В прокате еще можно застать «Титана» Жюлии Дюкурно — боди-хоррор, увезший из Канн в этом году главный приз (это почему-то лишь вторая картина, снятая женщиной и удостоенная такой награды). На счету французской постановщицы пока три полных метра (один — телевизионный), два эпизода «Дома с прислугой» и стартовый короткий метр, но уже интересно проследить ее авторский маршрут, считает Алексей Филиппов и делится некоторыми наблюдениями о мутирующей вселенной Дюкурно.
Оба кинотеатральных полных метраЕсть еще телевизионный фильм «Съедобно» (2012), снятый в паре с Вёрджилом Брэмли. Его сейчас проблематично отыскать — прим. А.Ф. Жюлии Дюкурно начинаются с автомобильной аварии. В «Сыром» (2016) под колеса бросается человеческая фигура, и тревожный гул саундтрека эволюционирует в леденящий вой. «Титан» (2021) стартует не с умысла, но с несчастного случая: пытаясь пристегнуть дочь, бесящуюся на заднем сиденье, отец (Бертран Бонелло) не справляется с управлением и влетает в бетонный блок на обочине.
Авария не только предупреждает, что на дороге промышляет дитя французского нового экстрима, загипнотизированное титрами Гаспара Ноэ. Будет больно: опыт дороги, то есть сюжета или жизни, героиням предстоит ощутить на своей шкуре — проскользить сколько-то километров в час по нещадному асфальту, познавая себя с каждой ссадиной и увечьем.
Сюжетные предпочтения Дюкурно — тоже катастрофы: переломные моменты жизни, показанные как мучительное физиологическое перерождение.
Этот образ заложен уже в 2011 году коротким метром «Джуниор» (Junior) с 13-летней Геранс Марилье, которая по полной проявит себя в «Сыром». Школьница Жюстин ненавидит любые правила: она редко моется, предпочитая читать в ванной комиксы про Гуфи, курит по пути в школу, на уроках сидит в исполинской куртке, пререкается с пожилым учителем и рыгает у доски, а в столовой — зависает с парнями, в которых так же сильна неприязнь к конвенциональному (разодетых одноклассниц они кроют последними словами, как, впрочем, и друг друга).
Затем с Жюстин приключается «желудочный грипп»: на самом деле — она начинает по-змеиному линять, сбрасывая участки кожи и выделяя густую слизь. И вот в класс приходит не хулиганка с галерки, а аккуратная школьница, теперь вызывающая интерес и у бывших приятелей-лоботрясов, способных говорить о сексуальности только эвфемизмами (один, например, вслед за отцом называет член «дятлом»).
«Я не стремлюсь что-то огламуривать, особенно девичьи тела»,
— говорила в интервью после «Сырого» Дюкорно:
«Тело есть тело. В каждом фильме, который мы видим, женщины должны быть красивы, подтянуты и еще черт знает что, должны соответствовать каким-то стандартам. Но нет: женщины пердят, срут, писают и рыгают».
Сама Дюкурно при этом не удовлетворяется ответом «тело есть тело» — и наделяет его непредсказуемыми свойствами, выбирая экстремальные аналогии для происходящих с (женским) организмом перемен. Если половое созревание в «Джуниоре» напоминает линьку пресмыкающихся, то в «Сыром» университетская среда показана как стая, где понять что-то о себе можно, лишь попробовав человека на вкус.
Родители Дюкурно — врачи-вегетарианцы (мама — гинекологиня, папа — дерматолог), и она сама чуть не пошла по фамильной дорожке, в итоге предпочтя недоучиться на сценарном направлении парижской школы аудиовизуальных искусств «Ля Фемис».
Если тело в фильмах режиссерки — непредсказуемый союзник, который может потребовать крови или насквозь промочить постель, то стандарты, границы и правила — точно прутья, которые героини Дюкурно будут грызть при малейшей возможности. Или бросаться наперерез нормативности, как фигура из первой сцены «Сырого».
Жюстин в «Джуниоре» как бы эволюционировала из одного агрегатного состояния в другое, повторяя цикл и старшей сестры, и неприятных одноклассниц. Жюстин (снова Марилье) в «Сыром» сталкивается с фамильными особенностями на фоне уильямголдинговских порядков ветеринарного училища. Поступает она во всеоружии, но — для учебы. Сознательная и смышленая вегетарианка-тихоня готова не отвлекаться на студенческую жизнь, чтобы лечить животных (кстати, сцену с лошадью снимали во время реально проходившей операции). Однако местные порядки предполагают унижения и физическую активность, в частности — поедание заячьей печени. Жюстин противится и жалобно смотрит на старшую сестру Алексию (Элла Румпф), которая покинула отчий дом в медицинских целях несколькими годами ранее.
Когда девушка все-таки осквернит организм сырым мясом, в нем начнутся необратимые изменения каннибалистского толка. Детский пушок в общении с окружающими и обращении с животными сменится профессиональным цинизмом, личная жизнь превратится немного в охоту — есть нужно не абы кого, а самых близких (Алексия, впрочем, думает иначе; это она спровоцировала аварию в первой сцене).
Помимо факта, что именно каннибализм по женской линии, а не строгость и профессия делает Жюстин с матерью и сестрой по-настоящему родными, примечательно, как Дюкурно изображает ареал студентов. Это особенно бросается в глаза, если поставить рядом общину ветеринаров и пожарную команду из «Титана», где царят армейская иерархия и выплескиваемый только в танцах гомоэротизм. Жюстин окружают в несколько колец (снова змеиный образ) представления о том, как должно вести себя девушке, студентке и будущей представительнице медицинской сферы.
Ее окружение — патриархально-милитаристская стая, склонная к дедовщине и дрессуре «перваков». И тут Жюстин нужно совершить обратную метаморфозу, не мимикрировав под местные нравы, а показав зубы. Хотя сестра учит ее мочиться стоя, «по-пацански», а сосед-гомосексуал подталкивает к сексуальной инициации, — такая норма Жюстин буквально не подходит. Но как с этим теперь жить — не знают даже прошедшие схожий путь родители.
Кстати, стартовый инцидент Дюкурно нужен не просто чтобы встряхнуть зрителя. Пожалуй, не так много ситуаций, где бы столь экстремально встречались плоть, асфальт, металл и другие материи. И именно фактура физического мира, а не только место тела в нем интересует французскую постановщицу.
До «Титана» Дюкурно принимали за апологетку женской телесности, избравшей радикальные метафоры боди-хоррора, чтобы передать ужасы полового созревания и социальной адаптации девушек. Однако наряду с задачами репрезентации («Женщины пердят, срут, писают и рыгают») она всегда уделяла много внимания и тому, что же из организма вообще выходит. Не только в финале метаморфоз плоти, но и в процессе.
Уже «Джуниор» изобилует телесными жидкостями и продуктами жизнедеятельности вроде кусков кожи, рвоты и застрявшей в зубах еды. «Сырое» добавляет в меню кровь и мочу, краску и испарину, просто воду наконец, которая смывает не только налипшее, но и наносное — в социальном смысле.
«Титан» не прощается с жидкостями, но уже на титрах едва ли не с вожделением перебирает детали двигателя. С хирургической краткостью демонстрирует установку попавшей в аварию Алексии титановой пластины на череп. С гламурным цинизмом фиксирует полуобнаженные пляски на капотах «Кадиллаков». Здесь все равны в примитивной функциональности: машины — чтобы ездить, женщины — чтобы рожать. Как будто по этой логике неистовая Алексия (Агат Руссель), решающая вопрос домогательств метким ударом спицы в ухо, и совершает половой акт с тем самым «Кадиллаком», на котором отплясывала еще недавно.
Непорочное зачатие интегрирует в плоть машинное масло и прочие непредсказуемости — и вот Алексия, уставшая от возгласов матери и полного игнора отца, который даже телевизор смотрит как будто затылком, сжигает «мосты» и начинает трансформацию в Адриана. Пропавшего (или погибшего) сына пожарного Венсана (Венсан Линдон), у которого тоже трудные отношения с телесностью. Он каждый вечер колет себе перед зеркалом тестостерон, отказываясь признавать бег времени и следы старения. Его раскрасневшаяся туша, по Дюкурно, конечно, тоже прекрасна, как все в этом мире стихий и элементов, которые регулярно борются друг с другом, как пожарные — с огнем, как молодая мать — с тем, что сидит внутри нее.
Цивилизация очеловечивает животных и неодушевленные предметы, а даже самые жестокие практики вроде каннибализма какие-то несколько тысяч лет назад были элементом священных или бытовых ритуалов. Если все на Земле можно измерить человеком, разумно предположить и обратное — вписывание его в неодушевленный или более неоднородный ряд вещей.
«Сырым» Жулия Дюкурно выписывала опознаваемый опыт взросления, в то время как «Титан» становится «Новостями мира». Так неказисто можно перевести название альбома The Queen, чей постер — огромный растерянный робот с окровавленными пальцами и мертвыми музыкантами в ладони — висит в комнате Адриана.
На фоне инстинктов и рефлексов, стихии пламени и криминальных хроник, врачебных стай и пожарной секты Дюкурно собирает знакомые элементы — Клер Дени? Дэвид Кроненберг? Йоргос Лантимос? — в несколько иной логике. Не позволяет бинарным оппозициям захватить двигатель, сердце фильма, свести все к базовым, нередко выдохшимся дихотомиям: природа/цивилизация, вода/пламя, мужское/женское, юность/старость, жизнь/смерть, боги/герои, органика/техника, единица/множество.
В «Джуниоре» мать Жюстин кралась к ней в комнату мимо «Девушки с жемчужной сережкой» Яна Вермеера. Интригующей картины, чья аура, как и у «Моны Лизы», приглашает поразмышлять о воображаемой красоте, ее фиксации на холсте/экране и реальном опыте смотрящих. В «Сыром» есть уже сцена непосредственно с ведрами краски: она подчеркивает, как социальное взаимодействие оставляет физические следы на теле. Как и внутренние пертурбации (например, сыпь у Жюстин).
«Титан» же пытается вырваться из этого дискурса воображаемого и физического, быть или казаться, предлагая в каком-то смысле «нечеловеческий» опыт. Одновременно мифологический, механический, психопатический. Как и с каннибализмом в «Сыром», Жюлия Дюкурно не знает рецепта следующего шага. Лишь вторит отцовскому монологу:
«Но ты что-нибудь придумаешь».
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari