Тревога, риск и русский след: чем запомнился Sundance-2019

Последние лет десять, с момента ухода директора Sundance Джеффри Гилмора к конкурентам в ТрайбекуФестиваль независимого кино, который проходит в одноименном микрорайоне Нижнего Манхэттена с 2002 года. Появился как реакция на теракт 11 сентября, принято немного волноваться за главный американский киносмотр: бюджеты НКО с годами не растут, а ставки на стриминговые сервисы как важных игроков кинорынка каждый раз могут не оправдаться. В один год Netflix и Amazon в погоне за сборами и/или Оскаром скупают все инди-сокровища от «Манчестера у моря» до «Фермы «Мадбаунд», а в следующий — уже запускают успешное производство фильмов и переориентируются на блокбастеры. Впрочем, и в 2019-м, вопреки опасениям, крупнейшие сделки совершил Amazon Studios, купив трагикомедию «Поздней ночью» (Late Night), политический детектив с Адамом Драйвером «Отчет о пытках» (The Report) и комедию «Бриттани бежит марафон» (Brittany Runs a Marathon), получившую приз зрительских симпатий.

Другую проблему — национального протекционизма, за который часто критикуют Канны, Берлин и Венецию, — на Sundance решили давно. Возможно, это единственный крупный кинофестиваль, который может себе позволить секции художественного, документального и короткометражного кино делить на национальный и международный конкурс (до недавнего времени второй явно проигрывал первому).

Впрочем, стараниями нового программного директора Ким Ютани в 2019 году Санденс собрал сильный международный конкурс, чье разнообразие отвечало миссии фестиваля давать голос всем не услышанным. Холодящая душу история про рано ожесточившихся колумбийских детей-бойцов «Обезьяны» (Monos), отсылающая и к «Повелителю мух» и «Сердцу тьмы». Праведная месть бесправной женщины (Миа Васиковска) в «Джуди и Панч» — кажется предшественником тоже австралийского «Соловья» Дженнифер Кент, показанного в Венеции. Абсолютно несовременный — в лучшем смысле слова — и стоящий особняком автобиографический «Cувенир» Джоанны Хогг, вкрадчиво прорастающий в памяти и по прошествии десятков картин фестиваля. Оглушительный японский «Мы — маленькие зомби» (We Are Little Zombies) — практически мюзикл об осиротевших подростках, решивших создать музыкальную группу.

Детство и отрочество закономерно правят Sundance. Увы, в фильме закрытия «Труппа ноль» (Troupe Zero) — ретроистории про герлскаутов-лузеров на конкурсе талантов — при всей мощи неожиданных каверов на известные хиты не оказалось и половины витальности и новаторства «Маленькой Мисс Счастье» или «Капитана Фантастика», некогда тоже открытых на фестивале. Другое дело — истории взросления, из которых детям удается каким-то чудом выйти, не ожесточившись сердцем. От «Лапочки» (Honey boy), где откровенно снимают любую полировку с детских воспоминаний — и речь не только о детстве автора сценария Шайи ЛаБафа, — до меланхоличной истории школьного веб-буллинга «Поделиться» (Share) и удивительной реальной биографии первой британской девочки-рестлера «Борьба с моей семьей» (Fighting with My Family).

И хотя отечественных фильмов на фестивале опять не было (в последний раз Россию в конкурсе Sundance представляла в 2008 году «Русалка» Анны Меликян), по крайней мере две истории с русскими корнями и о русских героях прозвучали ярко. Love, Antosha — документальное посвящение памяти Антона Ельчина — составлено из воспоминаний его родителей и всех, с кем актер подружился на съемочной площадке, — от Уиллема Дефо до Дженнифер Лоуренс и Кристен Стюарт. Картина не только славит неистребимую природу творчества, но и оказывается одним из самых трогательных признаний в любви родителям. Еще один любовный портрет семьи русских эмигрантов — уже в художественном конкурсе — показал Кирилл Михановский. «Дайте мне свободу» (Give Me Liberty) — бойкая, но не лишенная лирики абсурдная комедия о трех поколениях русской эмиграции и об отщепенцах всех мастей, которые оказываются в одном микроавтобусе по дороге на шумные поминки.

Названный в честь Санденса Кида — героя знаменитого вестерна с участием актера-основателя Роберта Редфорда, — Sundance с момента основания в 1978 году стремился поддерживать американское (а сегодня и мировое) кино за пределами голливудской системы. Ежегодный смотр был и остается лишь частью работы Института Sundance, который сегодня курирует независимых кинематографистов со всего света. При внешней победе фестиваля в борьбе за включение недостаточно представленных кинематографистов (в этом году рекордные 45% фильмов были созданы женщинами, 13% режиссеров представляли ЛГБТКИА-сообществоЭволюционировавшая аббревиатура ЛГБТ, включающая в себя не только лесбиянок, гомосексуалов, бисексуалов и трансгендеров, но и квир, интерсекс-людей и асексуалов), о невозможности формального подхода к инклюзивности говорили многие картины. Например, фильм открытия «Родной сын» (Native Son) по роману Ричарда Райта «Сын Америки» рассказывал о суде над молодым афроамериканцем, случайно убившем белую девушку. Или мрачная история «Люс» (Luce) — о чернокожем усыновленном подростке, заподозренном в подготовке теракта. Наконец, абсолютно массовая и от того не менее злободневная комедия «Поздней ночью» демонстрировала, как бессменная ведущая (Эмма Томпсон в роли «Дьявол носит Прада» на ТВ) вынуждена нанять в сценарную комнату своего вечернего шоу хотя бы одну женщину (Минди Кейлинг, к слову, выступила еще и в роли сценариста фильма).

Парадокс в том, что как бы Sundance ни отстраивался от Голливуда, он остается американским смотром и тяготеет к жанру, приветствуя эксперименты и новые способы сторителлинга, в первую очередь — в хоррорах, комедиях и семейных драмах. Похоже, картин именно в этих жанрах было больше всего в конкурсе этого года.

Так, несколько лет подряд Sundance показывал триллеры, которые становились открытиями года и претендовали впоследствии на «Оскар». В 2019-м таких безусловных фаворитов, как «Прочь», не было, вместо этого — целая плеяда талантливых, изобретательных в своей тревожности картин. Koko-di, Koko-da — скандинавская мрачная сказка, вариация на тему «Дня сурка», где в незавидный временной луп попадают ожесточившиеся сердцем родители погибшей девочки, заставляя зрителей подпрыгивать от неожиданности, кричать и аплодировать несчастным героям — вот, наконец, успешный опыт интерактивного кино! «Домик» (Lodge) от режиссеров «Спокойной ночи, мамочка» — попытка «Сияния» малыми средствами, где в занесенном пургой домике дети и их будущая мачеха (Райли Кио) то ли становятся свидетелями, то ли сами творят очень странные дела с религиозной подоплекой. Наконец, эксцентричные «Раны» (Wounds) Бабака Анвари — ужасы средь бела дня в Новом Орлеане — при всей фантазии создателя убедительнее всего пугают рутиной происходящего: от сообщений на телефоне до вкладок в браузере.

Лейтмотивом Sundance этого года стал риск, в первую очередь — в том, чтобы брать всю ответственность за происходящее на экране на себя, будь то концептуальные решения или животрепещущие темы. В документальных программах торжествовали истории по злых гениев — расследования про преступления Майкла Джексона в «Покидая Нетландию» (Leaving Neverland) и Харви Вайнштейна, основательницу медицинского стартапа-аферы «Теранос» в «Изобретатель: Из крови Силиконовой долины» (The Inventor: Out of Blood with Silicone Valley) и китайского миллиардера со стеклянным заводом в Огайо из «Американской фабрики» (American Factory). А самые рискованные художественные картины донельзя обостряли злободневные темы антиутопии. «Я же мать!» (I Am a Mother) — о человеке, выращенном искусственным интеллектом, которому не чуждо почти ничто человеческое. Бразильская картина «Божественная любовь» (Divine Love) — о недалеком неоновом будущем в духе «Бразилии» с церковью вместо бодрийяровского изобилияЖан Бодрийяр при разговоре об обществе потребления указывал на мнимое изобилие благ и продуктов, в котором работница ЗАГСа пускается ради желанной беременности во все тяжкие, включая ересь. На прочность симулякры проверяет фарсовая «Зеленая трава» (Greener Grass), где в мире счастливых Барби и Кенов с брекетами людей различают по цвету одежды, а детей дарят лучшим друзьям. В другом до жути сказочном мире оказываются и героини «Райских холмов» (Paradise Hills) — санатория для непослушных девочек-подростков, где героиня Милы Йовович выбивает из девушек всю современную дурь — независимость, творчество, бодипозитив.

Больше ужастиков и антиутопий на Sundance любят только комедии. Так, призы за лучшую режиссуру и приз зрительских симпатий национального конкурса U.S. Drama достались дебютному «Последнему черному человеку в Сан-Франциско» и «Бриттани бежит марафон» соответственно. Первый с горькой усмешкой рассказывает о тщетных попытках вернуться в отчий дом. Второй оказывается спортивным кино про неспортивного взрослеющего инфантила, американской версии «Я худею» с более бодипозитивным посылом и не худеющей, зато понимающей что-то важное о себе героиней Джиллиан Белл.

Тем несправедливее кажется обделенное наградами трагикомичное «Прощание» (Farewell) американки китайского происхождения Лулу Ван. Автобиографическая истории о китайской семье, которая устраивает свадьбу внука в попытках скрыть от бабушки ее смертельный диагноз, — смешное в своей достоверности изображение семьи, где ложь во спасение переходит все границы разумного. Это разговор о разности культур и поколений, искусная работа с отсылками и к раннему Вонгу Кар-Ваю, и к лучшим образчикам мамблкора, когда в обыденных разговорах за семейным столом мерцает не только любовь, но и боль из-за невозможности помыслить утрату. В центре «Прощания» — взрослая внучка Билли (Аквафина), неловкая и совестливая, как все героини Греты Гервиг вместе взятые, не находит себе места ни в родном Нью-Йорке, ни в родной китайской семье. МисфитыОт английского misfits — неудачники — неустроенные в жизни, выросшие, но не повзрослевшие дети Америки, — всегда были любимыми героями Sundance, открывшего в свое время отщепенцев из картин «Более странно, чем в раю» Джармуша, «Хедвиг и злосчастный дюйм» Митчелла, «Одержимость» Шазелла.

Детская непримиримость Билли с установленным порядком вещей, ее инфантильный бунт вкупе с безусловной любовью, возможно, лучше всего отражают ценности всего фестиваля. Может быть, поэтому Sundance так любят высмеивать создатели мультсериалов — его показывали и в «Симпсонах», и в «Гриффинах», и однажды даже перенесли его из Парк-Сити в Южный Парк. И Sundance такая профанирующая ирония, безусловно, по душе — в этом ведь и состоит вся мифология культуры nobrowУнифицированная культура вне разделения на высокое (highbrow) и низкое (lowbrow). Ввел американский публицист Джон Сибрук. Как веселый шалун среди старших братьев — чинных Канн, политизированного Берлина, светской Венеции и даже по-индустриальному важного Торонто — Sundance не разделяет кино на массовое и элитарное, приглашая к разговору совсем молодых и глубоко почтенных, устраивая церемонию награждения в школьном спортивном зале и радуясь каждый год от чистого сердца настоящему празднику кино.