11 июня на «Кинотавре» прошла публичная дискуссия о развитии российского и мирового кинематографа, устроенная новыми партнерами фестиваля — премиальной программой Сбербанка «Сбербанк Первый» и Visa. Известные российские деятели кино обсудили феминизм, влияние технологий на кинематограф и попытались разобраться, есть ли в России новая волна режиссеров. «Искусство кино» публикует ключевые цитаты из дискуссии.
Участники
О входе в киноиндустрию
Наташа Меркулова: По-моему, входной билет в киноиндустрию пропитан потом, кровью и слезами. Я, закончив Высшие курсы сценаристов и режиссеров, не могла найти работу три года. Даже бесплатную. Недавно я чистила почту и обнаружила там 100 писем за 2009 год, которые я написала в разные организации с некоторой презентацией себя и просьбой дать мне любую работу, даже бесплатную, потому что мне нужен опыт. Эта история продолжалась три года, и я перманентно была в жесточайшей депрессии и уже думала, что это невозможно, не понимала, откуда появляются режиссеры. Если бы откуда-то не появился Лешин (Алексея Чупова — прим. ред.) друг Дима Аржанов и не дал бы нам половину бюджета на наш уже написанный полный метр «Интимные места», от которого отказались все продюсеры, мы бы, наверное, его никогда не сняли. Поэтому для меня это чудо. Я попала в кинематограф чудом. Я считаю, что, конечно, вход в кинематограф для режиссеров не должен быть таким сложным, потому что многие ломаются по пути. Слава богу, появились айфоны, и можно что-то снимать на них и как-то себя презентовать.
Как технологии меняют кино
Александр Роднянский: Кинематограф — это вообще технологическое искусство, он эволюционировал с развитием технологий, и процесс производства продолжает меняться. В те далекие времена, когда мы с Федором Сергеевичем [Бондарчуком] начинали, были очень большие тяжелые камеры с пленкой, большие съемочные группы, было много важных функций на площадке. Например, были особо ценные ассистенты, потому что быстро перезаряжали пленку. Они все исчезли. Мы учились монтажу на пленке, а сейчас это все делает компьютер, все снимают на цифру, в процессе задействовано минимальное количество людей, и их будет еще меньше. Мы не шутим, когда говорим, что можно снять кино на телефон и показать в YouTube, и вот у тебя вся система дистрибуции готова. Многие из наших классиков — режиссеры, которых мы очень уважаем, — до сих пор уверены в том, что монтируется негатив. Раньше, чтобы печатать копии, надо было создавать негатив, а потом интернегатив. Теперь так не делают, потому что есть цифра, но многие этого не знают. И темп эволюции еще будет нарастать.
Федор Бондарчук: Искусственный интеллект уже входит в кино. В первую очередь в маркетинг. Еще есть, например, скрипт, который сам, без человека, делает первый драфт монтажа по сценарию. Где-то год назад на конференции по CGI я посмотрел первый трейлер, который ему дали смонтировать по вводным данным: какой жанр, какой хронометраж и так далее. Дальше он смонтировал его из облака. Пока это невозможно смотреть, потому что выглядит диковато, но, поверьте, это все будет выглядеть по-другому через три-пять лет. Другое дело, что у меня есть стопроцентное убеждение, что художника-автора, его видение никто никогда не заменит. Они останутся, но big data будет в кино везде. Возможность использовать эти данные для доставки контента будет важна для всех: для людей, которые интересуются авторским кино, для людей, которые интересуются отдельными авторами и жанрами, и так далее, потому что тебе будут напрямую предлагать и доставлять тот контент, который тебя интересует. Если говорить про телевидение, про большие размеры — про «мыло», например, на 100 и больше серий, — то над первым драфтом монтажа будут работать роботы, такие программы уже есть. Недавно закончились съемки одного небольшого проекта, где оператор-постановщик замещал гафера — раньше у нас это называлось бригадир осветителей — и выставлял схему света сам с помощью айпэда, ему это доставляло большое удовольствие. Ему гафер был не нужен. И таких профессий, которые больше не будут нужны, великое множество. Раскадровки точно смогут делать роботы.
Александр Роднянский: Сегодня уже есть программы, в которых одновременно работают режиссер, художник, оператор и продюсер. В них ты сразу видишь, как одновременно режиссер расставляет движения актеров, оператор — движения камеры, художник — выстраивает декорации внутри, а продюсер все это видит и комментирует, влияя на процесс. Студенты уже в таких программах работают. Сейчас, выходя на площадку, ты точно знаешь, какое количество кадров тебе надо снять и их длительность, у тебя все это есть в программе, и это может собирать тот же робот.
Наташа Меркулова: Мы с Лешей тут говорили, что никогда не снимали на пленку. Вы говорите про коммерческое кино и сериалы для широкого проката, где каждый кадр размечен. А так называемое артхаусное кино у нас иногда снимается методом «полива», то есть ты следишь за персонажем — что и как он будет дальше переживать — и следуешь за ним иногда. Если бы мы снимали на пленку, мы бы к чертовой матери разорили студию.
Алексей Чупов: С другой стороны, я думаю, что если бы оператору артхаусного кино дали самому выставлять свет, он был бы только рад. Еще есть ощущение, что арт-мейнстрим, стоящий на границе между артхаусом-артхаусом и блокбастерами, весь уходит из кинотеатров на так называемые платформы, потому что там это более востребованный жанр, чем в кинотеатрах.
Кинотеатры против киноплатформ
Алексей Чупов: Смотреть кино вместе в кинотеатре все-таки приятнее, чем дома, даже на домашнем кинотеатре, потому что это коллективная медитация, ты ощущаешь вибрации тех, кто смотрит это с тобой. Ты смеешься вместе с ними, ты плачешь вместе с ними, ты переживаешь вместе с ними. Это ничем не заменить.
Федор Бондарчук: Данность такова, что кинотеатры трансформировались. Теперь это место, где хотят провести время и получить то, что они ни в каком другом месте не получат. Поэтому опять же технологии трансформируют экраны, звук и проекцию. В кинотеатрах останутся визуально привлекательные картины, дающие опыт, который нигде больше не получишь, а просмотры вроде тех, что сейчас проходят на «Кинотавре», превратятся в некое подобие синематек, где люди собираются и смотрят кино. Не думаю, что это будет массово. Все остальное уйдет и уже ушло в диджитал.
Алексей Чупов: А может так быть, что появятся виртуальные кинотеатры, куда мы все будем ходить за вот этим коллективным опытом просмотров?
Федор Бондарчук: Мои коллеги из Сан-Франциско с нетерпением ждут короткометражку Спилберга на VR. Как такие кинотеатры будут устроены, я не могу понимать, потому что пока эти шлемы неудобные, и это клаустрофобский опыт.
Наталия Мещанинова: Я не очень люблю смотреть кино с другими людьми, потому что они на меня влияют. Мне как раз-таки не нужна эта коллективная медитация. Я интроверт, я с удовольствием смотрю все кино, которое выходит, у себя дома, когда я на это настроена.
Анна Михалкова: Мы больше говорили о кино, но сериал — это продукт, который мы получаем либо на телевидении, либо на платформе. На мой взгляд, мы попали в то время, когда телевидение переживает огромный кризис, а чего-то нового еще нет, и сейчас идет формирование нового рынка. У платформ тоже достаточно сложная экономика, процесс производства сериалов очень затратный.
Наталия Мещанинова: Пока кажется, что платформы дают больше авторской и продюсерской свободы.
Анна Михалкова: Мы все, кто занимается кино, рады платформам, потому что диктат каналов очень ограничивает и темы, которые можно поднимать, и способы воплощения этих тем. Дело даже не в цензуре, существует и самоцензура, и так далее. Мне кажется, если говорить о кинематографе, который отражает время, то он должен поднимать вопросы, которые людей будоражат, сложные вопросы. В этом смысле платформы дают возможность высказаться на эти болезненные темы. Если бы сериал «Чернобыль» снимался у нас для дневного прайм-тайма телеканала ТВЦ, то мы бы точно не достигли таких результатов, как наши коллеги за границей.
Есть ли феминизм в российском кино
Анна Михалкова: Я вижу, скорее, смену гендера. Весь последний год я посвятила работе над сериалом «Обычная женщина», который отчасти как раз об этом. Мне кажется, эта тема актуальна и в нашей стране, и во всем мире. Даже если мы смотрим этот сериал и видим в нем ситуации, не связанные с темой гендера, то, когда этот сериал продавали как некую концепцию на Западе, они в нем считывали только это и видели только это. Нельзя сказать, что женщины занимают места мужчин, но наряду с тем, что они добиваются равноправия, они отчасти начинают брать на себя функции мужчин. Кинематограф на эту тему очень быстро откликнулся, в том числе наш, приходом в него большого количества женщин, еще и в профессии, которые всегда были только мужскими. Посмотрите, как много вдруг появилось женщин-операторов, а это всегда была сугубо мужская профессия.
Алексей Чупов: Мне кажется, это просто неизбежно. Возможно, через какое-то время, может быть, даже через несколько лет, мы, мужчины, приедем на «Кинотавр» только в качестве гостей, и женское жюри будет судить абсолютно женскую программу.
Наташа Меркулова: Это все так и выглядит. Удивительно, что «Кинотавр» уже несколько лет подряд показывает картины женщин-режиссеров в основном конкурсе и в конкурсе короткометражек. Но, например, за последние 100 лет «Оскара», там победила всего лишь одна женщина (Кэтрин Бигелоу в 2010 году за «Цель номер один» — прим.ред.), и это все-таки говорит о том, что глобально процесс выглядит вот так. Поэтому, если мы говорим о равноправии, то никакого равноправия по большому счету на самом деле еще нет.
Недавно мы были на мексиканском кинофестивале, и там был круглый стол, посвященный проблемам женщин в кино. Самая главная проблема, с которой испаноговорящие женщины выступили хором, это то, что женщин не воспринимают в большом блокбастерном кино. Им не доверяют бюджет. То есть, грубо говоря, откупаются короткометражками и авторским кино там, где продюсер понимает, что, даже если фильм провалится, то он не разорится. На этом круглом столе вопрос поставили ребром: когда встретятся блокбастер и женщина? И это действительно интересный вопрос.
Александр Роднянский: Речь идет о равноправии и неравенстве, и этот вопрос шире, чем гендер. Великое слово «инклюзивность», то есть репрезентация всех сегментов общества, всех меньшинств в кинопроцессе — и этнических, и религиозных, и сексуальных, и каких угодно. Репрезентация всех этих меньшинств в кинематографе не может быть сделана механистично. То есть просто потому, что у нас мало женщин, которые делают блокбастеры, студия, которая должна подписать полмиллиарда, а столько стоит решение о производстве блокбастера, не будет этого делать в адрес общественного мнения, которое настаивает на том, чтобы было больше женщин. Это очень сложная история, и, мне кажется, она развивается органично. Это доказывает тот факт, что есть Пэтти Дженкинс, которая сняла «Чудо-женщину». Она делает блокбастеры. Появится кто-то еще. Это называется органика развития бизнеса.
Поверьте, если в кинематографе начнется насильственный отбор по какому-то принципу, например, по классовому или еще по какому-то еще, как это уже бывало в нашей истории, то это плохо закончится прежде всего для той категории кинематографистов, которую будут продвигать. Это все должно произойти естественным образом. У нас половина программы — фильмы, снятые женщинами, но мы не можем отбирать в конкурс «Кинотавра» фильмы, потому что они сделаны каким-то меньшинством, а не потому что они хороши. И при всей политкорректности студий и их зависимости от общественного мнения они тоже не будут так принимать решения, это точно. Только исходя из возможностей или опасностей потерять деньги. Другое дело, что внутри будут созревать поколения. Я согласен с тем, что сейчас много женщин-операторов, много женщин режиссеров, и сейчас у них в руках эти рычаги управления процессом, потому что если кто-то сделает необычайно успешную картину, которая выстрелит в прокате, то в руках этого кинематографиста-женщины... Давайте использовать сегодня феминитивы, раз мы говорим про политкорректную тему, в руках этой режиссерки...
Александр Роднянский: О да! Давайте быть последовательными.
Наташа Меркулова: Я тоже протестую.
Александр Роднянский: Вот видите, все-таки не до конца вы защищаете наш с вами феминизм. Так вот, я говорю, что в ее руках будут рычаги ответственности и способность влиять на процесс. Вот и все. Кинематограф, к сожалению или к счастью, очень спортивное дело, в первую очередь зависящее от последнего фильма, а не от истории за годы: успешный последний фильм дает огромные возможности в руки автора-режиссера, и он после этого уже может предлагать свои условия студиям и продюсерам. Я верю, что мы придем к ситуации, когда судьбу фильма будет решать режиссер, а не продюсер. Фильмы отличаются друг от друга только дарованием автора-режиссера. Продюсеры, без сомнения, умные, талантливые, яркие ребята, но это не от них зависит. Они могут создавать условия и продвигать, могут формулировать задачи и позиционировать фильм, могут маркетировать его, могут очень многое, но главное — это видение режиссера, он правит бал. И вот если этим режиссером будет женщина, она и будет делать блокбастеры. Если захочет. Но у нас в стране, кстати сказать, и мужчины не делают блокбастеры в американском понимании этого слова.
Федор Бондарчук: «Кинотавр» — это центр феминизма в нашей стране. Посмотрите на аудиторию: если девушки и женщины встанут, их будет больше. А теперь посмотрите на нас, спикеров: четыре женщины и три мужчины. Роднянский отбивается до последнего, потому что его полностью оккупировали девушки: отборщик основного конкурса — Ситора Алиева, отборщик короткого метра — Ира Любарская, организатор фестиваля — Полина Зуева. А если серьезно, то мне кажется, тренд обсуждения скоро изменится, потому что нас будут волновать совершенно другие вопросы, которые влетят в нашу жизнь так, что мы даже не заметим.
Есть ли в России новая волна режиссеров
Наталия Мещанинова: Мне пока сложно судить по этому конкурсу, потому что показы только начались, но количество дебютов удивляет и радует. Но я не чувствую какой-то волны, как это было, например, с «Догмой». Хотя я помню, что в 2014 году был «женский» «Кинотавр» — его так позиционировала пресса. Там действительно было очень много женщин. Я как раз дебютировала в том году. Некоторые журналисты называли это новой волной, потому что каким-то единым фронтом выступили девушки — Оксана Бычкова, Антонина Никонова, дебютировала Нигина Сайфуллаева, и у нас с ней был один автор [сценария] Люба Мульменко. Было ощущение, что кто-то встал и коллективно что-то сказал, но прошло время, и это так и не стало новой волной. Поэтому мне трудно сказать, что вот идет цунами.
Надежда Михалкова: Я могу сказать, так как я много снимаюсь в короткометражных фильмах у студентов, — спасибо Федору Сергеевичу, что темы не меняются. Каждое поколение рассказывает свою историю любви и предательства, утраты и взросления. Просто рассказывает тем киноязыком, который в данный момент времени актуален. Я не могу сказать, что ты пришел, увидел что-то новое, ахнул и понял, что ты остался где-то в позавчерашнем дне.
Алексей Чупов: По тем фильмам, которые мы уже видели, можно сделать вывод, что молодые авторы, которые приходят в кино, снимают о вымышленных и абстрактных мирах. Во всем этом новом гораздо меньше реализма, гораздо больше абстракционизма. Возможно, эти молодые режиссеры понимают, что на сложное реалистическое кино им будет сложнее получить бюджеты или, может быть, это им вообще не интересно, это поколение визуалов. Конечно, жалко что реализм уходит, но, с другой стороны, может быть, это поколение даст нам визионеров, которых у нас всегда был мало.
Федор Бондарчук: Много дебютантов появилось, потому что появились новые частные киношколы. Еще появились независимые продюсеры, технологические возможности стали дешевле, снизились производственные косты. Григорий Константинопольский, получивший приз за режиссуру на прошлом «Кинотавре» за фильм «Русский бес», бюджет которого, насколько я помню, 9 миллионов рублей, и это достаточно большие деньги, но для картины с таким визуалом и списком участников это достаточно скромный бюджет. Если говорить о дебютантах и независимых студиях, у которых есть возможности и интерес, то здесь уже ведутся разговоры о премьерах на онлайн-площадках. Этого не было еще два-три года назад, все стремительно меняется. Но я не наблюдаю никакой новой волны, а вот новую волну продюсеров я ощущаю и чувствую. Это связано, наверное, с появлением новых площадок, платформ, им там более свободно. Есть молодые продюсеры, которые по-другому даже не мыслят — им вообще не интересен кинотеатр, они даже не понимают, как устроено кинопроизводство, которое связано с Фондом кино, Министерством культуры и так далее, и не смотрят в эту сторону. Приведу пример: сериал «4:59». В 4:59 раздавался звонок с последним заданием для участников групп смерти «Синие киты», о которых писала «Новая газета». Можно ли увидеть об этом на федеральных каналах? Вряд ли. Этот сериал будет показан на платформе. Подытожу тем, что новую волну продюсеров я выделяю.
Александр Роднянский: Продюсеры все равно тоже авторы, если они пишут историю — тогда они шоураннеры. Если говорить коротко, я думаю, все в наших руках. Вот приехал Александр Николаевич Сокуров в Нальчик, создал там мастерскую, взял 12 человек, из которых 11 никогда до этого момента не слышали его имени и книжек не читали. В итоге вышло несколько очень одаренных людей, которые делают очень реалистичные, очень острые фильмы. Вот это молодое поколение 20-летних способно всерьез свободно говорить о своей жизни, это поколение должно проявиться, и оно уже на подходе.
Читайте также:
Фильмы с «Кинотавра»:
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari