Шлем ужаса: «В чужой шкуре» — если бы «Начало» Нолана было боди-хоррором

В будущем заказное убийство мутировало до высокотехнологичной игры разума: вот Тася Вос (Андреа Райзборо) ложится на кушеточку, примеряет «шлем окулиста» — и ее сознание переносится в тело хостес, которая подходит к клиенту и вместо дежурной улыбки — наносит 20 ударов ножом.

Чтобы вернуться с миссии, Тасе нужно выстрелить себе в рот. Завороженно глядя на озерцо крови, она не решается — и свежеиспеченной убийце на помощь приходит полиция, смело палящая на поражение. В офисе ее ждет разговор с начальницей Гирдер (Дженнифер Джейсон Ли), которая при помощи памятных Тасе предметов проверяет, вернулась ли та к привычной реальности; дома — обмен репликами с мужем и сыном, которые ей приходится предварительно отрепетировать. Так же она обычно вживается в образ «оболочки для убийства». Интонация, дыхание, словечки.

Следующее задание — этапное: нужно убить главу корпорации Джона Парса (Шон Бин) и его дочь Аву (Таппенс Мидлтон) — руками жениха Колина (Кристофер Эбботт). Тут у ассасинского агентства свои интересы — но детали, в общем, знать необязательно.

Второй полнометражный фильм Брэндона Кроненберга — сына короля боди-хоррора — зрел почти десять лет: дебютный «Антивирус» вышел в 2012-м — и если и прозвучал, то с громкостью раздавленной ампулы. «В чужой шкуре» тоже рискует пройти под радаром: несмотря на премьеру на Sundance, хуже времени для проката не придумаешь — мировые кинотеатры снова закрываются. Впрочем, герои Кроненберга-младшего — те, кто себе места не находят, ему не привыкать.

Как и многим носителям громкой фамилии, Брэндону дарована кинематографическая кривая под высоким напряжением, по которой он движется с завидным спокойствием. Гнет свою линию. С одной стороны — метастазы родительского стиля, эдакий Кроненберг нефильтрованный: социально-телесную методологию отца он знает назубок, так что может пропускать целые логические звенья и сцены. С другой — вкрадчивая собственная интонация, мимикрирующая под тему, но узнаваемая что в хирургической белизне «Антивируса», что в кровавой арджентовской охре «Обладателя» (все-таки Possessor мало общего имеет с шедевром Джонатана Глейзера «Побудь в моей шкуре»).

Если в связи с фильмом Кроненберга и вспоминается династия — то Косматосов (снова К): сын постановщика культовой «Кобры» (1986), Панос Косматос умудрился из пары клеток отцовского кинематографа воссоздать целый восьмидесятнический кошмар, уже запекшийся в фильмы-двойники «По ту сторону черной радуги» (2010) и «Мэнди» (2018). Влияние обоих заметно в «Обладателе» — от плавящихся лиц до солирующей Райзборо, которая у Косматоса лишь демонически мерцала в розовом тумане. Можно сказать, что Панос — эзотерический старший брат Брэндона, который регулярно обгоняет младшего на два года.

Но и тут Кроненберг сам по себе, хотя и на той же волне экзистенциальных кошмаров. Его фильмы — не психотерапевтический макабр, призывающий божеств, нью-эйджевых и кинематографических, на борьбу с депрессией после гибели отца (Джордж Косматос умер в 2005-м), но галерея беспокойных мыслей.

«Антивирус», где фетишисты будущего уже не гоняются за автографами и трусами знаменитостей, а мечтают носить в себе ту же болезнь, что и их кумиры, родился из идеи, что микробы, вызывающие заболевание, когда-то побывали в другом человеке. Кроненберг буквально рассматривает в дебюте все — как вирус. Известность, личность, капитализм.

«Знаменитости — это массовое помешательство»,

— говорит глава корпорации Лукас, поставляющий людям безопасные звездные болезни. Этот герпес уже никому не передастся, он будет лишь напоминать о медийных богах (в роли идеальной блондинки — Сара Гадон).

Однако патологическая сатира на институт звезд БК мало волнует, хотя сам образ — идея для стартапа: ничто так не уравнивает кумиров и паству, как опыт хвори. Однако герой Кроненберга — дерганый клерк Сид (гипнотический Калеб Лэндри Джонс) — примечателен тем, что знает механизм как изнутри, так и снаружи. Его кривая потому и интереснее циничных выкладок идеологов или восторженного мамблкора обывателей, не видящих дальше своих болячек.

Тася — тоже свидетельница двоемирья, напрямую связанная с индустрией смерти. К ней «Антивирус» лишь подбирался, закономерно предполагая, что никакой скандал и новый альбом не сравнится с интригой болезни, а смерть — и вовсе источник, как говорят акулы медиа, «некротрафика». Если в дебюте Кроненберг заходил на территорию бактериальной версии «Видеодрома» (1983), походя цитируя знаменитую сцену с губами в телевизоре, то в «Обладателе» — внезапно переигрывает Нолана с его «Началом» (2010).

Ведь, в сущности, работа Таси — не надеть маску другого человека, но, поборов его сознание, заставить самого нажать на спусковой крючок. Внедрить идею, предварительно сложив наиболее убедительную легенду: прямолинейный магнат Парс третирует свояка, желая убедиться, что тот достоин руки его дочери. Колин просиживает штаны на самом первом уровне корпоративного зиккурата, занимаясь булщит-джоб в чистом виде: изучает через камеры ноутбуков, у кого какие дома шторы. Люди в этот момент почему-то неистово совокупляются. И это лишь одна из странных примет будущего, которое так гипнотизирует Брэндона Кроненберга, выдумавшего в «Антивирусе» синтезированные бифштексы из кинозвезд, которые позволяют людям буквально пожирать знаменитостей, как вообще и происходит в медийном поле. Слава способна сожрать — вот ирония!

В чувстве юмора Кроненбергу-младшему вообще не откажешь: помимо остроумных деталек он использует как гэги кастинговые решения: Колина играет Кристофер Эббот, переживший в недавнем «Пирсинге» (2018) трудности с маскулинным поведением, а его мучителя — знаменитый «мертвец» Шон Бин, который тут — спойлер — выживет, хотя в других фильмах хватало и меньшего, чтобы отправить его на тот свет. Наконец, название-почти-палиндром, хоть и отсылает, скорее, к «Одержимости» (1981) Анджея Жулавски и его жуткой экспрессии, в паре с сюжетным каркасом «Начала» легко расценить подмигиванием из подполья гигантоманскому «Доводу».

Оба фильма Кроненберга вообще как будто мета: «Антивирус» — история об избыточном вживании в роль, вплоть до слияния с экраном; «Обладатель» — о борьбе сценариста с персонажем, где порой непонятно, кто кукловод, а кто — оболочка идей. Потому и происходящее с Тасей превращается в полнейшее безумие: как в диснеевском «Геркулесе» (1997), где милый бурундук сбрасывал шкуру, оказываясь посланником Аида, а величавая статуя — слегка изменившись в лице — басила голосом настоящего Зевса.

«Скука, — как завещал Вальтер Беньямин, — это птица, которая высиживает яйцо опыта».

Но будущее же не позволит нам скучать?