Землемер В.: Роман Волобуев и неправильный прикус отечества

Решив писать о Романе Волобуеве, не совсем понимаешь, какой взять тон: справочный (то есть — большой автор, режиссер, etc, etc.) или культуртрегерский (генератор острот, писавший так, что, выучив русский и читая заметку о себе в «Афише», Ридли Скотт скукожился от пары строк, как от удара ниже пояса). Собственно, эта поддерживаемая не одну пятилетку слава критика №1 создала Волобуеву репутацию кинообозревателя, миграция которого в телевизор явно лишь вопрос времени. «Сценарная планка уровня Соркина, чуть-чуть бюджетного маньеризма в духе Соррентино, неон Рефна» — в таких — хоть и не слишком легитимных — аннотациях обычно принято подавать русские сериальные открытия года. И потом, пока что это единственный режиссер, ради работы которого Арам Ашотович Габрелянов лично регистрируется на «Кинопоиске», чтобы влепить единицу (впрочем, в это лучше не верьте).

«Последний министр» и «ППЧМЗ» связаны своего рода системой рифм, с не всегда пробивающейся сквозь несхожие стихотворные размеры перекличкой. Ведь если подумать, оба сериала мало чем отличаются — разве что серьезные люди в костюмах сидят в разных кабинетах, зато часто перезваниваются. В художественной вселенной Волобуева люди из «ППЧМЗ» сидят по одну сторону и как-то пытаются решать вопросики с сидящими по другую в «Министре». Хоть поначалу и кажется: если что их и объединяет, то это кочующее из одного сериала в другой чучело пингвина, появляющееся в обоих пилотах.

И если подсаживаться к ним за стол переговоров, то со всем вниманием к игрокам из «ПМ». На всякий случай напомним: Евгений Тихомиров (Ян Цапник) — мудак, издевающийся над печенью и Россией, но, в общем-то, не самый плохой чиновник и обаятельно подтупливающий мэр, случайно сравнявший город с землей, — дофейлился до поста министра. Не нужно объяснять русскому человеку, что такое русский чиновник. Он и сам прекрасно знает — ктулхуподобное непостижимое нечто из темных глубин. Волобуев и его соавторка Елена Ванина — конечно, чудо-сценаристы: так здорово работать с этой черной материей, чтобы сделать ее человечной и смешной, им как два пальца об асфальт.

Чиновничий аппарат — отдельная страна, такая же парадоксальная, как лестница Эшера, выдает только ей понятные приказы (начиная с мелочей: «Место для курения» и «Не курить» в одном месте). Не хочется перебарщивать с бронзой — и все же: если кто-то и умеет так красиво подсвечивать столь редкое сочетание — сакральности и твердолобой тупости русского министерства, то это Волобуев.

Довольно старое достояние гуманитарной мысли: Кафка — один из первых авторов, описавший, как общество контроля и бюрократии действует посредством бесконечно долгой волокиты. В «Министре» проделывается что-то похожее: все что-то постоянно строчат и ничего не делают, Тихомиров сидит сразу перед пятью телефонами, приказы поступают от людей с кукушечкой в голове, и примерно так работает бессмысленная и сложносочиненная многоходовочка под названием «Отчизна». Но есть нюансы: землемер К. обитает в мире, в котором поиск окончательной инстанции невозможен. Бегает от одного телефона к другому, попадая то на одну мелкую сошку, то на другую, и не в силах дозвониться до верхушки. И если К. так и не слышит хозяина замка, то Волобуев дает этому почти инопланетному Большому Другому голос, и говорит он случайно дозвонившемуся Тихомирову следующее:

«Ну че, бери с собой баб, встречаемся в бане, понял?»

И в этом вся разница. 

Но если писать политсатиру — то о чиновниках и людях. Это редкое ремесло: уметь сделать из функций (которых, впрочем, чаще называют нелюдями) живых существ. Героев волобуевского политического зверинца хочется если не жалеть, то сочувствовать, посмеиваться, но не слишком. В сугубо партийном смысле, между прижатым Нюрнбергом нацистом и пришедшим «делать что-то хорошее» Тихомировым есть что-то общее. Что говорили тогда все: что на моем месте вы бы сделали то же самое; что стрелочники, переводившие часы вокзала, через которые прогоняли поезда в Аушвиц, уборщицы камер и строившие бараки виноваты в еврейском вопросе точно так же, как и ССовцы — словом, что виноват режим. Так и здесь: не хочу воровать, но надо! И в этом если не сочувствии, то понимании героев, заведомо обреченных правилами кабинета, есть гуманизм.

Теперь к другой стороне. Похожий на Олега Кашина и списанный в эволюционный архив журналист (Евгений Стычкин) возвращается из Англии на родину красиво тусоваться с Максимом Виторганом, немножко курить траву и трахаться — и чуть-чуть поднимать народное СМИ. Новую телегу тянут три девушки (Черных, Гришина, Федина), делающие независимый канал и не очень качественную журналистику. Про героинь хочется отдельно: Волобуев пишет женщин не хуже женщин. Вообще, это интересная динамика — смотреть, как не слишком аккуратничавший автор, лет восемь-девять назад вкраплявший в рецензии слова «телочка» или «баба» (ладно про кого-то, но это он про Кэмерон Диаз!), ставит сильных героинь на фоне несерьезных мужчин.

Так вот. Стычкину нужно вернуться в игру, девчонкам — подтянуть планку и примириться с папиками старых медиа; все жмут друг другу руки. Говорят, что это интересно журналистскому цеху и еще ровно двум людям. Или что режиссер, чуть ли не как Пелевин — явно дописывающий обновления новостей в типографии, — в последний момент вбрасывает про коронавирус и корреспондентские мемы. Но это придирки. Все это так нарядно снято, что даже начинает казаться, что в России примерно одному режиссеру интересна динамика большой журналистики. Если сопоставить количество американских и российских процедуралов о зубрилах с ноутами, то можно прийти к выводу, что здесь такой профессии не существует. Понятно: есть, например, 12 лет работавший в балтиморской газете Дэвид Саймон, показавший, что про (около)журналиста можно снимать всякое — и оно почти не будет уступать расследованиям Стига Ларссона.

Волобуев это понимает и предельно близко списывает с реальности, совсем чуть-чуть романтизируя. На «ППЧМЗ» смотришь, как на портрет с бородавками, без ретуши: вся журналистская рать с гнильцой и преимущественно коммерческими интересами в голове, впечатляющие цены на работу одних, смешные гонорары для других, вась-вась с людьми с Набережной и Площади и — еще раз — Армен Ашотович Габрелянов. Наконец, за Волобуевым не приходится додумывать — вот, новая лингвистическая реальность постиков в телеге, интернет-наездов, отток мозгов аналоговой эпохи.

И когда вот так умно и красиво снимают уродство, думаешь то ли о том 21 грамме (если не души, то таланта), то ли о том, что Бог очень избирательно целует авторов в макушку. Ведь отечество — оно же не неправильный прикус, у дантиста не исправишь, но надо жить и улыбаться вопреки. Широко и обворожительно.