Хоть глаз выколи: тьма, судьба и Оно в фильме «Трагедия Макбета» Джоэла Коэна

«Когда» — загорается белыми буквами на черном экране. За кадром — голоса трех ведьм совещаются, когда и где предстать перед Макбетом. Вспышка — и экран белеет: по «академическому» почти квадрату (1,37:1) проносятся тени трех ворон, планирующих к смертельно-белоснежному полю вечной брани. Полчища норвежцев и ирландцев разбиты, израненый гонец спешит доложить королю Шотландии Дункану (Брендан Глисон), как доблестны его генералы — Макбет (Вашингтон) и Банко (Берти Карвел).

Те уже бредут сквозь туман войны к сюзерену, когда их и подкараулят ведьмы. Первому напророчат титул короля, второму — королей-потомков. Макбет поделится карьерной перспективой с супругой (МакДорманд), а та, узнав, что Дункан едет в гости почти без охраны, предложит ускорить процесс: судьба есть судьба. Новоиспеченный кавдорский тан взойдет на престол под троекратное «Ужас» Макдуфа (Кори Хоукинс), первым увидевшего окровавленное тело короля. Дальнейшее — известно.

«Почему» — вопрос, вероятно, занимающий тех, кто ценит скрупулезную коэновскую буффонаду, где избыточный порой комизм идет рука об руку с тщательно подобранной эпохой или жанровой реальностью. Простой ответ: чисто фабульно «Макбет» — предок «Фарго» (1996) и прочих маленьких трагедий, в которых братья рассказывали, как погоня за большим кушем оборачивалась для героев сокрушительным поражением от судьбы. Ее каток неумолимо проходился по Льюину Дэвису, Ларри Гопнику, Чаду Фелдхеймеру и прочим-прочим героям нашего и какого-то другого времени. От пародии на Филиппа Марлоу в лице Чувака, выкуривающего из себя воспоминания о вьетнамской кампании, до беглого заключенного Улисса МакГилла: «Большой Лебовски» играл в боулинг с канвой классического нуара «Глубокий сон» Рэймонда Чандлера, кантри-одиссея «О, где же ты, брат?» с Джорджем Клуни в главной роли остроумно рядила под американу избранные сцены из поэмы Гомера.

Ведущая чета в исполнении Дензела Вашингтона, который ни одной постановки пьесы не видел, и Фрэнсис МакДорманд, мечтавшей сыграть леди Макбет, хорошо смотрелась бы в американской субурбии. Он — уставший ударник производства, вечно задвигаемый на второй план и большую часть монологов бубнящий под нос почти без пауз — как будто протекает кран. Она — крепкая женщина в мужском мире, чьи карьерные опции — рожать и наставлять, — и раз небеса не послали отпрыска, сгодится ведьминский лайфхак.

Но это — наносное: словно оставшись без братского противовеса, Джоэл Коэн на пару с оператором Брюно Дельбоннелем вычищает из кадра любую определенность, выскабливает малейшую иронию и даже — буквально — сгущает краски. Первым художественным решением стали монохром и ширина кадра: «Трагедия Макбета» вписывает себя в архаичный ряд со «Страстями Жанны д’Арк» (1928) Дрейера и «Седьмой печатью» (1958) Бергмана. Вспоминаются и глубокие тени «Макбета» (1948) Орсона Уэллса, который прокурил шекспировскую безнадегу незримым злом нуара. За десять лет до этого он также поставил спектакль «Вуду Макбет» (Voodoo Macbeth) с артистами-афроамериканцами (титульную партию, впрочем, исполнял белый — Джек Картер).

Под стать строгому цветовому решению — подчеркнуто условные декорации, сконструированные по методе Эдварда Гордона Крэга — актера, художника и теоретика театра, стремившегося в сценическом дизайне выразить эмоциональное состояние персонажа или эпизода, а не обозначать место действия. Одним из его нововведений были так называемые экраны — ширмы из дерева или меди, которые должны двигаться и сменяться в ходе спектакля, вторя душевной динамике происходящего. Грубая фактура декораций противопоставлялась незримой мощи человеческого духа. Впрочем, его эскизы к «Макбету», так вдохновившие Станиславского, что он даже поставил вместе с Крэгом и Леонидом Сулержицким «Гамлета» на сцене МХТ в 1911-м, — слишком помпезны на фоне коэновского минимализма.

В «Трагедии Макбета» нет земного: даже капля падает на стол со звуком боя в набат, предвещая недоброе. Подобно тому, как тянутся ввысь потолки и башни замка, вдохновленного, помимо прочего, махиной ланговского «Метрополиса» (1927), все явленное в кадре словно написано с большой буквы. Примета не только притчи, но и психоанализа, к которому Коэн тоже прибегает, держа в уме, вероятно, другой мастерпис Бергмана — «Персону» (1966). Отсюда деление на подобие глав, когда на экране загорается «Когда», «.», «Завтра».

Однако наиболее впечатляющее решение фильма — говорящая на три голоса ведьма в исполнении Кэтрин Хантер. Суперзвезда британского театра, 40 лет рушившая гендерные стереотипы, исполняя ведущие мужские роли (из Шекспира тоже), на большом и малом экране представлена трагически скупо: в недавних «Садоводах» она играла приемную мать Дэвида Тьюлиса, в пятой главе поттерианы «… и Орден Феникса» (2007) — едва заметную кошатницу Арабеллу Фигг. Фильм Коэна дает осколочное представление о ее блеске: Хантер не только сворачивается в узел и пророчит вороньим голосом. Ее ведьмы — Оно, Эго и Сверх-Я. Сцена, где она стоит на берегу озера, а в глади воды отражаются силуэты двух сестер-ипостасей, указывает на подчинение разума единому импульсу — бессознательному устремлению — к власти ли, или падению. И вот уже бесконечные коридоры обращаются в лабиринты макбетова разума, где он ведет обреченный спор о долге, справедливости и каре.

***

Роман Полански в экранизации 1971 года пускал в ход натуральную демоническую силу, австралиец Джастин Курзель в 2011-м нашел спусковой крючок в механизме горевания: Макбеты (Майкл Фассбендер и Марион Котийяр) теряют дочь, а с ней — и связь с реальностью. Версия Джоэла Коэна не ищет контакта с бренным миром, с порога отправляя героя блуждать по лабиринту архетипов и проформ, а потому тщательно выстроенная архитектура фильма оставляет ощущение нежилой. О, где же ты, брат?