Я обязательно выживу: парадоксальная Россия Жоры Крыжовникова

Жора Крыжовников (Андрей Першин) приходит в кино с опытом театрального режиссера и постановщика проектов на ТВ (несколько сезонов шоу «Большая разница», сериала «Кухня» и другие). Впрочем, вкус к комедии положений, гротеску, черной комедии и сатире проявился еще на театральном этапе его головокружительной карьеры — спектакле по пьесе А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты» на современном материале (потом к этой постановке он снова вернется, но уже в кино, в фильме «Самый лучший день»).

Большое кино Жоры начинается с малого — ироничных, абсурдных, местами саркастических короткометражек вроде «Пушкин. Дуэль», «Счастливая покупка», «Проклятие», в которых видны элементы будущего стиля режиссера и самое главное — его авторский интерес и месседж зрителю. Фабула «Пушкин. Дуэль» — толпы Александров Сергеевичей Пушкиных (то есть в буквальном смысле слова толпы актеров в кудрявых париках с баками и в камзолах) бродят по современной Москве, сбиваются в малые формирования, занимаясь мелким грабежом в подворотнях, потасовками на улицах столицы нашей родины — все вполне в духе прозы Сорокина или Пелевина. Надо ли говорить, что все действие разворачивается по большей части под музыку, диалоги отсутствуют. Оно и понятно — это явная стилизация, а всякая игра с формой, знаете ли, требует соблюдения известных правил. В финале следует коллективный танец, естественно, на Пушкинской площади перед памятником самому А.С., а затем дуэль (куда же без дуэли) — все персонажи наставляют друг на друга бутафорские пистолеты и убивают друг друга, делая губами многозначительное «бах», «бах», «бах». Массовый этот массакр также сделан пантомимой — ни выстрелов, ни крови. Режиссер явно играет по-постмодернистски со зрителем, не особо скрывая источник своей стилизации — классическая трюковая комедия слэпстик. Персонажи Жоры воспроизводят этот старейший киножанр, известный еще со времен Мака Сеннета. Там, как известно, двигателями сюжета были толпы полицейских (или кого-либо еще), как правило, бессмысленно носящихся по городу по самому ничтожному поводу, например, спасая маленькую собачонку. Стилевая модель слэпстика (дословно: битье палкой) требовала и всех сопутствующих — бессмысленные разрушения, трюки различного свойства (лазание по оградам, деревьям, падения, бросание кремовых тортов и пр.). Так в свое время работали отцы-основатели кинокомедии — и Чаплин, и Китон, и Ллойд, и Роско «Фэтти» Арбакл, и многие другие. Эту редкую способность находить смешное и абсурдное в обыденном да еще и ненавязчиво скрывать нравоучительные выводы или собственный месседж за расписным балаганным задником, за который можно, напрягшись, заглянуть, но можно и не напрягаться, — Жора Крыжовников развивает до степени виртуозного мастерства.

В другой короткометражке «Проклятие» главную и единственную роль провинциального актера-аутсайдера блестяще исполнил Тимофей Трибунцев. Фильм снят субъективной камерой, которая стоит где-то в съемочном павильоне, позади серая стенка, сбоку видны ширмы, посредине стул, — кастинг он и в Африке кастинг. В кадре театральный актер периферийного ТЮЗа пытается обмануть потенциального работодателя (мы его только слышим, он за кадром) и сообщает на кастинге (обращаясь прямо в камеру), что он — звезда европейских сериалов. Однако обман не удается, и герой Трибунцева, впав в горячечное, я бы даже сказал, исступленное состояние, разражается исповедальным монологом о том, что нужно для счастья актеру-неудачнику.

Здесь-то и возникает одна из главных проблем, которая будет беспокоить Крыжовникова так или иначе во всех его фильмах. И лежит это моральное беспокойство не только и не столько в трюковом монтаже, пестрых эпатажных музыкальных номерах, мутных от алкоголя глазах среднестатистических россиян или больших страшных внедорожниках с силиконовыми дамами внутри. Невыполнимую миссию донести послание Автора до тех зрителей, которым охота этому посланию внять, Жора возлагает в первую очередь на своих героев. Поэтому и в «Проклятии» интересен главный герой, который балансирует на грани социального фола, хотя совсем даже не маргинал: на работу ходит, на сцене играет (котов и прочих животных, да, на утренних спектаклях, но это смотря с какой стороны смотреть: не хочешь работать — уходи). Но герой Трибунцева отчего-то не удовлетворен логикой нормального жителя России, по совершенно непостижимым причинам он страдает оттого, что, как ему кажется, не может он, работая в ТЮЗе на утренних спектаклях, реализовать себя по-настоящему. Вот эта самая нереализованность по каким бы то ни было причинам, непонимание своего места в этой правильной, до дрожи устаканенной российской жизни — классическое экзистенциальное парение, которое, собственно, движет героями большинства фильмов Жоры Крыжовникова. Логичный итог развития этих персонажей — телесериал «Звоните ДиКаприо!». В «Проклятии» появляются и такие характерные для стиля режиссера элементы, как матерная брань, просто непреодолимое желание персонажей нелогично действовать, вести себя откровенно асоциально и прочее. Герой Трибунцева очевидно не понимает, что после произнесенного исповедального монолога собеседоваться далее нецелесообразно, бессмысленно и невозможно. Однако актер тем не менее бежит за гитарой с тем, чтобы спеть песни собственного сочинения, которые он исполняет от лица (или от морды?) кота Василия из детского спектакля на сцене своего ТЮЗа.

Полнометражным дебютом в игровом кино Алексея Першина стал фильм «Горько» (2013), где в титрах впервые и появляется знаменитый псевдоним — Жора Крыжовников. На этот проект режиссера пригласили после внезапно наступившей популярности: снятая незадолго до этого короткометражка «Проклятье» стала набирать рейтинги на YouTube, превратившись в вирусное видео. «Горько» создавался как коммерческий тренд вполне себе точно рассчитанный на массового зрителя: самоиграющие персонажи и сюжет, важные, понятные простым отечественным труженикам ситуации — пирок да свадебка, которые завершаются русским бунтом, традиционно бессмысленным, однако в меру беспощадным; коллективные объятия и пьяные лобзания, а также воцарение всеобщего счастья. Фильму сопутствовал немалый резонанс. Помимо российской кинопрессы, на картину за рубежом также обратили внимание. Тому немало способствовала поистине прорывная энергия продюсеров проекта: мировая премьера «Горько» состоялась, на секунду, в Нью-Йорке. Впечатляющими оказались и кассовые сборы картины: $25,53 миллионов при бюджете $1,3 миллиона, что само по себе стало одним из рекордов в истории российского кинобизнеса.

Жанр фильма — лирическая комедия, мелодрама и местами классическая трюковая кинокомедия: персонажи-маски, положения, потасовки, разумеется, и прочее и прочее. Оригинальным оказалось и визуальное решение: Жора обратился к стилизации — поджанру found footage (найденной пленки), в котором до этого обычно снимались хорроры вроде «Ведьмы из Блэр: Курсовой с того света» или «Монстро». Как того требует лояльность выбранному визуальному стилю, изрядная часть фильма формально является смонтированной любительской съемкой, сделанной братом жениха. Вместе с эстетикой «хоум видео» в комплекте идут положенные комплектующие: ручная съемка, тряска, ошибки в композиции кадра, джамп-каты от псевдовключаемой и выключаемой камеры. Причем эти самые джамп-каты, начиная с «Горько», режиссер потом будет часто использовать в качестве нарративных лакун, позволяющих управлять логикой развития фильма, но главное — усиливать ощущение сумбурности, фрагментарности и парадоксальности нашей жизни.

«Горько» начинается с предсвадебного интервью молодоженов и приблизительно до середины фильма рассказ молодых перебивается позже «отснятым» материалом: подготовкой к торжеству. Надо сказать, что фильмы Жоры Крыжовникова появились не на пустом месте и популярность у совсем разных кластеров аудиторий также не случайна. Если сравнивать «Горько» и «Горько 2» с последующими его проектами («Самый лучший день» или «Елки новые»), то довольно быстро становится понятным влияние стиля и темы фильмов, уже хорошо известных российскому зрителю («Облако-рай» Н. Досталя, «Свадьба» П. Лунгина). Как и в фильме Лунгина, Жора использует мотив свадьбы-карнавала, который тянет в сюжет самые разные гротескные детали и комические положения. Если в «Свадьбе» отец жениха составляет будущее меню праздничного стола в недрах совдеповской столовой, то Борис Иванович, отец невесты в «Горько», посещает не менее колоритные локации. Вместе с женой, «дочей», будущим зятем и его родителями он отправляется в городской ломбард. Здесь достойный пера Пелевина продавец — Сергеич, однополчанин Бориса Ивановича, переживший и пожар заведения, и утюг, поставленный на живот твердой рукой рэкетира в 90-е. Выбор платья невесты происходит аналогично: в ателье, открытом в бывшем гараже, хозяйка которого, естественно, всем обязана Борису Ивановичу и его связям в местной администрации.

Правда, какие-нибудь десять с небольшим лет между «Свадьбой» и «Горько» оставили заметный след на персонажах и контексте.

В фильме Жоры более подробно показана предсвадебная лихорадка, различные социальные игровые ритуалы — выкуп невесты, пошловато скабрезные игры-конкурсы на свадебном торжестве — словом, все как у людей. Любопытно, что столь подробная разработка, детализация именно самого свадебного торжества, приготовлений к нему, говорит о том, что сам контекст изменился. За прошедшее время материальный достаток целевой аудитории картины явно возрос, нравы стали менее суровыми, чем в 90-е, но кожа стала толще. Поэтому и у Жоры предсвадебные приготовления и свадебные ритуалы-игрища (детально показанные в фильме) стали предметом жесткой иронии и несут явно символическую нагрузку. Основной, пусть и формальный, конфликт «Горько» — столкновение укладов, стилей жизни поколения родителей из далекого СССР и 90-х и детей, заставшие эти самые 90-е разве что в октябрятско-пионерском прошлом. При всем при этом тут нет слишком утрированной реальности, как в «Свадьбе», поэтому и игра со стилями и деталями нужна режиссеру для другого, не менее важного месседжа — собственно авторского: критика (мягкая и нежная, как персик, или как в комедиях Фрэнка Капры) системы ценностей современной России.

За время между выпуском картин изменился еще один культурный маркер — криминальный элемент. В «Свадьбе» это Бородин — фигура явного коррупционера, практически вора в законе, облеченного властью: у него в рабском услужении находится местная милиция. В «Горько» связи преступник-власть гораздо более реалистичные, сложные и завуалированные. Безусловно, это новый вид коррупционера: Борис Иванович, бывший силовик, работающий в городской администрации, но отнюдь не определяющий ее политику. Он явно интегрирован в стройную систему путинской России, является ее частью, исполнителем, плывет по течению и успешен потому, что выполняет неписаные правила игры, отщипывая от общего пирога по чуть-чуть.

Изменились в сравнении с лунгинской «Свадьбой» и социальные функции главных героев. Наташа (в исполнении Юлии Александровой, супруги Крыжовникова) — офисный планктон, работает в газовой компании (очевидно по протекторату папы) в службе протокола, то есть организует мероприятия да корпоративы. Рома — корреспондент местной газеты. Усиливает социальное неравенство персонажей подробно показанный быт семей молодоженов: особняк семьи Наташи и домишко у моря родителей Ромы. Местом действия стал город Геленджик, периферия, хотя и не столь экстремальная, как у Лунгина.

Мотив отсутствия своего места в жизни, неприкаянности, а возможно, и бессмысленности нормальной жизни среднестатистического россиянина (видимо, главный экзистенциальный месседж режиссера) в «Горько» разрабатывается на нескольких уровнях. Наташа и Егор фактически только в ходе свадьбы впервые по-настоящему проверяют на прочность свои взрослые представления о жизни, свое понимание ценностей. Для этой переоценки в фильме потребовалась особая коллизия: старосветско-совдеповская свадебная церемония, предложенная отцом невесты, не устраивает юных любовников, и они принимают решение — играть параллельно вторую церемонию, соответствующую их собственным представлениям об идеальном бракосочетании. Воспользовавшись алкогольным апогеем «отцовской» свадьбы, жених и невеста отправляются на свою церемонию, сделанную в модном европейском стиле. Момент переоценки всего мероприятия Юлия Александрова четко отыгрывает в сцене, где выясняется, что ее начальник превратил свадебную церемонию в аттракцион VIP-вечеринки, а Наташа и Рома становятся невольными аниматорами. Эпизод становится еще более гротескным в фильме с прибытием многочисленных родственников главных героев на вечеринку «випов» с последующей дракой, беспробудным пьянством, всеобщей вакханалией и примирением при непосредственном участии местного ОМОНа.

«Горько 2» (2014) сюжетно продолжает «Горько». Главным двигателем здесь становится «конфликт отцов» — в буквальном и символическом смысле. Борис Иванович берет и не отдает деньги Витьке Караваю, однополчанину и биологическому отцу Наташи. Отчим в течение всего фильма вынужден скрываться, притворившись покойником. Очевидно, что вся коллизия с ложным покойником, которого носят в гробу с места на место под конвоем родственников с обеих сторон, а также противостояние Бориса Ивановича и Витьки, — выстроена как инвариант карнавального зрелища с явными фольклорными аллюзиями. В этом фильме социальная критика (то есть авторский месседж) менее острая, чем в первой части. Одно из обстоятельств — прежние персонажи-маски, в «Горько» фактически исчерпавшие весь сатирический потенциал. При этом фигура Витьки совершенно схематична и явно нужна лишь для того, чтобы показать падение и возрождение Бориса Ивановича.

В какой-то мере «Горько 2» стал поворотным пунктом в режиссуре Крыжовникова, с его критикой социальной, городской в основном культуры, ритуалы и ценности которой (несмотря на карамельный хеппи-энд) говорят о духовном упадке в стране в целом. В фильме «Самый лучший день» (2015) авторский фокус явно смещается — от сатиры и критики к работе с формальными признаками жанра, к мелодраматизму и поискам если не более универсальной, то менее интеллектуально нагруженной формулы зрительского кино. Начиная с этой киноленты возникает любопытная тема, очень даже полезная и для универсальности, и для «низового» зрительского кино: образ национального единства, гражданской нации, когда россиянами считают себя любые этнические группы, диаспоры, живущие в России.

Фабула этого музыкального фильма разворачивается в абсолютно условном пространстве одноэтажной отечественной периферии: придорожного кафе, АЗС и мини-маркета при ней, особняка поп-дивы да полей-лесов средней полосы России. Главные герои под стать локациям: инспектор ДПС Петя Васютин (Дмитрий Нагиев), сын трактирщицы Любови (Инна Чурикова) и Оля (Юлия Александрова), дочка хозяйки мини-маркета Татьяны. Они влюблены, относительно молоды и хотят сочетаться законным браком. Конфликт также довольно-таки формальный — случайная связь: инспектор на большой дороге штрафует поп-звезду Алину, обладательницу большого черного внедорожника и громадного особняка-дачи. Возникший неравнобедренный любовный треугольник мог бы привести в движение огромный диапазон жанров, в том числе и музыкальных, но не случилось. Выбрал Жора столь условную форму, жанр и героев потому что образовалась возможность ввести большой дивертисмент вокально-танцевальных номеров. Вставные музыкальные эпизоды связываются с основными поворотами сюжета и позволяют постановщику решить — довольно изящно — деликатную задачу: заместить критический, сатирический, мизантропический аспект предыдущих работ зрелищным формальным решением и комедийно-мелодраматической основой, важной для зрительского кино. Наиболее яркие музыкальные номера-аттракционы — эпизод срыва и запоя Пети Васютина в особняке и кадр-эпизод (трэвеллинг) с участием Оли, декламирующей песню I Will Survive Глории Гейнор. Оба сняты и смонтированы в клиповой стилистике. Основной монтажный прием в эпизоде запоя — традиционные для Крыжовникова джамп-каты, при этом линия поведения Пети здесь — это опять-таки набор штампов (разрушений, неадекватных действий, которые совершают Алина и Петя на даче). Стрельба из табельного оружия, пение в микрофон караоке посреди березовой рощи, апофеоз — поединок на джедайских световых мечах (компьютерная графика). Петя даже разрубает надвое чугунный кованый богато-дорогой мангал. Клип же построен на параллельном монтаже вакханалии, разразившейся за высоким забором дачи поп-дивы, и метаний Юли, пытающейся в этот самое время найти возлюбленного, сгинувшего где-то между закусочной и АЗС.

Эпизод с исполнением песни I Will Survive в постановочном отношении достаточно сложен — требуется ротоскопия, хромакей и так далее. Однако стилистика этого эпизода, как и предыдущего, создана за счет набора штампов-аллюзий, знакомых массовой аудитории по другим клипам или мейнстриму. В кадре актриса Александрова декламирует песню на утрированно-ломанном английском. Она проходит сквозь горящий дом, внутри девушку подхватывает на руки и выносит пожарный; не прерываясь и не останавливаясь, героиня пересаживается в автобус, где вместе с ней поют пассажиры, и так далее и тому подобное.

Отдельные танцевальные номера — совершенно фантасмогоричны и граничат с эпатажем, например танцующие тверк (популярный молодежный танец ягодиц) на автозаправке крупные, увесистые работницы мини-маркета или эпизод с певицей Алиной в окружении толпы полуобнаженных поклонников мужского пола, несущих ее на руках.

Интересен с точки зрения идеи национального единства россиян финальный массовый танец с вокалом на мотив песни «Родная» Виктора Резникова. Музыкальная композиция также жестко формализована: минорный лад изменен в мажорный; исполняются только первые два стиха припева:

«Спасибо за день, спасибо за ночь / Спасибо за сына и за дочь».

Массовое действо разворачивается прямо на площадке АЗС, разумеется, в предновогоднюю пору. В танце, помимо местных жителей, появляются представители нацменьшинств вроде таджика Касима, перевезшего в российскую периферию многочисленное семейство. Стилистически массовое представление на АЗС по пластике танцоров, хореографии более всего напоминает традиционный танец из индийской мелодрамы.

Фильм «Елки новые» (2017), последний на момент написания текста полнометражный проект Крыжовникова, выступившего также в качестве креативного продюсера (соавторы — Алексей Казаков, Антон Богданов, Михаил Шулетьев, Юлия Гулян, Дмитрий Литвиненко, Егор Чичканов, Иван Петухов, Артур Пинхасов), в силу особенностей темы (сочельник, Новый год со всеми вытекающими) и формата (фильм для показа в новогодние праздники) отличается еще большей условностью. Картина состоит из нескольких новелл, действие которых охватывает несколько городов по всей России: Санкт-Петербург, Новосибирск, Нижний Новгород, Тюмень, Хабаровск. Сюжеты новелл максимально облегченные и простые — как в плане месседжа, так и драматургии, но объединены общей темой: встретить Новый год в кругу по-настоящему близких людей — от возлюбленных до приемных родителей.

Особый интерес с точки зрения темы национального единства, явно перекочевавшей из предыдещего проекта Жоры, представляет новелла о Марине, беременной актрисе ТЮЗа. Порвав с отцом ребенка (также актером, разумеется), она «снегурит» по разным адресам, пригласив в качестве Деда Мороза маляра-таджика. Канун Нового года оказывается для нее неожиданно насыщенным. Актриса на сносях помогает соединиться еще одной паре: студентке Юле (тоже беременной) и студенту Леше. Кульминация этой истории — вполне в духе Крыжовникова: студента с букетом цветов маляр-таджик поднимает в ковше экскаватора к окну роддома, в котором отчетливо видна его рожающая в этот самый момент возлюбленная.

Частый для вселенной Крыжовникова мизантропический мотив истинно русского: грубого, в меру сметливого провинциала, готового, однако, смотря по обстоятельствам, легко впасть в нечеловеческое состояние. Он появляется и в «Елках новых». Мама первокурсника Андрея приводит в дом «нового» папу — Юрия Семеновича Внукова (Дмитрия Нагиева), истинно русского, соль земли, чья личность, гражданственность и прочее сформированы службой в рядах Советской армии. Нагиев практически детально повторяет образ физрука из знаменитого сериала ТНТ, где он сыграл заглавную роль. Вполне естественно, что в качестве отчима и потенциального хозяина в доме Внуков решает сделать из студента человека, но по своему подобию. Далее следует набор в меру потешных аттракционов вроде похода в зимний ночной лес, потери ориентации на местности, взаимной ненависти, доходящей почти до душегубства, ухода Юрия Семеновича под лед, чудесного его, Семена Юрьевича, спасения и примирения с пасынком. В этом фильме, в отличие от «Самого лучшего дня», нет музыкальных или танцевальных номеров. Гораздо более скупая форма расцвечивается отдельными острохарактерными персонажами и комическими положениями.

В 2018 году выходит мини-сериал «Звоните ДиКаприо!» (производство ТНТ и Good Story Media, фильм демонстрировался в интернет-сервисе канала — THT-Premier), в котором Крыжовников выступил практически в качестве шоураннера — и режиссером, и соавтором сценария. Проект получил колоссальный резонанс, особенно высоко его оценили профессиональные критики.

Основная сюжетная линия связана с главным героем, звездой телесериалов Егором Румянцевым (Александр Петров), у которого диагностирован ВИЧ. Его поступки, реакция на обнаруженную болезнь являются формальным двигателем сюжета. Крыжовников отметил в интервью, что вряд ли стоит оценивать цель сериала как просветительскую — профилактика ВИЧ/СПИД в России, — авторский месседж заключался не только и не столько в этом.

Видимо, месседж определил и социальное пространство, в котором развивается сюжет: в подавляющем большинстве персонажи принадлежат к «артистической среде», «селебрити» либо непосредственно работают в этой сфере как технические работники (гримеры, режиссеры, сценаристы, продюсеры и прочие). Таким образом, такое сюжетное допущение позволяет создать сравнительно небольшой замкнутый мир друзей и «друзей друзей», чтобы в более концентрированном виде показать реакции персонажей на заражение.

Действие начинается на съемочной площадке медицинского телесериала, где главную роль исполняет Егор. Съемки идут с переменным успехом, герой периодически пропадает со съемок или находится в нетрезвом виде. В соседнем павильоне для программы в духе «магазин на диване» снимается его брат Лев, актер гораздо менее талантливый.

И критика, и немалая часть зрителей прочитали послание Крыжовникова вполне определенно: болезнь в сериале носит символический характер, с ВИЧ/СПИД связана масса предрассудков, реакция людей на зараженных в целом сугубо негативна и так далее. Противопоставление больных и людей, ведущих «артистическую жизнь», с одной стороны, всем остальным — с другой, показано в сериале в виде конфликта между охранником центра ВИЧ и Румянцевым. Охранник, каждый раз встречая актера, называет его «*********» [гомосексуалом], увидев его с братом, называет того женой Румянцева и так далее и тому подобное. Однако расслоение продолжится — неприятие болезни Егора происходит и в артистической среде: съемочная группа сериала пишет петицию продюсеру проекта (любовнице Румянцева, тоже, как выяснится потом, инфицированной) об отказе работать с ним. Иными словами, Крыжовников использует, по сути дела, тот же принцип, который известен еще в фольклорном материале. Бахтин отмечал в свое время, что персонаж дурака, шута в сказке имеет собственное пространственно-временное (хронотопическое) измерение, но настолько индивидуальное, что обычно это приводит его к неизбежному резкому столкновению с основным пространством и временем произведения, в котором обитают другие персонажи. На протяжении практически всего сериала герой Петрова перманентно пьян, что является одной из формальных мотивировок его девиантного поведения. Так, в третьей серии он едет в автомобиле с одной из своих любовниц — визажисткой Дашей (Юлия Хлынина) — и внезапно принимает решение не останавливаться по требованию ДПС, устраивает гонки на дороге, разбивает машину и так далее.

Драматургия роли Румянцева вполне точно отражает известную экзистенциальную схему Е. Кюблер-Росс, включающую пять фаз оценки пациентом своей болезни: отрицание или шок; гнев; торг; депрессия; принятие. Герой проходит практически все стадии. Наиболее разрушительные действия он совершает на первой и второй фазах, пытается перепроверить результаты теста на ВИЧ, продолжает жить половой жизнью, распространяя заболевание. На третей фазе он пытается заключить сделку с судьбой: отправляется в церковь, собирается исповедаться (четвертая серия).

Постепенно свое положение начинают осознавать и зараженные — и по-своему реагировать на болезнь. Невеста лучшего друга Егора, фотомодель Полина (Александра Ревенкова), практически до финала отказывается принять даже саму мысль о болезни: она боится выяснить, больна она ВИЧ или нет, поэтому сдает заведомо бессмысленные анализы. Заражается она после грубого, совершенно механического полового акта с Румянцевым в лифте, в котором она поднимается в собственную квартиру. Сама героиня пребывает в экзальтации: ей всюду видятся знаки судьбы; она периодически устраивает истерики, пытаясь вернуть своего жениха, и прочее.

По мере того как все большее число персонажей и их близких вовлекаются в эпидемию ВИЧ, у некоторых начинает смещаться ценностная шкала. Лев, подменяя Егора, за время съемок в сериале становится любовником продюсера Екатерины Золотовой (Анна Невская). При этом он, будучи отцом семейства, — у него двое детей и беременная жена, — перестает принимать во внимание то, что знал определенно: Золотова состояла в связи с Румянцевым и могла быть больна. Лев лишь один раз покупает в аптеке специальный тест на ВИЧ и, не обнаружив ничего плохого, вновь возобновляет отношения с Золотовой. Она, в свою очередь, соглашается на связь с ним, точно зная, что инфицирована.

Визажистка Даша, также инфицированная Румянцевым, пытается его простить: они вновь становятся любовниками, Егор обещает отвезти ее на отдых и, разумеется, не сдерживает обещание.

Таким образом, Крыжовников практически моделирует социальный эксперимент на примере изолированной группы с весьма специфическими аттитюдами (поведенческими моделями). По мере распространения болезнь перестает оцениваться персонажами как реальная угроза жизни и здоровью: поскольку болеют практически все, то быть больным становится новой социальной нормой. Несмотря на то, что Лев, узнав о своем возможном заражении, убивает брата, задушив его на лугу на лоне природы, ситуация после гибели главного героя никак не изменяется.

Критический ракурс авторского сообщения проявляется именно в том, насколько быстро герои перестают бороться с болезнью и ее распространением, оценивать ее как угрозу. Одним из важных обстоятельств сериала является, по словам режиссера, формальное отсутствие жесткой градации персонажей на положительных/отрицательных. Крыжовников проводит параллель с «Ярмаркой тщеславия» У. Теккерея, на которого в отдельных аспектах ориентировалась концепция проекта. Художественный эксперимент сериала «Звоните ДиКаприо!» завершается неутешительным выводом о тотальном конформизме персонажей (и, соответственно, общества, прежде всего российского) и готовности принять любые предлагаемые им конвенции, даже если они смертельны, за нормативные.

Стиль Жоры Крыжовникова за неполные десять лет карьеры в кино претерпел значительные изменения. Тотальную критику российского общества и в конечном счете, духовной культуры страны режиссер осуществляет, используя стратегии критического дискурса, широко распространенного в отечественной литературной традиции. В драматическом наследии Островского, Салтыкова-Щедрина, Гоголя и других авторов сформировался активно используемый в фильмах Жоры хронотоп: периферийный/уездный город; темнота местных жителей (практически темное царство), переходящая порой в дикость, коррумпированность местной администрации при совершенно формальной, шаблонной сюжетной канве и так далее.

В наибольшей мере критика Крыжовникова направлена на общество, его нравы, выражающие прежде всего девальвацию ценностей. Именно этим объясняются условность главных героев-масок в фильмах «Горько», «Горько 2», «Самый лучший день» и сериале «Звоните ДиКаприо!». Последующее замещение острого социально-критического аспекта стиля формально-зрелищным ведет к экспериментированию с отдельными жанрами — музыкальный фильм («Самый лучший день»), а также поиску универсальных повествовательных стратегий для жанрового кино («Самый лучший день», «Елки новые»). Вместе с тем остросоциальная критика, прежде всего, самой России — образа жизни, нигилизма, нивелирования ценностей, дегуманизации, нравственной деградации среднего класса (который позиционируется как основа современного общества) и в общем-то тихого угасания российской духовной культуры — продолжает реализовываться Крыжовниковым в первую очередь в сегменте медиаплатформ (ТНТ-Premiere). Оно и понятно, и принципиально, потому как медиасервисы формально не имеют федеральной частоты, распространяются только в Сети, а стало быть, менее подвержены давлению различных структур, по-своему обеспокоенных нравственным здоровьем нации.