиллард, все дальше проникая вглубь джунглей? Дело в том, что капитан, по приказу высшего американского командования во Вьетнаме, разыскивает некоего полковника Куртца, бывшего командира дивизии «зеленых беретов». Несколько месяцев назад Куртц укрылся где-то в джунглях, на границе Вьетнама с Камбоджей. Там он основал собственное карликовое «царство» и владычествует в нем единолично. Американское командование, как видно, ничего не имело бы против его «губернаторства», но Куртц вышел из-под контроля, а это уже опасно. Поэтому Уиллард и получает тайный приказ найти и вернуть полковника или убить его.
Фигуру Куртца и некоторые факты его «царствования» Коппола заимствовал из известной повести Джозефа Конрада «В сердце тьмы», описывающей чудовищный авантюризм колониалистов начала нашего века. У Конрада герой также плывет по реке в джунглях, ищет станцию, где занят добыванием слоновой кости некий однофамилец полковника Куртца. Белые «пилигримы», как иронически называет Конрад английских чиновников-колонизаторов, передают друг другу интригующие рассказы о таинственной власти Куртца над местными негритянскими племенами, о какой-то его «идее», благодаря которой он добывает особенно много слоновой кости. Герой повести встречается с Куртцем, уже смертельно больным, и обнаруживает, что он — безумен.
Дж. Конрад пишет: «Поднимаясь по реке, вы как будто возвращались к первым дням существования мира». Это же чувство погружения в первобытные дебри, в такой же мир пронизывает и фильм Копполы, когда катер, оставив позади места недавних боев, устремляется к таинственной области, где обосновался Куртц.
Последние слова, которые, произносит, умирая, Куртц из книги Конрада: «Ужас! Ужас!» Этот ужас — и есть главная «идея» Куртца, но это еще и атмосфера, в которой он действовал, и шире — его кредо, философия жизни, мироощущение, которое, как хотел бы умирающий, должно быть воспринято всеми, для кого он «трудился» в тропической чаще, терроризируя непокорных аборигенов.
Первые кадры куртцевских «владений» в фильме Копполы способны вызвать шок. Повсюду на шестах — отрубленные человеческие головы, а на деревьях скорчились подвешенные заживо или умершие от мук люди. Действительно, куртцевский дворец и его «империя» — царство ужаса. Тут можно вспомнить, что у Конрада дом Куртца также отделяли от реки колья с насаженными на них человеческими головами. Также стоит заметить, что и ряд других деталей фильма повторяет в точности описанное в повести. Такова, например, уже упоминавшаяся сцена, когда дикари из-за густых лиан осыпают тучей стрел американский катер, а его рулевого, как и у Конрада, пронзают длинным копьем. Но основное совпадение повести и фильма, как он был первоначально показан в Каннах (я пишу — «первоначально», потому что потом Коппола переделал финал и на XI Московском международном кинофестивале демонстрировал фильм уже с другой концовкой, о которой мы расскажем ниже), — в самой фигуре Куртца и его бесчеловечной «философии» тотального террора.
В течение всего разговора и встреч с Уиллардом Куртц так ни разу и не покажется при свете дня. Он все время будет то в полной тьме, то едва освещен мерцающим огнем факелов. Он всегда наполовину скрыт, всегда существует на границе мрака и света. И в этом — характеристика не только самого Куртца, но и той идеи, выразителем которой он выступает. Ведь последние слова Куртца — Брандо те же, что и у персонажа Конрада: «Ужас! Ужас!..»
В первом варианте (а Коппола сразу предупредил критиков, что привезенная им в Канны редакция фильма не является окончательной, и что он еще не решил, как завершит картину) Уиллард, убив Куртца, выходил из его обиталища навстречу огромной толпе туземцев. В его руках еще дымился кровью нож, которым он казнил полковника. На пороге Уиллард останавливался, как бы раздумывая, а что же делать дальше? Увидя его, толпа становилась на колени, как перед новым повелителем, а Уиллард продолжал стоять в оцепенении, ибо безумие Куртца завладело уже и им.
Более того, в предуведомлении к фильму, которое было роздано журналистам, Коппола обронил: «Гитлер — в каждом из нас». Таким образом, вышеописанным финалом фильм утверждал идею о тотальном торжестве зла, которое неминуемо овладевает человеком, погрузившимся в «царство тьмы».
Но, очевидно, такая «идея» чем дальше, тем острее вызывала неудовлетворенность и сомнения у автора картины. Он не мог не чувствовать, что тут он следует укоренившимся фрейдистским стереотипам, расхожим клише психоанализа.
И вот в Москву Коппола привез другой финал. Уиллард, выйдя из дома Куртца, всего лишь на несколько секунд задерживается на пороге, а затем, отбросив нож, начинает спускаться вниз — к реке, где он оставил свой катер; стоящие на его пути люди тоже бросают оружие. Под звон падающих наземь орудий убийства и завершается теперь фильм, как бы призывающий найти выход из тьмы безумия и насилия, жить в мире...
Однако этот финал, который, очевидно, следует воспринимать как свидетельство пацифистской позиции автора, не мешает видеть, насколько деформирована, искажена в «Апокалипсисе» картина реальности. Кто поверил в «идею» Куртца, кто его окружал, кто были подданные его кровавой «империи» и исполнители его безумных приказов? Все те же вьетнамцы (или кампучийцы?), которые в этой полуфантастической и дикой ситуации снова выглядит как примитивные создания, легко подчиняющиеся чужой воле, не способные самостоятельно распорядиться собственной судьбой. Снова — односторонний, лишенный объективности взгляд на действительность. В художественном плане такое решение приводит, вполне закономерно, к фальши, к псевдоэпической оперности завершающих эпизодов.
Это фрагмент из статьи «В тщетных поисках точки опоры» о «некоторых тенденциях в кино капиталистического Запада на рубеже 80-х годов» за авторством Георгия Капралова, опубликованной в журнале «Искусство кино» (№6, 1980 год).
Читайте также:
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari