Итоги года: нашли и не сдаемся

2021 год запомнится человечеству в том числе и тем, что три самые престижные награды в области кинематографа достались женщинам. Хлоя Чжао, Жюлия Дюкурно и Одри Диван смогли поставить на каминную полку или туалетный столик «Оскар», «Золотую пальмовую ветвь», «Золотого льва» соответственно. Кто-то (в России) скажет конъюнктура, а мы скажем своевременное и блестящее решение Спайка Ли, Пон Чжун Хо и американских киноакадемиков. «Земля кочевников» лучше прочих рассказала нам о том, как носить траур — по любви, по прошлому, по настоящему, по гуманизму, по человечеству. «Титан», как нельзя кстати, реанимировал жанр боди-хоррора — у нас давно отобрали все вообще, а теперь похитители пришли за нашими телами. Тело как революция или клетка? Зачем ждать завтрашнего дня, если Дюкурно апокалипсис сейчас покажет, а приговор сию минуту огласит. И наконец, «Событие», экранизация Анни Эрно, ее интимистской прозы излюбленного во Франции формата autofiction, многими была воспринята как спекулятивный анахронизм. Но ведь дело не только в праве на аборт, но и в праве на «ошибку», каковой может являться небезопасный секс, нежелание рожать, нежелание взрослеть, нежелание подчиняться — природе или обществу. Ошибка — это ты? Может быть, но это ошибка выжившего, а значит, «Событие» касается каждого, сегодня и всегда. ЗП

По очкам получается, будто 2021 год был одним из лучших в российском кино за последнее время, во всяком случае, если ориентироваться на фестивальные успехи. Четыре фильма в Каннах, три — в Венеции; у одного только Юры Борисова в этом году было четыре премьеры на топ-фестивалях. При этом ни в какую общую линию эти фильмы не укладываются, только Киру Коваленко («Разжимая кулаки») и Владимира Битокова («Мама, я дома») объединяет учеба у Сокурова в прошлом и патронаж Александра Роднянского в настоящем.

Есть две банальные причины, почему у российских фильмов был такой удачный сезон, и они объясняют не всё, но многое. Первая: из-за эпидемии кинопроцесс остановился или замедлился в большинстве стран, но не в нашей. Соответственно, у фестивалей было в целом меньше сильных кандидатов, чем обычно, а из России — достаточно. Другая причина: Россия — «интересная» страна, хотя и не по тем причинам, по которым нам хотелось бы. Именно этот опасливый интерес изображен в «Купе №6» — финском фильме, но с русскою душой (и сопродюсером Сельяновым), который и стал главным представителем России в мировом кино этого года, опередив работы режиссеров-автохтонов. Стоит, наверное, порадоваться, что настолько добродушный взгляд на Россию оказался настолько востребованным.

Что же до отечественных авторов, то от них на Западе теперь ждут не абстрактной тарковщины, а высказываний. Проблема в том, что возможность высказывания задавлена цензурой, механизмами финансирования и судебными делами против особо рьяных. Но за высказывание засчитывается и «Дело» Германа-младшего, где любые приметы современной русской жизни спрятаны из кадра от греха подальше (но из Франции этого не видно), и «Капитан Волконогов бежал», где травма 37-го подвергнута гламурной обработке в духе пролетарского шика группы Shortparis и Гоши Рубчинского. АК

Самое интересное в российском кино происходило не на набережной Круазетт и не на острове Лидо. В стране, кажется, выросло новое поколение независимых режиссеров, которые совсем по-другому выстраивают отношения с реальностью, не упаковывая ее в блестящие картинки по конъюнктуре. Не меньше фильмов, чем Борисов, в этом году представил на фестивалях (только более авангардных) Вадим Костров, режиссер-самородок из Нижнего Тагила, исследующий возможности цифрового lo-fi: так выглядит в переводе на киноязык чувственность поколения Z (самому Кострову 23 года). На крупнейшем фестивале документального кино IDFA одним из победителей стал Руслан Федотов, соединивший эстетизм и реализм в духе Марины Разбежкиной в фильме «Куда мы едем». Наконец, Екатерина Селенкина обратилась к традициям международного авангарда, чтобы исследовать ландшафты спальных районов в «Обходных путях», показанных «Неделей критики» в Венеции. Фильм о закладчике наркотиков указывает на мерцающее сосуществование в российском пейзаже двух реальностей — явной и скрытой, и вот эта последняя доступна Селенкиной, тогда как опытные и мастеровитые коллеги не всегда могут ее разглядеть. АК

Запущенный в этом году стриминговый проект от журнала Another Gaze демонстрирует, какими могли бы быть кураторские программы в идеальном мире. Подробнейшие тексты, сопроводительные интервью, концептуальная работа над выбором фильмов — рядом с их онлайн-показами ретроспективные секции некоторых крупнейших европейских фестивалей начинают казаться собранным в спешке попурри. Не то чтобы Another Screen предлагал новые стандарты кураторской работы, даже если говорить исключительно о стримингах, — лучшие из подборок MUBI уже несколько лет вызывают похожие ощущения. И все же в мире победившего культурного энтертеймента такое внимание к материалу и ручная сборка становятся ориентиром и крошечной дверцей в ту версию цифрового будущего, которой едва ли суждено сбыться в условиях информационного надзора. МС

Конечно, видеоэссе — не новость для 2021 года. Кто-то скажет, что жанр успел пережить новейший взлет, растерял свои возможности и растворился в других гибридных формах. В каком-то смысле это верно, в современном мире понемногу эссеистично все — многомиллионные блокбастеры и авторские манифесты, театральные представления и музыкальные клипы. Вертовские мечты о киноглазе стали правдой столетием спустя. Но особенный период переживает и та частная разновидность видеоэссеистики, о которой мы начали рассказывать на ИК в этом году, — визуальная кинокритика. За минувшие годы исследовательские эссе существвали как часть образовательной практики в учебных заведениях, как сопроводительные ролики для цифровых изданий Criterion, как приветственное вступление для кинопремьер (например, видео Кевина Б. Ли демонстрировалось перед показом «Маяка» Роберта Эггерса в Роттердаме). Сыграв во все эти игры и пережив все превращения, сегодня эссе как будто определилось с основным инструментарием, из прежней относительно маргинальной практики превращаясь в отдельный диалект академической речи.

Чтобы персонофицировать этот жанр можно было бы выбрать разные имена. Редактора важнейшего сайта [in]Transition Кэтрин Грант или Хлою Галибер-Лене, чьи работы, в частности, демонстрировались в программах MIEFF и Новой Голландии. Но, пожалуй, самой показательной фигурой 2021-го стоит считать швейцарского исследователя Йоханнеса Бинотто, в начале года возглавившего проект Video Essay: Futures of Audiovisual Research and Teaching. Именно там он начал серию коротких работ Practices of Viewing, в лаконичной форме как раз и излагающей тот медийный алфавит, на котором еще многое будет сказано. МС

Пока мы сидели на карантине, Адам Драйвер стал главным актером современности. Что-то подобное можно было предположить, когда десять лет назад он непринужденно мастурбировал на глазах у ошеломленной Лены Данэм. Потом дал Лене 20 баксов за то, что смотрела, не отворачиваясь, и еще сверху cab money. Адама уже тогда звали как самого первого человека.

Драйвер is a creep, туша Сутина, освежеванная ментально, так-то у него идеальная молочная кожа, на грудине, которую он однажды сломал, катаясь на горном велосипеде, — ни единого волоска, разве что россыпь родинок.

Данэм придумала, что Драйвер будет социопатом с комическим потенциалом. Либо улыбается, либо орет. Как расстроенный контрабас. Очень высокий, вопиюще несексуальный, и тем не менее с ним хочется обниматься — на собрании анонимных алкоголиков.

Драйвер очень серьезно относится ко времени, в армии научили, поэтому у него идеальная фильмография. Вопросов нет.

Артхаусную лирику на грани патоки в «Патерсоне» с лихвой компенсируют те же «Мертвецы не умирают» или «Черный клановец». В «Брачной истории» он невыносим, но это вина режиссера. В «Звездных войнах» тоже — Драйвер в шлеме и с бластером смотрится как усатый нянь, как Дед Мороз — борода из ваты.

В «Аннетт» он поражает. Он наконец-то сыграл действительно плохого человека. Зло ему к лицу. Он мастерски показал, как из бездны эгоизма рождается убийца. Он все понимает и все равно убивает. Вот уж и правда, любовь к себе холоднее чужой смерти.

Ок, положим, в «Гуччи» ему действительно нечего играть, только изображать. Однако сэр Ридли дал и Адаму, и себе неутомимому еще один шанс в 2021-м. «Последняя дуэль» провалилась в прокате, но не выходит из головы. Благодаря Жаку Ле Гри в первую очередь. Ласковый предатель, тихий карьерист, рыцарь без страха, но с массой упреков — от трубадура до насильника один шаг, делая его, Драйвер убедительно звенит шпорой.

И среди бруклинский хипстотни, оказалось, истинные демоны водятся, они могут не только дрочить на Скорсезе, бормотать Кассаветиса и кисло отрыгивать Аллена, но и на последнем дыхании, на острие ножа, на передовой быть — гением экрана, героем времени. Адам с печатью Каина. Мы признательны ему за это. ЗП

Братья Рон и Рассел Мэйлы — дуэт пересмешников из Калифорнии, чьи изобретательные мелодии и лукавые тексты совершенно исключали превращение Sparks в больших звезд. Если не считать краткого взлета в вычурную эпоху глэма в начале 70-х, полвека карьеры братьев прошли в тени. Они могли бы изобрести себе другую славу — в кинематографе, но и тут не повезло. Sparks работали над совместным фильмом с Жаком Тати, но он умер, не успев раскрыть задатки Мэйлов к эксцентрической комедии, а ведь старший брат Рон, всегда в костюме и усах, — прирожденная звезда слэпстика, глэм-роковая версия то ли Чаплина, то ли Граучо Маркса.

После неудавшихся фильмов с Тати, Цуй Харком и Гаем Мэддином Sparks, уже 70-летние, познакомились с Леосом Караксом и помогли ему придать новое направление его собственной карьере. Оказалось, их ироничные песни естественней всего звучат в регистре оперетты. Сюжет мюзикла «Аннетт» развивается не то как трагедия, не то как фарс. Приученные к аутерскому эгоцентризму Каракса, зрители не заметили, что сценаристами в титрах названы именно братья, и увидели в сюжете чуть ли не автобиографию режиссера. Песни, впрочем, все равно разошлись по плейлистам iTunes и Spotify. А изобретательный документальный фильм Эдгара Райта о братьях, ставший хитом Sundance, рассказал публике и о предыдущих 25 альбомах, так что в следующем году Sparks отправятся в свой крупнейший с 1970-х тур. АК

Признаюсь, я не был знаком с Денисом. Читал созданный им сайт о хоррорах RussoRosso, изучал опубликованные им подробнейшие редакторские списки, сам того до конца не осознавая был обязан ему своими открытиями и траекториями в области жанрового кино. 7 октября этого года Дениса Салтыкова не стало, и в следующие дни, общаясь с лично знавшими его людьми, читая прощальные посвящения, я с фатальным опозданием по-настоящему обратил внимание на все им сделанное. Подобное фантомное ощущение я испытывал до того всего раз в жизни — когда в 2012-м постфактум узнал о трагичной гибели критиков Алексиса Тиосеко и Ники Бохинк, ключевых фигур для новейшего филиппинского кино. Все следующие десять лет, вспоминая о них, я каждый раз ощущаю их смерть как потерю близких друзей, которыми они могли бы для меня стать, но не стали. Пускай это прозвучит патетично — кино вообще предполагает любовь и дружбу сквозь непреодолимые дистанции, связанные со временем, пространством, потерями, потерями, потерями. Но, даже взяв сентиментальность в скобки, необходимо сказать — архив текстов Дениса Салтыкова сегодня воспринимается как один из самых последовательных и пристрастных проектов, исследующих хоррор, определяющий жанр 2021 года. МС

Словно потеряв сознание на полстолетия, некоторые по странной инерции до сих пор продолжают презентовать Пола Шредера как «автора сценария «Таксиста». Хотя, в сущности, перед нами парадокс: человек давным-давно и навеки прославивший свое имя работой над культовыми фильмами Скорсезе, а также сомнительной концепцией «трансцендентального стиля», и в то же время — один из самых изобретательных и юных авторов десятилетия. Его «Первая реформатская» и «Холодный расчет» смотрятся как странные артефакты из параллельной реальности, где развитие кинематографа в XXI веке пошло по иным сценариям. Поэтому прежде всего, называя его фамилию в почетном списке героев, стоит обратить внимание вовсе не на ветеранский статус Шредера, но, напротив, на его парадокс. На способность кинематографа переживать непредсказуемые мутации.

И то же самое можно сказать об Абеле Ферраре, который продолжает ежегодно выпускать новые фильмы разной степени дикости — в этот раз «Нули и единицы» с Итаном Хоуком (играл в «Первой реформатской»). Как бы стариковское кино Феррары сделано из другого материала, нежели высокий профессионализм ровесников («Вестсайдская история») и старших товарищей (фильмы Скотта): режиссер завязал с наркотиками, уехал из США и живет семейной жизнью в Италии, но маргиналом был, маргиналом и остался. МС, АК

Нам казалось, что с прежним миром мы попрощались в 2020-м. Но настоящее время прощание наступило в 2021-м, будь он неладен, проваливай поскорей. Долгие проводы, лишние слезы — сквозь саркастический смех. Как бы ни был нам дорог век ХХ, все же он — ходячий мертвец. Как и Бонд, как и Биг, как и Нео, или Человек-паук, или Гарри Поттер. Все эти мифы очевидно исчерпали свой потенциал, а Голливуд все тащит их, как Rosebud, — за собой в могилу. Бига и Бонда, правда, рискнули убить. Ну и отлично, долой токсичную маскулинность и белых спасателей с корабля современности — главное, чтобы он все же не оказался кораблем дураков. ЗП