Последняя модернистская революция: как Пятый съезд кинематографистов похоронил советский официоз

13 мая 1986 года произошло то, что потом назвали репетицией перестройки, осуществленной в отдельно взятой — кинематографической — индустрии. Пятый съезд кинематографистов СССР, отношение к которому было и остается неоднозначным, сменил руководство союза, фактически покончил с партийной цензурой в кино, снял с полки десятки фильмов и объявил переход проката на рыночные рельсы. 

Вот как это было. 

Приход в 1985-м к власти Михаила Горбачева породил некоторые надежды, но жизнь не спешила меняться — в том числе киношная. На студиях, в Союзе кинематографистов по-прежнему всем заправляли назначенные отделом ЦК КПСС «генералы» и «комиссары», чиновники и редакторы из Госкино строго блюли принципы идеологической цензуры. Правда, стали появляться критические публикации о состоянии дел в кино — режиссера Владимира Мотыля, журналиста Юрия Гейко. Статья последнего называлась «Зачем пришла к нам Анжелика?»: автор критиковал прокатную политику страны за то, что в репертуар кинотеатров попадают чисто развлекательные зарубежные ленты.

Сегодня такая постановка вопроса кажется едва ли не глупостью, но тогда эти рассуждения попадали в совсем другой контекст. Пресса начала задаваться вопросом, почему не пользуются зрительским успехом статусные советские фильмы: идеологически правильные, они оказывались коммерчески провальными, на них сгоняли солдат или школьников, а в отчетных цифрах посещаемости практиковались приписки. Но скрывать правду было все труднее. Особенно красноречивым оказался пример «Красных колоколов» (1982) Сергея Бондарчука — снятая в Мексике с участием западных звезд, эта революционная эпопея была встречена полным зрительским равнодушием. В некоторых публикациях даже была затронута табуированная тема: выяснилось, что лучшие режиссеры, такие как Глеб Панфилов или Алексей Герман, сталкиваются с огромными препятствиями в реализации своих замыслов, а их готовые фильмы подвергаются жесткой редактуре или ложатся на полку. Что такое цензура, узнали на своей шкуре главные таланты советского кино — Андрей Тарковский и Марлен Хуциев, Григорий Чухрай и Ролан Быков, Вадим Абдрашитов и Андрей Смирнов, Лариса Шепитько и Элем Климов… Александр Аскольдов был выброшен из кинематографа после легшего на полку фильма «Комиссар» (1967). Все работы молодого перспективного режиссера Александра Сокурова оставались под запретом. Все, за исключением «генералов» идеологического фронта.

Еще хуже обстояло дело в национальных республиках: на Украине травили Киру Муратову и авторов «поэтической школы», в Казахстане — Булата Мансурова, убийственное партийное постановление вышло по литовскому кино. Андрей Тарковский и Отар Иоселиани, покинув родину, уже не первый год снимали за границей. Даже в Грузии, где обстановка была наиболее благоприятной, сил мецената Эдуарда Шеварднадзе не хватало на то, чтобы легализовать «Покаяние» (1984) Тенгиза Абуладзе.

На этом фоне в середине мая 1986 года и произошел Пятый съезд кинематографистов, который энтузиасты перестройки назвали историческим, а ее противники — «истерическим». Почему это событие произошло именно у работников кино, объяснил режиссер Андрей Смирнов:

«Союз кинематографистов…выполнял функции надзора, но даже в самые тяжкие годы застоя и реакции он старался вести себя прилично, не так разнузданно, как Союз писателей, исключавший Пастернака…Наша среда более живая и более, так сказать, общественная. Следствием был тот взрыв, тот порыв к свободе и демократии, которым стал Пятый съезд кинематографистов в мае 1986 года».

Из передач государственных телеканалов и псевдоисторических книжонок можно узнать, что Пятый съезд был подрывом национальной безопасности и подверг ужасным репрессиям великих режиссеров советского кино. Что это был диверсионный заговор прозападных либералов — в уменьшенном масштабе аналог развала СССР, который Пятый съезд фактически подготовил и спровоцировал. Самое интересное, что говорят это чаще всего те, кто больше всех нажились на возможностях дикого капитализма.

Еще хуже, чем вранье, дефицит информации. В Википедии и в главных поисковых системах Рунета про Пятый съезд почти ничего не сыщешь; взамен пытливым умам предлагают пятые съезды КПСС и орнитологов. Слишком многим оказалось выгодно вычеркнуть из истории, стереть яркое знаковое событие перестройки. Оно стало одним из первых и привело к неизбежному: советская идеология и киноиндустрия не могли после этого остаться прежними. И еще — это была последняя модернистская акция перед тотальным нашествием на Россию постмодернизма.

Революционному съезду предшествовали бунтарские перевыборные собрания профессиональных секций Союза кинематографистов (тогда они еще не именовались гильдиями). В некоторых секциях выбрали новых председателей — причем вовсе не тех, кто был рекомендован и одобрен свыше (так и я, совсем еще молодой человек, неожиданно для себя самого возглавил секцию кинокритики). Но, главное, делегатами на большой съезд — а ведь именно они, делегаты, решали дальнейшую судьбу союза — выбрали совсем не тех, кого полагалось.

Бунт на корабле начался как раз с критиков — самой радикальной и потенциально диссидентской фракции. На собрание заявился партийный куратор и зачитал список рекомендованных делегатов: их было ровно столько, сколько требовалось избрать по отведенной критикам квоте. Раньше в таких случаях голосовали списком. Но тут встал не замеченный среди самых активных членов секции киновед Виктор Божович — и, глядя на куратора невинными глазами, предложил расширить список, внести в него еще одну кандидатуру. Помню, он выдвинул человека умеренного, совсем не опасного. Но партийцы застыли в немом ужасе: они прекрасно знали, чем пахнет такая инициатива. Начали подниматься с мест другие участники собрания и предлагать все новых кандидатов. А это значило, что будет запущен механизм тайного голосования с неравным количеством мест и кандидатов — самый страшный сон партийного функционера.

Нетрудно догадаться: критики выбрали совсем не тех делегатов, кого требовалось для «успешного проведения съезда». Забаллотировали Баскакова, Караганова и других секретарей союза. А потом началась цепная реакция, она дошла до того, что в секции режиссуры «прокатили» главных кинобоссов — Бондарчука, Ростоцкого, Матвеева и, если не подводит память, самого Льва Кулиджанова, главу союза по кличке Спящий Лев. Все они, неизбранные, присутствовали на съезде в качестве подотчетных членов правления и секретариата, даже привычно восседали в президиуме, но права голосовать уже не имели. 

Съезд проходил в Кремле. Атмосфера была сюрреалистической: фронда в самом сердце коммунистической цитадели. В отчетном докладе Кулиджанов перепутал Литву с Латвией, а ведь это было время, когда назревал взрыв национального самосознания: зал отреагировал хохотом и шквалом негодования. Охрана Кремлевского дворца никогда раньше не становилась свидетельницей такого непосредственного поведения. Охранники в штатском из любопытства заняли места в зале, тогда как обычно они томились у дверей со стороны фойе. Перевозбужденный зал устраивал овации радикальным ораторам (Ролан Быков, Владимир Меньшов, Анатолий Гребнев, Евгений Григорьев, Виктор Дашук) и захлопывал тех, кто пытался защитить старые устои: среди них оказался и Никита Михалков, назвавший выпады против Бондарчука «ребячеством».

Мне тоже довелось выйти на трибуну съезда, среди прочих тем я подверг критике профессионально беспомощную картину Николая Бурляева «Лермонтов» (1986), которую показали делегатам как образец достижений советского кино. Казалось бы, локальный вопрос, но Сергей Бондарчук (тогдашний тесть Бурляева) воспринял это как посягательство на свой клан: легенда гласит, что ему прямо во время заседания пришлось вызывать неотложку.

Потом началось голосование, оно длилось почти всю ночь. Разумеется, список нового правления, предложенный партгруппой, тут же был открыт — и в результате практически никто из старого состава избран не был. Члены счетной комиссии, пряча ужас в глазах, бегали к начальству, пытаясь скрыть страшную правду. Но это было невозможно, и вскоре информация поступила в ЦК КПСС. Подавлять бунт на корабле было слишком поздно, и вместо проваленного «плана А» был запущен «план Б». ЦК сделал ставку на Элема Климова как нового руководителя союза — все же коммунист и из проверенной партийной семьи. Это было ошибкой: Климов ни за что не дал бы кукловодить им по старинке. И рядовые участники съезда, зная его бойцовский характер, совершенно искренне отдали ему свои голоса.

Это была последняя модернистская акция перед тотальным нашествием на Россию постмодернизма. И это же — первая из «оранжевых революций». Здесь, на территории Кремля, был свой Майдан, не расходившийся до утра. Здесь был саспенс. Венгерский режиссер Ласло Лугоши сказал потом, что дежурные выступления делегатов «братских киносоюзов» из соцстран, прерывавшие драматический сюжет съезда, напоминали телефонный звонок во время полового акта. Здесь была мистика: по кремлевскому саду фланировал туда-сюда солдат с соколом на плече, в разгар сухого закона делегаты пили водку из ладоней Маргариты Тереховой. В воздухе пахло исторической предопределенностью. Все чувствовали, что стали участниками судьбоносного события. На следующее утро те, кому удалось поспать, проснулись в другой стране.

Если у кого и была истерика, то не у «хулиганов», сгонявших со сцены неугодных ораторов, а у партийных бонз и киношных номенклатурщиков, которые пытались представить дело так, как будто их лишили права на профессиональную работу, репрессировали и чуть ли не сослали на рудники. На самом деле они лишились всего лишь секретарских кресел и пайков, а сами продолжали работать на студиях, снимать фильмы, участвовать в фестивалях. Все они, будучи уже в довольно солидном возрасте, после 1986 года сняли как минимум по однму, а то и по несколько фильмов: Станислав Ростоцкий — один, Юрий Озеров — четыре, Евгений Матвеев — четыре, Игорь Таланкин — четыре, Владимир Наумов — пять (до 2000 года, а потом еще несколько), Сергей Бондарчук — один (сериал «Тихий Дон»)…Конечно, они не имели прежних преференций на кинопроизводстве, но даже близко не сталкивались с тем, что пережили в советские времена авторы полочных картин. Исключение — Владимир Наумов, чей «Скверный анекдот» в свое время угодил под запрет.

Конечно, психологическая травма прежней кинономенклатуре была нанесена серьезная — только не радикалами и хулиганами, а ходом истории. Но, в отличие от них, Элем Климов не снял больше в своей жизни ни одной картины, положив все свои силы на то, чтобы дать возможность работать молодым талантам и тем, чьи ленты (их оказалось больше 250) стали жертвами цензуры. Почувствуйте разницу.

То, что произошло потом в кинематографе, — во многом следствие наивности пионеров перестройки: по словам критика Виктора Матизена, «многое строилось в романтическом расчете на долгую и счастливую жизнь при обновленном социализме». Это верно, как и то, что по-своему сформулировала киновед, историк кино Майя Туровская:

«Мы были умны и мы были правы, когда говорили о прошлом. Но мы были удручающе непрозорливы и недальновидны, когда заходила речь о будущем».

В то же время права ее коллега Любовь Аркус:

«Принципиальная ошибка будет содержаться в расхожем утверждении, будто именно Пятый съезд, прочертив новый вектор и указав новый путь, одновременно расставит на этом пути все те грабли, на которые наше кино последовательно станет наступать, продвигаясь вперед и ниже. Популярность этот тезис приобретет вследствие бессознательной аберрации памяти у одних и сознательной фальсификации, производимой другими, тем съездом уязвленными и даже униженными… Итоговое постановление Пятого съезда не содержит ни одного слова, которое можно было бы интерпретировать как мину скорого действия, подложенную под фундамент прочного здания нашей кинематографии и взорвавшуюся в числе других на рубеже десятилетий».

Даже сегодня, когда история во многом воспроизводит себя, когда возрождаются цензура и система идеологического госзаказа, энергия Пятого съезда продолжает работать, а инерция его прогрессивного движения по-прежнему ощущается. Все эти 30 лет легендарное событие давало надежду, что мы не окажемся там, где некогда были. Что не возникнет новая «полка», а молодое поколение кинематографистов, сформировавшееся уже в условиях свободного рынка, не столкнется с испытаниями, отравившими творческую жизнь их старших товарищей. И хотя надежда тает, она еще не умерла.