«Книги и я»: Жан-Люк Годар о своих отношениях с литературой

Пьер Ассулин. Ведь для вас все начиналось не столько с фильмов, сколько с книг?

Жан-Люк Годар. Конечно. Это только Клод Лелуш может позволить себе вспомнить, как пятилетним смотрел «Гражданина Кейна». У меня все началось скорее с «Яств земных»[Речь о произведении Андре Жида «Яства земные» (1897), в котором проповедовалась романтическая идея «кочевничества».]. Мне подарили эту книгу на четырнадцатилетие. Так я открыл для себя литературу. А в семье у нас все было очень строго. «Унесенные ветром», Мопассан были под запретом.

Пьер Ассулин. Любовь к литературе у вас от Годаров или от Моно?

Жан-Люк Годар. Скорее от Моно. Моя мать читала много. Но при этом вкус к немецким романтикам мне передал отец, который был врачом. Благодаря ему я с тринадцати до двадцати лет проглотил Музиля, Броха, Томаса Манна. Повлиял — причем изрядно — на меня и дед. Он был банкиром, работал в «Париба». Дружил с Полем Валери, имел все его книги. Его библиотеку называли «Валерианум». На годовщины его свадьбы мне приходилось декламировать «Кладбище у моря». Нравилось мне и его «Всё как есть»[«Кладбище у моря» - стихотворение Поля Валери из сборника «Чарованья» (1922). «Всё как есть» (Tel quel, 1941-1943) - сборник фрагментов из записной книжки Поля Валери.]. Он не был таким нелюдимым, как Сиоран, но и времена были другие. У Валери тоже есть красивые фразы.

Пьер Ассулин. А другие писатели?

Жан-Люк Годар. Андре Жид как автор «Фальшивомонетчиков», Грин — «Полуночи» и «Левиафана», почти весь Бернанос, еще Шардонн и Жуандо. Все это немало повлияло на меня. Чуть не забыл Мальро, его «Очерк психологии кино», его «Психологию искусства», «Орешники Альтенбурга», еще «Удел человеческий» — этот роман был раскритикован в пух и прах, а вот мне он кажется непревзойденным. Незабываема также его статья о Фолкнере... Да, вот Мальро...

Пьер Ассулин. Какие воспоминания у вас о юности?

Жан-Люк Годар. Читал я чрезвычайно много. А потом стал жить. Но в этой взрослой жизни никто уже не приводил меня в такое восхищение, как прежде Жид. В двадцать лет я, правда, пережил потрясение от Дэшила Хэммета и Томаса Харди, чьего «Джуда Незаметного» открыл для себя благодаря сюрреалистам. Но восхищение с тех пор испытывал только как зритель. Восторг от чтения сейчас могу почувствовать, лишь перечитывая классику.

Пьер Ассулин. А новые романы читаете?

Жан-Люк Годар. Ни одного. Предпочитаю историю, мемуары, книги по естественным наукам, философии и особенно литературные биографии. Мне интересны человеческие причуды, отношение Джойса или Конрада к своей семье... До того как я прочел о жизни Джордж Элиот, я думал, что это мужчина. Нравятся мне журналистские расследования, когда ими занимаются писатели, — «О хладнокровии» Трумена Капоте, «Майами и осада Чикаго» Нормана Мейлера. Во Франции такие вещи делает лишь Жиль Перро. Моя любимая вещь Перро — «Особый человек», о жизни Анри Кюрьеля[Роман Жиля Перро «Особый человек» (Un homme a part, 1984) рассказывает о том, как сын каирского еврея, банкира-миллиардера, воспитанный иезуитами Анри Кюрьель (Curiel).].

Пьер Ассулин. А как попали к вам «Хрюизмы»[«Хрюизмы» (1996; Truismes, от la щше - «свиноматка») - литературный дебют 27-летней Мари Даррьёсек (Darrieussecq); в романе аллегорически трактуется положение женщины в современном обществе. Рассказчица живет неподалеку от свинарника, работает в Париже в косметическом салоне и постепенно превращается в свинью. Годар думал занять в экранизации этой книги снятую им в фильме «Моцарт навсегда» Беранжер Алло, но от затеи пришлось отказаться из-за чересчур высокой стоимости компьютерных спецэффектов.]?

Жан-Люк Годар. Издатель этой книги — мой приятель, и я подумал: почему бы мне не забронировать права на пару лет — и заплачу не слишком дорого, и соблюду приличия. Подумал: может быть, когда-нибудь я этим заинтересуюсь...

Пьер Ассулин. Но вы прочли это?

Жан-Люк Годар. С трудом. Читается непросто. Я пробовал перепродать права другим, но больше эта книжка никого не увлекла. Жаль, что Мари Даррьёсек не режиссер. Идея ей пришла оригинальная. Ей бы не роман писать, а снять картину. Кино нуждалось в ней.

Пьер Ассулин. Но везде писали, что экранизировать «Хрюизмы» собираетесь вы!

Жан-Люк Годар. Не сейчас. Я прочитал этот роман раза три-четыре, представляя, будто я не режиссер, а продюсер. Пришел к выводу, что это не только трудно, но и дорого. Может, надо было сделать театральную пьесу. Или басню. У меня есть кое-какие смутные идеи насчет формы, насчет движения, отдельных моментов сценического действия. Это что-то слишком уж своеобразное. Возможно, лучше снять по этой книжке анимационный фильм, но — театральный... Правда, я не понимаю, как это можно сделать.

Пьер Ассулин. Из-за превращения?

Жан-Люк Годар. Даже нет. Не так уж трудно показать, что женщина превращается в свинью. Но получится ли фильм без комментариев? И в театре, и в кино приходится заботиться о восприятии зрителя, о тех условиях, в которых оно происходит. Во избежание обмана ожиданий.

Пьер Ассулин. Зрительских?

Жан-Люк Годар. Моих собственных.

Пьер Ассулин. Значит, по-вашему, «Хрюизмы» экранизировать нельзя?

Жан-Люк Годар. Может, и так. И это доказательство того, что книга хороша.

Пьер Ассулин. И нет великого романа, по которому был снят великий фильм?

Жан-Люк Годар. Сейчас подумаю... Пожалуй, нет.

Пьер Ассулин. А «Лолита» Стэнли Кубрика?

Жан-Люк Годар. Фильм средний. Но Набоков для меня писатель не великий.

Пьер Ассулин. А кто великий?

Жан-Люк Годар. Мадам де Лафайет. Я перечитываю сейчас «Принцессу Клевскую» в связи с намерением снять фильм о любви на Западе. Бальзак, Стендаль, Флобер, Толстой, Достоевский, Диккенс, Томас Харди, Джордж Мередит, Вирджиния Вулф, великие американцы... Вот они — писатели, их самое большее десятка два. У них есть стиль, в котором проявляется душа, тогда как Гюнтер Грасс или Джон Ле Карре обладают лишь талантом.

Пьер Ассулин. Выходит, если ваше «Презрение» — фильм замечательный, значит, роман Моравиа — так себе...

Жан-Люк Годар. Он написал всего одну хорошую книгу — первую, «Обманутые ожидания». Она предвещает кино Антониони. Почему я выбрал именно «Презрение»? Продюсер Карло Понти купил на него права.

Пьер Ассулин. Фильм был вам заказан?

Жан-Люк Годар. Организовал этот заказ я сам, как во всех прочих случаях. Я не особенно был увлечен этим романом. Значит, из него могло что-нибудь получиться. С хорошей книгой такой номер не пройдет. То, что Шлёндорф сотворил в «Любви Свана» или Джеймс Айвори в своих «Бостонцах» из Генри Джеймса, а из Форстера — в «Комнате с видом», недорогого стоит. Шедевры следует читать, а не снимать. Экранизировать «Путешествие на край ночи» — дело гиблое. А вот средненькие романы, какие писали Хэмметт, Чандлер, как раз можно. «Алчность» Эриха Штрогейма — фильм хороший потому, что роману Фрэнка Норриса цена невысока. Джон Форд экранизировал «Табачную дорогу» Эрскина Колдуэлла, но это не лучший его фильм. Кинг Видор в свое время мог вдохновиться «Бэббитом» по той причине, что Синклер Льюис — это вам не Фолкнер.

Пьер Ассулин. Тем не менее не всегда кино удавалось полностью освобождаться от литературы...

Жан-Люк Годар. Это правда. Но, с другой стороны, можно сказать, что зачастую литература — это кино. «Я прекрасно понимаю... Я ясно вижу, что...» Когда в романах так написано, кто выражает свои мысли? Следователь, ученый, журналист, св. Павел на пути в Дамаск... Это подпись к кадру фильма, проходящего перед внутренним взором...

Пьер Ассулин. А вы никогда не испытывали искушения перенести на пленку то, чем восхищались?

Жан-Люк Годар. «Дикие пальмы» Фолкнера. Не раз об этом думал. Отступился потому, что из этого не вышло бы ничего хорошего. Пришлось бы взять только безумную любовь пары, жертвующей всем в поисках абсолюта, и пренебречь историей старого каторжника, то есть уничтожить пару истинных героев книги.

Пьер Ассулин. Читая роман, вы видите какие-нибудь картины?

Жан-Люк Годар. Редко. Тогда я был бы скверным режиссером. Какой интерес видеть девушку, склонившуюся над подушкой, когда читаешь «Исчезнувшую Альбертину»? Если бы я видел образы в том смысле, в каком употребляет это слово «Пари-матч», я был бы и плохим читателем. Только Лелуш в процессе чтения «Отверженных» воображает кадры. Заметьте, он убрал имя Гюго с афиши[В экранизации «Отверженных» Гюго, которую в 1994 году снял Клод Лелуш, действие перенесено в начало ХХ века.]. Должно быть, испугался, что это уменьшит число зрителей, покажется каким-то старомодным. Что ж, плачевно.

Пьер Ассулин. Дилемма «отступление от источника — верность ему», долгое время волновавшая авторов экранизаций, видимо, для вас неактуальна?

Жан-Люк Годар. Каждый делает что хочет. В случае с «Презрением» Моравиа проявил большую любезность. Он сказал мне: «Не похоже - ну и ладно».

Пьер Ассулин. Но среди ваших лент хватает экранизаций таких авторов, как Беньямино Йопполо, Долорес Хитченс, Лайонел Уайт...

Жан-Люк Годар. Посредственных книжек на свете предостаточно...

Пьер Ассулин. Вряд ли вы так скажете про фильм «Хвала тебе, Мария», где использовали книгу Франсуазы Дольто...

Жан-Люк Годар. Но «Евангелие с позиций психоанализа» — не роман! И взял я у нее только одну идею, заключенную в предисловии! Так же, как исходной точкой замысла моей последней ленты «Моцарт навсегда» стала статья Филиппа Соллерса, напечатанная в «Монд де ливр», где он пишет, что в Сараево под бомбами если что и ставить, то никак не Беккета, не «В ожидании Годо», а уж скорее Мариво.

Пьер Ассулин. А те две книжечки, которые у вас только что вышли[На сей день издательством P.O.L. выпущено уже девять таких сборников фраз из фильмов Годара — «ЖЛГ/ЖЛГ», «Моцарт навсегда», «Германия, год 90-й, всё с нуля», «Дети играют в Россию», «2 х 50 лет французского кино», «Хвала любви», «Старое место», «Наша музыка», «Фильм-социализм». Фразы — то есть реплики и закадровый комментарий — публикуются без различения цитат и оригинальных высказываний, без указания имен персонажей, в столбик, где на каждой строчке — фрагмент, содержащий от одного до максимум шести-семи слов, да и то если слова совсем короткие. Знаков препинания почти нет (можно вспомнить, что этот прием, придуманный Блезом Сандраром, — его концепция верлибра: по идее на строчку, по строчке на идею, — но увековеченный Аполлинером, стал одним из символов новой поэзии и применялся Превером, Элюаром и Арагоном); функции пунктуации здесь в некотором смысле выполняет членение на фрагменты. Заглавные буквы — лишь в начале имен собственных. Фразы разных персонажей, если они в фильме следуют друг за другом или с небольшим разрывом, не разделены даже пробелом: пробелы в несколько строк — до двух третей страницы — указывают на то, что перед читателем разные эпизоды. Такую запись текста, зрительно напоминающую белый стих, завершает список авторов цитируемых фраз — без указания, где чья. Таким образом, Годар, хотевший, чтобы его фильмы можно было «только смотреть» и «только слушать», здесь предлагает их «только читать».], — что они собой представляют?

Жан-Люк Годар. Это не книги. Скорее воспоминания о фильмах, без фотокадров и без малоинтересных подробностей типа «подъезжает машина...». Лишь произнесенные фразы. В каком-то смысле это продолжение фильма. Там есть даже то, чего в нем нет, — что для воспоминания не слабо. Эти книжки не относятся ни к литературе, ни к кино. Так, следы фильма, близкие к некоторым текстам Дюрас.

Пьер Ассулин. Вы не считаете себя несостоявшимся писателем, как все ваши друзья из «новой волны»?

Жан-Люк Годар. Вначале я подумывал о том, чтобы писать. Намерение было, но не вполне серьезное. Мне хотелось опубликовать свой первый роман в «Галлимар». Попробовал: «Настала ночь...», но не закончил даже первой фразы. Тогда я решил стать художником. Как видите, в конце концов пришел к кино.

Пьер Ассулин. Но все-таки пройдя через письмо?

Жан-Люк Годар. Да, я сперва писал о фильмах, потом стал снимать. Было много критических статей в «Кайе дю синема» и в «Ар». Но кино как вид письма я не рассматривал. Все-таки это зрелище.

Пьер Ассулин. А как же сценарии?

Жан-Люк Годар. Нужно было делать кое-какие заметки, чтобы управлять созданием фильма, но это не значило «писать». Довоенные американские сценарии, написанные романистами, были достойны публикации. Сейчас это не так. Это просто набор реплик плюс время от времени фразы типа «интерьер, день» или «натура, ночь». Ничего интересного. Это дают прочесть тем, кто может вложить деньги в фильм. Любопытно, что они там представляют при чтении сценария? Впрочем, они их и не читают.

Пьер Ассулин. В иные времена вы были явно горячее! В шестьдесят шесть лет культурная ненависть чуть-чуть ослабевает?

Жан-Люк Годар. Проявляется пореже, не столь резко, но не исчезает. Вообще-то «новая волна» о людях ничего плохого и не говорила. Только о произведениях, и — доказательно.

Пьер Ассулин. Это чтение Сиорана вас так умиротворило?

Жан-Люк Годар. Оно отвечает моей склонности к афоризмам, к обобщению, к пьескам, построенным на поговорках. Возможно, вкус к ним у меня от научных формул. Афоризм — своего рода резюме, при этом открывающее возможности для развития. Как узел: его можно завязать в разных направлениях, но, так или иначе, ботинок держится. Это не мысль, а ее след. Поэтому я у Сиорана всегда стараюсь вычитать все вложенные им смыслы. Это очень хорошо написано. Дух у него преобразует материю. Сиоран дает мне материал, из которого дух добывает пищу, сказал бы Брессон.

Пьер Ассулин. А чем вас так прельщают афоризмы?

Жан-Люк Годар. Своим сходством с сортировочной станцией. Входишь туда, выходишь, снова возвращаешься. Найдешь хорошую мысль — можно задержаться. Потом берешь ее с собой. Всё читать не обязательно. Пессоа, которого я тоже очень люблю, все же слишком мрачен, а вот Сиоран помогает жить. Это особый вид мышления, отличный от того, которое имеет начало, середину и конец. Здесь не рассказывается история, а схвачен один лишь ее миг.

Пьер Ассулин. Вы меланхолик?

Жан-Люк Годар. Я скорее мечтатель. Одинокий[Годар напоминает собеседнику название автобиографической книги Жан-Жака Руссо «Прогулки одинокого мечтателя».]. Слишком.

Пьер Ассулин. С кем из творцов вы ощущаете общность судьбы?

Жан-Люк Годар. С Новалисом, с Николя де Сталем... С людьми, которые ушли из жизни молодыми. И — трагически. Сейчас я чувствую особую близость к Антонену Арто. Я всегда его любил. Учась в лицее, снимал комнату в Париже на рю д’Ассас у Жана Шлюмберже[Речь о годах учебы Годара в лицее Бюффон (1946-1948). Правда, как сообщает в своей биографической книге Колин МакКейб, сначала Годар поселился на той же улице д’Ассас не у Шлюмберже, а в пансионе м-м Мелон, напротив Люксембургского сада.]. Как-то в 1947 году к Жану зашел Андре Жид, они вместе собирались на какой-то вечер. «Можно с вами?..» Я попал в театр «Вьё Коломбье», на знаменитую лекцию Антонена Арто[Трехчасовая лекция «Свобода мысли», на которую в 900-местном зале «Вьё Коломбье» (Vieux Colombier, «Старая голубятня») собрался «весь Париж» (достаточно назвать Камю, Бретона, Пикассо, Дерена, Брака, Артюра Адамова, Анри Мишо), была прочитана Антоненом Арто 13 января 1947 года. Пятидесятилетний Арто после девяти лет пыток электрошоком и тому подобных методов лечения в психиатрической лечебнице в Родезе был так слаб, что не сразу смог читать подготовленный им текст. Но постепенно, вспоминают очевидцы, он буквально возродился почти из небытия.]. Он говорил, что не умеет писать, но все же пишет и что написанное им нужно публиковать, чтобы его освобождать. Я же всегда считал, что не умею снимать. Мне не верят, потому что раз-другой успеха я добился. Но у меня все так же, как и у Арто. Различие — в деньгах.

Пьер Ассулин. Вы страдаете от одиночества?

Жан-Люк Годар. Одиночество — не изоляция. Каждый всегда — «двое в одном». В каждом содержатся другие. Вот если одиночество перерастает в изоляцию, это тяжело перенести.

Пьер Ассулин. Ваш случай?

Жан-Люк Годар. Отчасти да.

Пьер Ассулин. Вы страдаете от этого?

Жан-Люк Годар. Немного...

Пьер Ассулин. Что вам дает литература, чего никогда бы не дало кино?

Жан-Люк Годар. Вот как раз книгу. Она позволяет возвращаться назад. В литературе есть немножко прошлого и много будущего, но нет настоящего. В кино одно сплошное настоящее, которое только и делает, что превращается в прошлое. На экране настоящее (present) — это то, что предстает пред вами (vous est presente) в тот момент, когда оно уходит. Думать, писать, рисовать — все это родственные вещи. Кино же в этой семье творческих занятий остается посторонним, иммигрантом, слугой. Оно становится другом семьи. Я — из числа таких друзей. При этом чувствую себя стоящим ниже всех творцов, которых люблю. Что меня совершенно не смущает. Я знаю, что я — в этом мире. Они имеют право жить в гостиной, я — в прихожей. Не потому, что я снимаю фильмы. Кино — одно, тогда как прочие — вместе. Оно возникло из такого места, которого они не знали.

Пьер Ассулин. Поэтому у книг и фильмов всегда будет разный статус?

Жан-Люк Годар. Не знаю. Средний, заурядный фильм всегда будет принадлежать к тому же кругу, что и величайшие ленты. Все это — кино. А заурядный роман не относится к той же литературе, что и великие романы. Я не могу этого объяснить, но я так чувствую.

Пьер Ассулин. Так чем вы все-таки обязаны литературе?

Жан-Люк Годар. Склонностью к эксперименту. Режиссер думает глазами и ушами, художник думает руками. Литература стала для меня пристанищем. Она углубила мое мировидение. Книги рассказали мне о том, чего я не слышал от живых людей. Литература занимается расследованием. В этом смысле она преподала мне урок творческой морали. Я обязан ей своим нравственным сознанием. Литература — слово, противостоящее слову государства, правительства, властей. Слово не партий, а людей, с глазу на глаз. Когда ты пишешь книгу, ты с ней наедине, говорит Дени де Ружмон. Вот и я так со своими фильмами — Кафка ведь просил нас делать позитив из негатива[Кафка просил наоборот.]. Литература стала моей крестной матерью. Я вновь обрел ее, когда опять стал много читать. Кино уже не может обеспечивать такой связи с реальностью.