Изабель АджаниСтекла созданы в том числе и для того, чтобы их разбивали

— В вашей квартире полно чемоданов и картонных коробок.

— Да, их тут много. Дело в том, что я только приехала из Лос-Анджелеса для фотосессии и скоро возвращаюсь обратно. И еще мне предстоит переезд на другую квартиру.

— Позволю себе нескромный вопрос: а чем вы занимались в Лос-Анджелесе?

— Скажем... мне нужно было съездить куда-нибудь, чтобы понять, кто я есть на самом деле. (Смеется.) А если серьезно, пока я не могу об этом говорить.

— В прессе писали, что вы будете сниматься в картине Майвенн Ле Беско «Бал актрис», но позже выяснилось, что вы покинули проект.

— Чувствую, что должна расставить точки над «i». Майвенн Ле Беско пришла в театр, где я играла в «Марии Стюарт», и с воодушевлением сообщила, что у нее есть для меня роль. Ее фильм «Прости меня» тогда только вышел. Я посмотрела его и убедилась, что имею дело с необыкновенно талантливым режиссером и актрисой. Позже мы еще не раз встречались, она предлагала мне роль в фильме, где мы с Аленом Делоном должны были играть самих себя. Сценарий был смелый, даже немного сумасшедший. Меня увлекла эта идея, но в последний момент Делон отказался. А без него проект не получился бы. У Майвенн был и другой сценарий — музыкальная комедия об актрисах, где все также должны были играть самих себя. Продюсеры требовали, чтобы я сразу объявила о своем согласии, еще до знакомства со сценарием и подписания контракта, а я этого терпеть не могу. В конце концов, ведь я не певица, все это нужно было обдумать. В итоге я согласилась, но при условии, что сначала узнаю имена других актрис, занятых в проекте. А потом я прочитала сценарий, и моя роль мне совсем не понравилась. Я считаю, зритель должен понимать, что актрисы в фильме играют самих себя, а в сценарии это было незаметно. Я отказалась, как и некоторые другие актрисы — Эммануэль Беар, Матильда Май и Моника Беллуччи. Но мне кажется, мои роли сильно повлияли на Майвенн, на все ее творческое видение. Я ведь немного разбираюсь в психоанализе. (Смеется.) Определенно, она — настоящий режиссер.

— Спасибо, что прояснили все детали.

— Пресса и зрители не могут знать истинные причины тех или иных поступков. Когда я принимаю решение, у меня есть на то серьезные основания, я руководствуюсь прежде всего творческими мотивами, а не какими-то посторонними обстоятельствами. В каждом новом проекте для любого актера заключен смысл существования его самого и его искусства. Поэтому каждое решение надо взвешивать.

— Да, но зрители так хотят видеть вас на экране...

— Знаю, знаю. Я огорчена своим отсутствием не меньше зрителей. Но пока мне приходится оставаться в тени.

— Вы, должно быть, догадываетесь, что такие случаи огорчают зрителя и заставляют строить самые нелепые догадки.

— Конечно. Как-то я прочла в одном журнале замечание о фильме Бернара Роза «Анна Каренина» с Софи Марсо: 

«Непонятно, как могла такая роль не достаться Изабель Аджани». 

А на самом деле я сама отказалась от роли. Мне показалось, что в сценарии образ Анны был каким-то прилизанным. Героиня Толстого крайне противоречива, она мне безумно интересна, ее образ будоражит воображение. Но я пожертвовала ролью ради того, чтобы уберечь себя, избежать ошибки. В прошлом я не раз ошибалась и каждый раз тяжело это переживала.

— Я знаю, что недавно вы встречались с молодыми режиссерами Одри Эструго, Селин Сьямма, Дамьеном Одулем. Вы готовите новые совместные проекты?

— Я делаю это из любопытства, ведь у человека появляется потребность в чем-то необычном, неожиданном. Молодые режиссеры обладают свободным мышлением, они уже создали свой продюсерский коллектив с очень четким и в то же время оригинальным подходом к кино. Мне нравится их открытость творческому процессу. Это новое поколение называют «детищем интернета». Но в них есть что-то настоящее, человеческое, им чужды надменность и нарциссизм, как правило, присущие многим режиссерам. Я всегда рада встрече с такими людьми. Часто ко мне боятся подходить, словно я дорогой музейный экспонат. Но я же не на стенде под стеклом выставлена! А даже если так иногда кажется, стекла созданы в том числе и для того, чтобы их разбивали. (Смеется.) Я также замечаю, что появилось много женщин-режиссеров. Они разрушают табу, порожденные когда-то гениальными мастерами-одиночками. Так что сейчас мне интересно попробовать сотрудничать с незнакомыми людьми, не осторожничать. Взяться за что-то действительно рискованное... Поживем — увидим.

— Приятно видеть вас такой энергичной, полной планов на будущее.

— Приятно слышать. Я решила, что нужно выбраться из своей привычной скорлупы. В этом смысле в театре все проще: актеры постоянно встречаются, репетируют, общаются. В кино же все иначе, снялся — и сидишь дома, а это не для меня. По знаку Зодиака я — рак. Мне надо, чтобы ко мне пришли, растормошили.

— Вы не считаете, что некая замкнутость — неизбежное следствие звездного статуса?

— Отчасти это так. Звезда — это ведь как фабричное изделие. Миф, ни на чем не основанный. Я часто спрашивала себя, в чем заключается мое бессознательное участие в его создании. Какие чувства, например, я вызываю в людях, как мне удается отвлечь их от повседневности, чтобы они заинтересовались тем, что меня совсем не интересует, — сплетнями, слухами? 

Долгое время пресса меня не жаловала. Все началось с того, что я порвала контракт с Comédie-Française, чтобы сняться у Франсуа Трюффо. В то время пустили слух, что я больна СПИДом, приписывали мне болезненную жажду независимости. Мое откровенное интервью о личной жизни три года назад было вынесено на публичное обсуждение и вызвало самые разные реакции... Я сломала некое табу, словно бросила камень в болото. И я не позволила растоптать себя. Одни люди были мне благодарны. Другие — шокированы, они хотели, чтобы я сохранила неприкосновенный статус «королевы», а я просто оставалась сама собой. Разумеется, все это заставило меня стать осторожнее, но и придало мне сил. Я никогда в жизни не лукавила. Сегодня вас часто заставляют забывать о трагедиях через три дня. Но чтобы жить нормальной жизнью, преодолевать трудности, требуется время, пусть даже карьера из-за этого летит к черту. Должно быть, из-за этого моего убеждения многие считают меня сорной травой на подстриженной лужайке.

— Образы, которые вы создаете, требуют необыкновенного эмоционального напряжения, отдачи; актерам это обычно дается непросто. Игра для вас — это отчасти страдание? Случалось ли вам ощущать, что ваша роль буквально терзает вас?

— Случалось. Но не надо ломать себе руки, самому терзать себя. Иначе это закончится нервным истощением. Но воплощенная в образе боль вызывает и наслаждение. Неизвестно, правда, как это влияет на наше подсознание. Без сомнения, артист платит за свои состоявшиеся роли нервными клетками. В трудных ролях риск неизбежен, это биология. Мы играем с огнем и рискуем здоровьем — нашим главным «капиталом». (Смеется.)

— Вас часто сравнивали с актерами-мужчинами. Как вы считаете, почему?

— Самое загадочное замечание на этот счет принадлежит Трюффо. Он сравнивал меня с Чарльзом Лоутоном. Я горжусь этим, поскольку очень люблю этого актера. В другой раз на съемках «Убийственного лета» Мишель Галабрю сравнил меня с Мишелем Симоном. Это меня смутило, но я была польщена. Как-то знаменитый критик Полин Кейл сравнила меня в «Истории Адели Г.» с Джеймсом Дином. Трое мужчин! Три таких разных актера, занимающих важное место в истории кино! Да уж, есть, над чем задуматься!

— Как родилась в вас страсть к актерской игре?

— Моя любовь к кино и театру родилась еще в детстве. Однажды я сказала, что стану актрисой. Это решение возникло после того, как я увидела «Сирену с «Миссисипи», а затем «Двух англичанок и континент» Франсуа Трюффо. Я влюблялась в слова, в диалоги Анри-Пьера Роше в картине «Жюль и Джим» — это лучшее, что когда-либо было сказано в кино о любви. Вот так началась моя карьера — со слова. Сначала Трюффо, а потом Андре Тешине показывали мне много фильмов, они научили меня смотреть кино других режиссеров, пока шла подготовка к съемкам наших картин, обращать внимание на тонкости, нюансы игры, запоминать, чтобы в будущем использовать что-то в своих ролях. Когда в одной из сцен «Камиллы Клодель» я бужу Родена и кричу, обхватив голову руками, — это крик Марлона Брандо: «Стелла!» в «Трамвае «Желание». Нас с [оператором] Брюно Нюйттеном это очень забавляло. В таких случаях у меня нет никакого «эго». Кино — это коллективное творчество!

— Вам проще играть в комедиях?

— Я обожаю комедию, но там все намного сложнее, чем кажется. Меня раздражают утверждения, что заставить смеяться проще, чем плакать. Уверяю вас, это не так.

— Владеете ли вы каким-нибудь даром так же виртуозно, как актерским?

— Я люблю рисовать, сочинять, писать. Для меня это настоящее творчество. Даже если оно не приносит никаких доходов. Это другой мир внутри привычного, окружающего нас, мир, в котором суждение, зависимость, мнение не имеют значения. Асоциальный мир, подвластный художнику, пространство духа.

— Я был рад встретиться с вами. Теперь я убедился, что вы не собираетесь отправляться на далекий остров, скрыться ото всех.

— Я это проделываю метафорически. На какое-то время приятно уединиться, но затем появляется желание вернуться на праздник жизни, чтобы услышать знакомые мелодии, голоса, старые шутки...

Studio, 2007

Перевод с французского Александра Брагинского

Читайте также:

• О фильме «Убийственное лето» с Изабель Аджани