Спальных районов правда и особенности инкассаторской профессии — это фильм-лауреат «Кинотавра» под названием «Большая поэзия». Зинаида Пронченко воспевает в стихах (сильно лучше, чем этот) картину, на претензии в чрезмерной маскулинности несмотря. А инфоповод к тому — «Большая поэзия» в прокате окажется с 28 ноября.
Короче, город Железнодорожный.
Пацанов зовут Витя и Леха.
Им не живется, как всем.
Они не вернулись с войны.
Поэтому кончится фильм плохо.
И дело не в рифмах.
Не то поэзия, что складно.
А то, что посылает смерть нах.
Россию, с Мельвилем в голове, снимать трудно.
Разглядывать тут нечего.
Эстетизировать тоже.
Неважно, одеколон или двойной бурбон
В горле колом.
Поэтому и сны о России всегда о чем-то большем.
Личное здесь уступает место страноведческому.
Человек теряется в бескрайнем пейзаже.
Будь то степь или лес многоквартирных бараков.
А значит, не начать рассказ про «дикую банду»Отсылка к фильму «Дикая банда» Сэма Пекинпы 1969 года — здесь и далее примечания редакции
С 16 крупных планов.
Да и артисты Кузнецов с Филимоновым
Не Уильям Холден с Уорреном ОутсомАктеры, которые снялись в том числе в «Дикой банде».
Что позволено Пекинпе, не грозит ОсипьянуСценарист и продюсер «Большой поэзии».
Но единственный вариант существования
Той самой греческой трагедии в России —
Тоже вестерн.
Когда герои каждую секунду на пределе,
За которым даже не смерть, а тьма.
Так бывает в мире бандитском
Или если вдруг война.
А разве что-то другое тут бывает?
Витя и Леха — инкассаторы.
Вертухаи то есть.
Не профессия, отсутствующая совесть,
Частный случай патриархата,
Часто добра полная хата.
Но не у них.
Им лишь тоски не занимать.
Хоть что-то не надо отдавать.
В черной форме в стиле СС,
Что давно уже мем и продается в модных магазинах,
Они под дождем носят из банка к BMW,
Бабла тяжелые корзины.
Под формой бьется «большое сердце».
Для сильного пола — диагноз п****ц.
Его обладателям тесно в отведенной роли
Быдла, с охранной грамотой троллей.
Неужели мужчина может быть только воином,
А если он желает быть поэтом.
Куда ему бежать, куда стремиться?
В Москву, как три сестрицы?
Или сразу в Париж, как Йоав
В созвучных «Синонимах»,
Не в жонглировании ли разными словами,
Но всегда об одном, о страхе,
Суть литературной боли?
Надав Лапид объяснял нам,
Что менталитет узника осажденной крепости
От перемены декораций не замолчит.
Ни воды Сены, ни гризайльТехника живописи, в которой используются серые оттенки ЛютецииОдно из исторических названий Парижа
Раненого зверя в душе не в состоянии приручить.
Сколько бы ни метались наши герои
Между собакой и волком,
Между Киборгом и Чингисханом,
Между ЧОП «Кречет» и кружком в Доме культуры,
Все одно. Пусто. А в пустоте вибрирует эхо.
Другой жизни, той, что говорит по-французски.
Парни могут стараться в квартирах подруг,
На работе, на слэм-баттлахИмеются в виду поэтические слэмы, соревнования, в которых участвует в том числе один из героев «Большой поэзии»,
В чистом поле.
Но это им не дает ничего, даже будничного кроме.
В отличие от родины жанра Америки,
Дома фронтир не отодвинешь, судьбу не обманешь.
Глаз постоянно среди заборов в плену,
Нигде не умеют и не любят огораживать пространство,
Что все равно не твое, —
Только в отечественном аду.
Мы уже на том свете, а в землю ложимся,
Как на вечную зону садимся,
Сумеречную зону комфорта.
Панельный Железнодорожный — территория отчуждения,
И Витя и Леха тут на чужбине,
Не по приколу
Ведь Родине, за иллюзию которой
Проливали кровь на Донбассе,
Никто не нужен.
Она упорно гонит от подола.
Стихи сочиняют о том, чего нет.
Например, о Боге и о любви.
Лехе удается и то и другое озвучить,
А Виктор рожден лишь слушать
Приказы вышестоящих,
Полные херни.
Другой речи не научен.
Да и с этим знанием все равно что немой,
За него говорят ружья. По команде отбой.
Тяжело быть поэтом,
Еще тяжелее ни в чем не принимать участия.
В бойне на площади Минутка в ГрозномНа этой площади во время первой и второй чеченских войн площадь велись кровопролитные бои ичкерийских и российских войск,
В ограблении банка,
Жизни близких не стать частью.
Сон и мечта — на многих языках, кроме родного,
Разные понятия, суть одно слово.
Чтобы реализовать мечту, следует очнуться.
Но не в России. Она дремлет и грезит.
О славном прошлом, об особом пути,
О том, чтобы хоть кому-то понравиться.
Но если себе не мил, то и остальные не потянутся.
Мужское в мире нынче почти под запретом,
И поделом.
Какой там самурайский кодекс чести,
Какой Мельвиль, какой Делон.
Покойное прошлое. Все бои — петушиные.
Что закончилось, того не вернуть,
Глупо даже пытаться.
Слышите, мужчины?
В «Большой поэзии», однако, оно живее всех живых,
Друг за другом встают из своих могил мертвецы
В плащах и шляпах,
Будут опять в ночи, на гоп-стоп красться.
Как в «Заставе Ильича» Сергей с явившимся ему отцом
Во сне разговаривал,
Так и тут Витя с Лехой — часть «Красного круга»Фильм Жан-Пьера Мельвиля 1970 года,
Перемигиваются со старшими
И иногда с кралями.
А что же женщины? В них ожидаемо утешения нет.
На войне встречаются только шлюхи.
Пенелопы покорно ждут дома, за вечным веретеном,
А не фланируют голыми при Телемахе,
С улыбкой маркитантки не угощаются табачком,
Не требуют жадно оплаты за перепихон.
Не мизогиния, но кошмарный сон.
Люди делятся на тех, кто сидит
На финансовых потоках, и на тех,
Кому нужны деньги.
В Железнодорожном с деньгами плохо у многих.
Но у выбившегося в относительные хозяева
Федора Лаврова иная проблема.
Деньги — средство против душевной хвори.
Против разлуки. С женой и детьми.
Ибо на войне бойцу совсем без женщины нельзя.
Быстрее погибнет,
Хотя погибнет так и так,
Bad luckС английского — «неудача» кляня.
Ничто его не радует — ни минет, ни обед.
Внутри у него зияет дыра.
Ее можно запикать матерным словом,
Заложить поэтическим образом.
А вот начать с чистого листа — беда.
Не только на юге умеют снимать
Про экзистенциальную боль,
Пригород Третьего Рима —
Вполне себе «красная пустыня»Отсылка к фильму Микеланджело Антониони.
Одиноко, хоть вой.
И неминуемо наступит «затмение»Отсылка к фильму Микеланджело Антониони.
Да, все слова и чувства уже сказаны,
Все не более чем тление.
Неореализм — анахронизм.
На слух тирады Вити и Лехи тяжеловесны,
Как бронежилет, как взгляд исподлобья,
Но и величественны, как надгробие.
Смерть очищает,
Имя собственное от дела рук собственных.
Между датами — тире,
Словно выдох.
Девственная пустота.
Был и отбыл.
Срок. Ибо любое дело —
Морок и порок.
Но даже в этом мороке,
Леха ты или не Леха,
Все равно интересно.
Раз ничего иного не остается,
Так хоть испытать себя на прочность,
Хватит жить пресно.
Каково это, когда стреляешь не ты, а в тебя?
Когда нож не у глотки врага, а в твоей ладони?
Поэзию писать, что историю делать.
Большая поэзия требует много крови.
Это стихотворение будет опубликовано
В грядущем русском номере журнала «Искусство кино».
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari