Нежилое помещение: сериал «Бар «Эдди» на Netflix — уютная типичность в красивом бокале с трубочкой

Париж, арабоафриканские окраины, наши дни. Эллиот (Андре Холланд) — в недалеком прошлом пианист-виртуоз, расстался с женой, потерял сына, терпит возвращение в дом бедовой дочери-тинейджера. Руководит джаз-клубом, хотя от финансовой части держится подальше, там всем заведует Фарид (Тахар Рахим). Дела его партнер ведет, впрочем, не то чтобы чисто, поэтому вмешиваются и бандиты, и фликиВо Франции флик — прозвище для полицейских — примечание автора. Тем временем продюсируемый Эллиотом талантливый джаз-бэнд разнообразных изгоев должен записать альбом и поиметь немного любви от города любви. В их числе Майя (Иоанна Кулиг из «Холодной войны»), певица польского происхождения и несчастливой судьбы.

На примере «Бара «Эдди» можно объяснять на лекциях в киношколах разницу между режиссером, продюсером и шоураннером на телевидении. Потому что редко когда удается так легко определить математически точную шоураннерскую задумку, решить ее, как задание на контрольной по сольфеджио. «Бар «Эдди» можно посчитать предельно концептуальной, на всех уровнях, попыткой срифмовать кино и музыку как виды искусства. Сериал этот вовсе не похож на полнометражный фильм, скорее на концептуальный альбом, где эпизоды-треки самодостаточны, но имеет смысл и глобальный сюжет, впрочем, он как раз, скорее, архетипический.

Когда два эпизода этого сериала попали в соответствующую программу Берлинале, его презентовали как первый многосерийный проект в фильмографии режиссера Дэмьена Шазелла, что правда. Теперь «Бар «Эдди» и вовсе называют авторским сериалом Шазелла, что не совсем верно. Такое же заблуждение, но уже по собственной воле или недосмотру, допускают сегодня в заголовках рецензий. Вообще, по изначальной природе своей сериалы, тем более имеющие в себе горизонтальную сюжетную линию, поделенную на несколько эпизодов (а не как в скетч-шоу или ситкомах, где каждый раз в одинаковом сеттинге рассказываются разные истории), подразумевают некую однородность происходящего. Отдельные серии не должны бы по идее иметь самостоятельной ценности, только в контексте остальных. Тем не менее общий сюжет разделяется на несколько частей, каждая, заметим, с отдельными титрами в финале, то есть фактически эти неразделимые фильмы подписаны именами разных авторов. Чтобы примирить это противоречие, пригладить разность к единству, существует шоураннер, автор задумки и основной куратор всего предприятия, и продюсеры, тоже имеющие некоторое влияние на продукт коллективного сотворчества.

Простите за объем данной библиографической справки, но в случае с «Баром «Эдди» она просто необходима — нужно сперва ввести все необходимые авторские обозначения, чтобы потом уже читать сложную партитуру. Джек Торн, сценарист всех серий (к отдельным сериям он привлекал четверых разных соавторов), впечатляющий разнообразными победами последних лет (достижения, впрочем, пока лишь карьерные, навряд ли художественные, скажем, «Темные начала» для HBO), не снял ни единого эпизода в собственном же сериале. В свою очередь, Дэмьен Шазелл снял ровно две из восьми серий, но также числится и исполнительным продюсером — это синоним шоураннера. И не он один — Netflix преподносит «Бар «Эдди» как дитя четырех разных равновеликих шоураннеров, кроме уже перечисленных, также чисто телевизионного продюсера Алана Пола (он тоже, как Шазелл, снял две серии — финальные) и чисто музыкального продюсера Глена Балларда, который работал со всеми — от Майкла Джексона до Кэти Перри. Сценарист, режиссер, продюсер и (обобщим) музыкант — идеальный состав.

Не только четыре продюсера у «Бара «Эдди» — кроме того, одну и ту же историю продолжают эстафетно друг за другом рассказывать четыре очень разных режиссера. Да, троих из них объединяет близость к франкофонии, к франкоязычным странам и культурам — по праву рождения: Дэмьен Шазелл — сын француза, Уда Беньямина — просто француженка, Лайла Марракчи — марокканка. Только Алан Пол — чистый американец, не замеченный в этнографических киноисследованиях. Впрочем, и Шазелл-то родился уже в США. Словом, та среда, которую эти авторы описывают, имеет отчетливый французский акцент, но в общем смысле это кипящий котел культур, такой филиал Америки в одном древнем европейском мегаполисе, и сериал почти целиком на английском — но не только, еще часто на французском и изредка на арабском и польском. Говорят, что в любом городе спальные районы похожи своей примерно одинаковой депрессивностью, — что ж, эта типично вавилонская история могла случиться и в Нью-Йорке, и где угодно еще. Но, наверное, Париж подходит для джаза лучше — как место, сочетающее по историческим причинам европейскую гармонию (музыкальную и какую угодно другую) и африканскую страсть.

В этой вездесущей интерференции разного, совпадении несочетаемого и стоит искать разгадку «Бара «Эдди». Здесь четверо максимально непредставимых вместе продюсеров придумывают такой сериал, английский и французский смешиваются до franglish, а партии разных инструментов в руках музыкантов-импровизаторов-джазистов вдруг сливаются. Таков, кстати, и джаз как жанр, соединивший выше упомянутые в контексте Парижа музыкальные традиции.

Режиссура игрового кино — в общем смысле попытка создать жизнь в условиях тотального постановочного фальшака. В частном случае — попытка научить труппу играть живую музыку и записать лайв на кинокамеру в обеззараженной, звукоизолированной студии. Продюсерский концепт в случае «Бара «Эдди» понятен — на недлинной и привычной сюжетной дистанции собирается побольше релевантного персонала, в пробирке ожидается зарождение всего самого теплого и лампового.

Весь тщательно подобранный коллектив создателей «Бара «Эдди» выступает в формате концерта с обязательным набором хитов, играет, не выходя за пределы любимых джазовых/жанровых стандартов. Эллиота гонят по классическому околокриминальному сюжету, где с каждым поворотом шаткое его положение становится только хуже. Его бэнд должен, как и положено, состояться и прославиться, и для этого ему нужно разрешить внутренние противоречия. Вроде бы всюду клише, оттренированные до автоматизма мелодические фигуры. Но сериал этот, пусть не всегда удачно, пытается нарушать стандартное течение мелодии, импровизирует на тему.

К примеру, в третьем эпизоде классические киношные похороны с грустными плакальщиками в черном, оказываются, как ни парадоксально, моментом для эмоционального пробуждения протагониста, ведь обычная панихида превратилась в стихийный джазовый концерт памяти усопшего. Как в недавнем удачном меме, где жители Ганы в костюмах, следуя древней национальной традиции, танцуют, удерживая на руках гроб — чтобы прощание с человеком не заражало всех депрессией, а оказалось праздником во имя жизненного цикла.

Но не всегда подрыв устоев столь прямолинеен. Сериал словно заигрывает с нами, проверяя на прочность наши наработанные зрительские стереотипы. В пятой серии Эллиот побежит вслед за Майей, чтобы вернуть свою любовь (хотя он сам не уверен, что любит) и солистку в группу. Классическая сцена в аэропорту, когда любовник летит через весь город на всех парах, чтобы не потеряться навсегда, обнять ее в самую последнюю секундочку у гейта; склейка — и вот уже сцена свадьбы, разумеется. Но сразу все идет не так: сначала дорогу протагонисту преграждает кавалькада аэропортовых тележек, затем некуда припарковать мопед, приходится договариваться с местным работником, а тот еще будет торговаться — все так некстати, так не вовремя, но зато жизненно. Когда же Эллиот все же перехватывает Майю у самого входа в зону досмотра, то его картинный монолог вроде бы не решает накопившихся проблем, оказывается признанием в эгоизме героя, и любовь якобы улетает навстречу лучшей жизни. Но уже в следующей сцене мы узнаем, что на самом деле киношный приемчик сработал, Майя никуда не улетела. Значит, бывает и как в кино.

К несчастью, подобные человеческие проявления, нарушения хорошо темперированного клавира приходится в сериале разыскивать, заметить их не так просто. Больше всего в меню «Бара «Эдди» приятной, уютной, но типичности — в бокалах разной формы, с сиропами, ликерами и трубочками в ассортименте.

Очередная общедоступная фактика — каждая из восьми серий названа именем одного из персонажей, того, чья история оказывается в центре этого фрагмента сюжета. Лишь в финальном эпизоде, том, что, разумеется, сводит всех в одном месте, все внимание на не совсем персонаж, но тоже с именем — The Eddy. Это название джаз-клуба, носит он вовсе не мужское имя, как у британского актера по фамилии Редмейн, данное омонимичное слово обозначает в английском вихрь, водоворот. Понятно, что подразумевается — искра, буря, безумие. Героев в этих стенах закрутила опасная трясина. Говорят, что выстроенный для съемок клуб — не совсем декорация, а вполне реальная сцена, на которой вживую записывался звук многочисленных исполняемых песен, разумеется, написанных специально для «Бара «Эдди». Еще это название одноименной группы, которая там выступает, и у них еще есть песня с тем же заглавием. Фактически коллектив стал настоящим, а не вымышленным. Труппа состояла из актеров, которые научились музицировать и петь, и из реальных музыкантов, которые, наоборот, приноровились играть в кино. Все они реально спелись на съемках, под этим же названием издали альбом саундтрека и даже подумывают прокатиться с туром.

С одной стороны, называя финал (и весь сериал) в честь центрального места действия, авторы как бы одушевляют клуб, причем, согласно остроумной задумке, именно в тот момент, когда этот клуб, само здание, символически умирает, сраженное вражеской пулей. С другой, именно тогда, когда группа лишается родных стен, она окончательно обретает себя. Если говорить пошлостями, то, теряя бренное тело, их коллективная душа взлетает к небесам. Другой вопрос, что символическую потерю груза прошлого не заметит ни группа, ни зритель. «Бар «Эдди» (и бар «Эдди» в нем) останется помещением нежилым, пыльным, арендным, полускладским. Подходит оно лишь для того, чтобы обремененному сюжетной задачей Эллиоту искать там бестолковый макгаффин (пачки поддельных евро), а бездомному контрабасисту — пытаться уколоться в немытом туалете.

Внятный, закрытый финал отсутствует, но это и видится единственно правильным завершением. Вместе с Эллиотом мы повисаем в затакте, в синкопе, между двумя сильными долями — снова в слабой. Его группа смело идет по ночной парижской улице, распевая песню. Никакие проблемы не решены, альбом не вышел, клуб разгромлен, опасные двойные договоренности с полицией и преступностью не аннулированы. Вместо того чтобы закончиться на всеобщем фортиссимо, на котором позволительно перейти к титрам, «Бар «Эдди» словно медленно угасает, продолжаясь при этом все той же мелодией.

Эта концовка, впрочем, подчеркивает лишний раз, как далеко отстоят кино и музыка друг от друга, несмотря на то, что первое включает в себя второе, следовательно, подчеркивает и бесцельность всей мудреной шоураннерской концепции. В музыке важнее всего — исполнить образцово партию, а в кино — лишь притвориться, оставить впечатление, что ты ее правда исполнил. Поэтому такой индифферентный, нерешительный финал «Бара «Эдди», сколько ни вчитывай в него сложную надмозговую задумку по нарушению жанрового мотива, может оставить не то впечатление. Впрочем, имеющий уши — да увидит.

Читайте также о других сериалах Netflix:

• «Голливуд» — новая добрая содомия
• «Король тигров» — страх, сосиски, снежный барс
• «Фрейд» — оргии австрийской аристократии
• «Корона» — о руинах британской империи
• «Дракула» — разоблачение вампиров
• «Политик» — Макиавелли для миллениалов